Две сексуальных революции

Европейская история пережила две сексуальных революции, два значительно длительных периода переоценки сексуальности человека и сексуальных отношений. Первый относится к эпохе распада Римской империи и формирования христианской культуры, второй - ко второй половине ХХ века. Исследователи античности отмечают в качестве одной из ее особенностей "проникновение полового элемента во все сферы жизни (культ фаллоса, специфические половые божества, свободное проявление полового элемента в общественной жизни, литературе, искусстве)". В "наивности разврата" заключалось одно из своеобразий античной культуры. Половые извращения у греков и римлян И. Блох оценивает как "всеобщие антропологические явления - т.е. такие, которые встречаются повсюду и во все времена, независимо от культуры и вырождения". В то же время он и другие исследователи античности говорят о крайней интенсивности фактора сексуальных удовольствий, половой распущенности и извращенности в позднем Риме. Полибий в "Истории" свидетельствовал: "Люди впадали в великий блуд и любостяжание и роскошь, и не женились, а если и женились, то не желали воспитывать родившихся детей". Юстин писал об обычае выбрасывать детей. "Выбрасывать детей худо и потому еще, что их подбирают обычно развратные люди и выращивают (как девочек, так и мальчиков) исключительно для своих сексуальных развлечений. Многие римляне держали целые стада таких детей". Славою женщины считалось наличие большого числа мужчин-любовников. Целомудрие и добродетель оценивались как доказательство уродливости женщин. Примеры и свидетельства половой извращенности, царящей в эту эпоху, составили не один том. Исследователи античности неоднократно приходили к выводу, что кризис и гибель этой культуры были тесно связаны с духовно-нравственным вырождением, которое не в последнюю очередь определялось типом сексуальных отношений. Г.К. Честертон писал: "К несчастью античной цивилизации для огромного большинства древних не было ничего на мистическом пути, кроме глухих природных сил - таких как пол, рост, смерть... Древние сочли половую жизнь простой и невинной - и все на свете простые вещи потеряли невинность. Половую жизнь нельзя приравнивать к таким простым занятиям как сон или еда. Когда пол перестает быть слугой, он мгновенно становится деспотом. По той или иной причине он занимает особое, ни с чем не сравнимое место в человеческом естестве; никому еще не удалось обойтись без ограничения и очищения своей половой жизни". Характеризуя это время, он справедливо утверждал, что "христианство явилось в мир, чтобы исцелить его, и лечило единственно возможным способом" - аскезой. Это исцеление и было первой сексуальной революцией в европейской истории. Г. Миллер в исследовании "Половая жизнь человечества" констатирует: "Прямо поразительно, сколько было сделано в этот период Церковью для упорядочивания половой жизни, а через это - к оздоровлению общественного организма... Именно здесь сидела глубже всего и была всего упорнее болезнь века". Христианство осуществляет принципиальное изменение смысла человеческой сексуальности. Сексуальность как вечно живое "животное в человеке" (Платон) становится проявлением "единомудрия и целомудрия" супругов. В таинстве брака сексуальность освящается и превращается в свидетельство любви, в "реальное вхождение в сферу бесконечного бытия", "в противоядие смертности" [1]. Содержание сексуальной революции, которую на протяжении нескольких столетий осуществляло христианство, заключалось и в утверждении принципа моногамии, и в одухотворении отношений между мужчиной и женщиной, и в утверждении аскетизма как формы духовной свободы человека. Вторую сексуальную революцию, вернее контрреволюцию, европейская цивилизация переживает с середины ХХ века. Ее символическим началом можно считать выход в свет в 1953 году журнала "Плейбой". Сегодня уже очевидны ее реальные последствия. Это - раннее начало половой жизни, увеличение числа половых партнеров, рост числа разводов, легализация гомосексуализма, нарастающая эпидемия СПИДа, распространение венерических заболеваний и изматывающая бездуховность. Для нее характерен негативизм по отношению к моральным ценностям христианства и обращение к язычеству как эталону понимания сексуальности. "Язычество оправдывает все варианты сексуальной любви и эротических наслаждений" - лейтмотив современной сексологии. Для современного сексуального либерализма характерна не только реставрация языческого смысла сексуальности как наслаждения, но и новое понимание сексуальности как средства поддержания