- Он старика-лесовичка обидел, - сказала вдруг Ася.

- Точно. И двадцать минут экранного времени ему хватило, чтобы все понять и стать человеком.

- Дядя Асинкрит, вот увидите, все будет хорошо, - девочка встала и взяла его за руку. Вот увидите!

- Спасибо, - серьезно ответил Сидорин. Ладно, друзья, что-то мы все о грустном. Вы мне сегодня подарили чудесный вечер, и мне хочется в благодарность доверить вам стр-ра-шную тайну. Вы думаете я кто?

Ася моментально вступила в игру.

- Вы Асинкрит Васильевич Сидорин.

- Правильно. Но это не все. А что скажет наша свободная пресса?

- Пресса скажет, что вы волчий счетовод.

- Отлично. Глазуновы?

Супруги переглянулись.

- Не знаете... Перед вами коллекционер. Я бы даже сказал собиратель и хранитель. Да, вот так лучше. Пообещайте никому не говорить?

Обещание за всех дала Ася.

- Принимается. А теперь слушайте мою историю. Сейчас мне много приходится ездить. Но если честно, я больше люблю ходить. Сделаешь за пару-тройку дней все дела, и идешь себе пешочком обратно в райцентр. И дождик не помеха, а уж если день погожий лепота. Солнышко ласковое, пеночки и зяблики веселые, деревца приветливые, облачка нежные...

- Васильич, да ты поэт.

- А то! Впрочем. Тут поневоле станешь поэтом. Идешь, и думаешь: а раньше ты эту красоту замечал, Асинкрит или не замечал? Что скрывать, порой и грусть набежит, а порой и печаль. Как же иначе? Смотришь деревенька. Пять домиков на полянке, в двух окна заколочены. А в остальных бабушки свой век доживают. Поговоришь с ними и будто воды родниковой испил. Век бы слушал про жизнь прежнюю. Про то, как здесь жизнь шла пусть не богатая, но полная, с людской разноголосицей, ярмарками, мельничными запрудами, свадьбами и престольными праздниками. И вот этот мир уходит от нас. А за околицей, где раньше пела гармошка, теперь бурьян и крапива. И еще кладбище, где зарастают могилы, на которые некому ходить.

Сидорин замолчал. Потом виновато улыбнулся.

- Простите, опять не очень весело получается.

- Асинкрит, говори, пожалуйста, - вдруг попросила Галина. Я ведь сама из такой деревни.

- А что говорить? Посмотришь телевизор все пляшут, поют и играют... И никто не слышит предсмертного вздоха русской деревни. Нет, не крика, не плача даже, а вздоха ей, сердечной, даже неудобно отвлекать других от забот такими пустяками... И постоишь на таком погосте часок-другой, походишь, меж крестов...

- Асинкрит, в такие моменты человек очень цельным становится, - подал голос Глазунов, - тебе в такие моменты...

- Нет, увы, ничего не вспоминается. Только иногда стихи. Выплывают из памяти, тихо, как каравелла из тумана. Откуда, чьи Бог весть. Как говаривал Моцарт, все, что до меня мое. Так же и я. Почитаешь им, бывало, немножечко и пойдешь дальше слушать пеночек и овсянок.