Пусть не посетуют на меня тени расстрелянных, замученных, погибших в мясорубках войн и иных побоищ, жертвы Афганистана и Чернобыля, калеки, брошенные дети и все уничтоженные, униженные и обездоленные России, - но такой жуткой фразы я давно не читал.

Но разделяя многие мысли автора, вывода не принимаю. Не могу и не верю.

Какой кризис веры должен произойти, чтобы родились слова: "духовная мощь России погибла"!

Нелегко было Чаадаеву изрекать свой суровый приговор Отечеству. Но и Пушкину не легче было, он не меньше видел и знал, однако выводов Чаадаева не принял. Можно ли сравнивать XIX век с нашим? - согласен, нельзя (ссылку в Михайловское Вяземский называет убийством, у нас это вызывает улыбку); но отсюда следует лишь т.о., что нам потребно еще большее мужество, нужна еще большая вера. Собственно, только это нам и остается: вера в то, что истина больше, чем наше знание о ней. Но вот с этим - то, с верой, у нас, как модно сейчас говорить, большие проблемы.

Что касается пушкиноведения, то оно, бесспорно, переживает кризис, и притом уже давно, с 60 - х годов. Но отнюдь не "как таковое".

* * *

Существуют два свидетельства об ответе Пушкина на известный вопрос императора Николая. Вот как передает А.Г.Хомутова рассказ, слышанный ею от самого Пушкина: "Государь долго говорил со мною, потом спросил: "Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?" - "Непременно, Государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога!"

(То есть непременно участвовал бы, но - по причинам исключительно этическим: дружба важнее расхождений в идеологии и политике. После "Бориса Годунова" Пушкин, едучи на свидание, мог ожидать чего угодно, но "идейного противника" он в русском царе уже не видел.)

Этот рыцарский ответ никогда не был популярен у пушкинистов, неспециалистам же почти неизвестен. Известен, широко и хрестоматийно, другой пересказ - со слов Николая Г, который (человек военный), опустив все тонкости, рассказывает, если верить передающему, так: "Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге? - спросил я его между прочим. - Стал бы в ряды мятежников, - отвечал он".

Запись эта принадлежит графу М.А.Корфу, не питавшему особой симпатии к своему лицейскому однокашнику.

Так вот, если, образно говоря, из этих двух пересказов предпочесть второй, то это и будет точка, опершись на которую можно при желании перевернуть представление о Пушкине с ног на голову. Формула, записанная Корфом, "Стал бы в ряды мятежников", идеально подходила советском)' пушкиноведению, как нельзя более отвечала совершившемуся в 30 - е годы подключению Пушкина к идеологической системе, для которой путь Пушкина от "первого этапа русского освободительного движения", от декабристов к большевикам, выглядел едва ли не более коротким, чем его путь к декабристам. Возникло выражение "наш Пушкин". "Наш Пушкин" означало: наш, советский поэт; сразу за Пушкиным шел Маяковский.

"Наш Пушкин" был обязан стать в первую очередь ярым врагом "царизма" - это совершалось всеми правдами и неправдами, на всем пространстве от оды "Вольность" ("гимна" Закону и союзу "трона" с Законом) до "Бориса Годунова" (где причина бедствий - цареубийство и узурпация законной царской власти), от сказок о царе Салтане и Золотом петушке до "Капитанской дочки". Он должен был исповедовать принцип "морально все, что на пользу революции"; "Капитанская дочка" трактовалась исключительно в духе протеста против самодержавия и в свете проблемы "крестьянской войны"; Пугачев заведомо ставился выше офицера, не желающего, даже под страхом смерти, нарушить присягу. В те времена (1984 год) мне пришлось идти на ряд ухищрений (впрочем, несложных: увеличение объема примечаний, набираемых петитом), чтобы провести через цензуру статью о послании "В Сибирь", где показывалось, в детальном анализе, что оно - не прокламация, как учили и еще учат, а попытка внушить сосланным свою уверенность в грядущей амнистии, - и вскоре я удостоился ядовитых нотаций, пространных внушений, кратких отповедей как нахал, посягающий разорвать связь "русской литературы с русским освободительным движением" (см., например: Б Бялик. Да были горы - то? Г.Макогоненко. Обратимся к пушкинскому поэтическому тексту. - "Вопросы литературы",1985,№ 7. - В.Н.). Лучше было представлять Пушкина лицемером и двурушником, который заигрывает с царем и одновременно революционно подмигивает декабристам; такая точка зрения была и "научна", и "на пользу революции", и просто импонировала в условиях той жизни.

"Наш Пушкин" должен был быть материалистом и вольтерьянцем - ему упорно навязывалось пожизненное поклонение фернейскому "цинику поседелому" (так в 1830 году он назвал Вольтера). Он обязан был быть "интернационалистом": пушкиноведение, в сущности, игнорировало национальную природу пушкинского гения, "русский дух" пушкинского мышления; Пушкин становился инструментом стирания культурных различий между нациями и народами, Западом и Россией, его "всемирная отзывчивость" превращалась в своего рода вселенскую смазь породившей его земле. Сегодня уже непостижимо, что до самого последнего времени вопрос о Пушкине как явлении национальном, в частности как о преемнике семисотлетней русской допетровской культуры, даже и не ставился в сколько - нибудь заметных масштабах.

И конечно, "наш Пушкин" должен был быть атеистом. Его интересовало все что угодно - от политики, истории и экономики (Маркс и Энгельс оказывали ему честь, читая про Адама Смита и "простой продукт") до "дней минувших анекдотов", от женских ножек до положения американских индейцев, - решительно всё, кроме последних вопросов бытия, которые и есть вопросы собственно религиозные. Все такое выносилось за скобки, в область метафор, или перемещалось в кафедрально - философическую плоскость, где теряло всякий духовный смысл, - тут сказывалось, помимо прочего, горделивое невежество в вопросах исповедания, бывшего на протяжении столетий основой национальной жизни (это при почти религиозном почитании "принципа историзма"). Сама проблематика такого рода считалась неуместной в серьезной науке - словно Пушкин писал исключительно для приват - доцентов.