здоровья, формирование сексологии с выделением сексуальной функции как самостоятельного предмета исследования медицинского знания. При этом основная причина сексуального нездоровья, с точки зрения половых либералов, заключается в традиционном моральном ограничении сексуальности. "Освобождение" сексуальности - это не только условие возникновения и существования сексологии, но и одно из ее теоретических оснований. В современной сексологии исчезает понятие "сексуальное извращение". Его заменяют понятия "сексуальное предпочтение", "сексуальная ориентация". Одним из результатов и одновременно примеров "освобожденной сексуальности" является появление в центре Москвы нового развлечения для мужчин - "пип-шоу". По меркам Девятого пересмотра Международной классификации болезней (1975) это развлечение относится к разряду сексуальных извращений - вуайеризма (получение сексуального удовлетворения от подсматривания за раздевающейся женщиной, половым актом и т.п.). А нынче газета "Аргументы и факты" (№ 23 за 1997 год) подробно описывает процесс организации и характер протекания данного развлечения. Но даже постоянная реклама подобного шоу в периодической демократической прессе не решит задачу, стоящую перед секс-бизнесом и его "служанкой", современной сексологией. Задачу переориентации общественного сознания и переоценки сексуальных нормативных моделей в обществе. В качестве реального средства ее решения половые либералы выбирают такую крупномасштабную акцию, как внедрение программ по сексуальному образованию в школах России. Основным фундаментом внедряемого образования является современная "свободная сексология". История европейской культуры, в частности история двух сексуальных революций, свидетельствует, что сама современная сексология является одной из разновидностей патологии. К.Г. Юнг предупреждал: "Врач всегда должен помнить о том, что болезни - это просто нарушение нормальных процессов, а отнюдь не entia per se (самостоятельная сущность) со своей отличительной психологией. Similia similibus curantur (подобное лечат подобным) - это замечательная истина старой медицины, и, как всякая великая истина, она легко может оказаться величайшим заблуждением". История культуры предупреждает: "Человек всегда должен помнить о том, что его свобода - это просто умение владеть и управлять собой, а отнюдь не беспомощное следование физиологическим потребностям. Иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11,30) - эта вечная евангельская истина надежно охраняет нас от всякого рода физиологического рабства и болезненных заблуждений". Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. - М., 1991. С. 247. ^

Нравственно ли "зачатие в пробирке"

Принятие на "ура" любой новой победы над природой, чего бы она ни стоила и к чему бы она ни привела, - это подход упрощенного просвещенчества. Но кто сегодня, после Хиросимы и Чернобыля, безоговорочно сможет разделить такую позицию? Кто сегодня не видит связи между "победным" открытием явления радиоактивности и практически неразрешимой проблемой ядерного разоружения? Кто сегодня способен отрицать, что любая технологическая новация должна быть выверена ее нравственным измерением, параметрами которого является соотношение целей и средств? По крайней мере, со времени Канта ("Человек не только средство, но и цель") очевиднейшим критерием социального признания "цели" деятельности становятся "средства" ее достижения. Что касается идеологии оправдания искусственного размножения, то она выстраивается, по сути дела, на спекуляциях относительно исполнения естественного права человека на продолжения рода. Но "средство" или "цена" нового метода - здоровье или даже жизнь женщины. Показательно в этом плане, что в одном из центров по лечению бесплодия перед началом процедуры женщина и ее супруг в обязательном порядке должны оформить "заявление", которое начинается так: "Мы предупреждены о том, что оперативное вмешательство, применяемое для такого лечения, может сопровождаться осложнениями..." Далее по тексту: "Нам известно, что в связи с трудностями процедуры может потребоваться не одна попытка для достижения беременности, а также, что лечение бесплодия может оказаться безрезультатным". Очевидно, что осознаваемая степень риска вынуждает организаторов искусственного размножения ввести в документ такой пункт: "Заявляем, что мы не будем возбуждать уголовное дело против сотрудников Центра, не предпримем каких-либо действий, судебных преследований, исков или счетов, связанных с проводимым лечением". Можно сказать, что любое медицинское вмешательство сопряжено с риском, но не каждое оформляется таким юридическим освобождением от ответственности за процедуру. Помимо этого, никто не станет отрицать, что решение пойти на личные испытания во имя появление на свет ребенка, само по себе безусловно нравственно. Но обратимся опять к тексту "заявления": "Мы предупреждены о том, что... дети, рожденные в результате ЭКО, ГИФТ, ЗИФИ (методики), могут иметь отклонения в развитии". Кстати, судьба этих детей, их физическое и нравственное здоровье вообще оказываются вне границ компетенции специалистов по искусственному оплодотворению. Здесь царит закон жестокого разделения труда. Дети - это ведомство педиатрии. Но серьезные педиатрические исследования по данному вопросу практически отсутствуют. Практика искусственного размножение являет собой классический пример торжества "цели" (право на потомство) над средствами (здоровье женщин и будущих детей). И не слишком вписывается в границы нравственной целесообразности и справедливости. Особенно если учесть платность подобных услуг. Интересно, что именно от женщины, решившейся на эту процедуру, а не из криминальной хроники, я услышала фразу: "Мой ребеночек будет стоить 300 тысяч рублей". Очевидно, этому не надо удивляться, ибо безначально безнравственная ситуация обладает свойством плодить себе подобные. Цепная реакция безнравственности, трансформируя сегодня индивидуальное сознание, завтра может выйти на уровень общественного сознания. Прежде всего специалисты опасаются возможных изменений социальных и половых ролей в традиционных семейно-брачных отношениях. Так, ребенок, родившийся в пробирке, может иметь пять родителей, из которых двое - заказчики, двое - доноры (спермы и яйцеклетки) и одна - вынашивающая мать. Вслед за этим усложняется институт всех последующих родственных связей. Последствия возможного перераспределения социально-родственных отношений - серьезный фактор, который нельзя не учитывать, пытаясь прогнозировать возможные результаты искусственного размножения. Еще более сложная ситуация может возникнуть при условии выхода данной технологии за пределы "терапии бесплодия". О чем идет речь? Во-первых, о косвенной поддержке инвертированных лиц (гомосексуалисты, лесбиянки) и о перспективе воспитания детей в однополых семьях. Во-вторых, о возможных деформациях института семья и брака при условии "индустриализации" акта деторождения. В-третьих, о неизбежных трансформациях нравственного сознания, которые будут связаны с обесцениванием таких ценностей как "любовь", "братство", "альтруизм", "милосердия" и других, связанных с ними нравственных понятий, коренящихся в биофизиологической "плоти" человеческих взаимоотношений. Это далеко не полный перечень того, чем может завершиться неуправляемое и безответственное внедрение "средств переделки и коррекции человеческой природы". Мы вполне можем разделить точку зрения, что эта "коррекция" - одно из тех "благих намерений", которыми вымощена дорога в весьма сомнительное, по крайне мере в нравственном отношении, будущее. Остается надежда на свободное право каждого не пойти по этой дороге. И надежда на принятие специального и детального законодательства, обеспечивающего это право.

Вопрос ребром о "ребре"(Женщина в мире христианства и в антимире психоанализа)

"И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку". (Быт.2:22) В прошлом году Б.Н. Ельцин издал Указ № 1044 "О возрождении и развитии философских, клинических исследований психоанализа". В настоящее время вводится новая программа сексуального образования для школьников, где отношения мужчины и женщины описываются как отношения машин по извлечению удовольствия. Эти и многие другие факты говорят о том, что в современном мире утрачивается христианское понимание роли женщины и смысла любви. О том, как это происходит, - статья медика и философа Ирины Силуяновой. Физиологическая метафоричность многих библейских текстов очевидна. Она не раз становилась предметом размышления и методом, с помощью которого христианская мысль пытается открыть и проявить, по выражению блаженного Августина, "видимое вещество и невидимое существо". "Сердечность" человека - понятие не из ряда научных понятий патофизиологии. А "материнское чрево" становится важнейшим символом христианского смысла человеческих отношений - милосердия, милости, жалости, сострадания, любви, умиления, душевной теплоты. Какой же смысл вложен в конкретную анатомо-физиологическую определенность творения женщины из ребра Адама? Макс Фасмер, создатель уникального "Этимологического словаря русского языка" связывает слово "ребро" c греческим , что означает "покрывать крышей". В медицинском контексте ребро значимо как элемент функций защиты таких внутренних органов как сердце, легкие и др. Если исходить из перечисленных смыслов, то оказывается, что женщина призвана покрывать, защищать, охранять мужчину. Весьма неожиданный поворот. Но чрез "видимое вещество" мужской силы в христианской традиции действительно прослеживается значение "невидимого существа" женского "покрова" - заботы, долготерпения, самоотверженности. Порой только это и может спасти мужчину, как, например, в случае с Раскольниковым и Сонечкой Мармеладовой. В евангельских повествованиях Христос не раз обращает внимание на особую силу веры некоторых женщин: О, женщина! велика вера твоя (Мф.15:28). Как символично, что именно женам-мироносицам, а не апостолам, впервые является воскресший Христос, и именно женщины становятся первыми вестницами Воскресения (Мф. 28:8-10, Мк.16:7-11, Лк. 24:9-11, Ин. 20:1-2). Не этой ли великой вере княгини Ольги поверил народ? Не этой ли верою слабых женщин по промыслу Божьему была сохранена Церковь в России во времена жестоких гонений? Не этими ли христианскими смыслами определялось и традиционное светское отношение к женщине в России (в противоположность исламскому Востоку)? В начале 90-х годов директор Центра репродукции человека Министерства здравоохранения и МП РФ Андрей Акопян, который в числе первых стал заниматься в "новой" России транссексуальной хирургией, говорил об одной "государственной" особенности транссексуализма. Если во всех странах мира среди транссексусалов преобладают мужчины, которые стремятся поменять свой пол на женский, то в бывшем Советском Союзе все было наоборот - очевидным было явное преобладание женщин, желающих стать мужчинами. Этот факт - небольшое, но весьма глубинное свидетельство несостоятельности политики женской эмансипации, о которой "так долго говорили большевики". Транссексуальная хирургия, ставшая реальностью современной медицинской практики, в числе многих вопросов, привлекает внимание к вопросу о психологических признаках женственности. Этот весьма специфический, частный, "богемный" вопрос приобретает действительную актуальность сегодня, когда в результате так называемых "реформ" на общественное и индивидуальное сознание буквально обрушился поток "клубнично-черной" информации, пытаясь произвести очередную революцию в умах. Никто не станет отрицать, что русская литература даже в советской школе делала свое дело. И порой, вопреки реальности "асфальтно-оранжевой женственности", в общественном сознании "работали" ценности и представления о женщине как о "райском создании", "прекрасной даме", "божестве и вдохновеньи". Блоковское - "Российская Венера бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры" - было кодом идеального культурно-национального отношения к женщине. В западной же культуре все чаще приходится сталкиваться с активно "работающей" интерпретацией женщины как "низкого величья" и "цветка зла". Западно-европейская литература от художественной до философской широко представлена сентенциями вроде: "женщина может быть или проституткой, или преступницей", "женщина - аморальна", "единственное искусство, доступное женщине - это искусство лжи" и т.п. Вершиной этих тенденций явился классический психоанализ с его принципом - "быть женщиной само по себе преступно". Однако психоанализ не только заявил, но и теоретически обосновал это положение, вводя понятие "комплекса кастрации". В 1903 году О. Вейнингер в книге "Пол и характер" говорил, что в силу особенностей женской психологии человечество вряд ли когда-нибудь будет располагать таким феноменом как психология женщины, написанная самой женщиной. Прогнозы Вейнингера не сбылись. Уже через 25 лет психология обогащается дифференцированным подходом к женской психологии, у истоков которого стоит женщина-психоаналитик Карен Хорни. Карен Хорни в рамках и средствами самого психоанализа несколько смягчает яркую окраску сущностной "преступности" женщины в классическом психоанализе. К типичным особенностям женского поведения она относит менее явно, чем у мужчин, выраженную агрессивность, отношение к себе как существу слабому и требование за это особых преимуществ, использование слабости как средства подчинения мужчин ("цепкость плюща"). Это связано, в частности, с тем, что "комплекс кастрации", обусловленный анатомо-физиологической организацией женщины, нейтрализуется таким женским физиологическим преимуществом, как материнство. Данное женское преимущество в свою очередь не безопасно для мужчин. Оно формирует на бессознательном уровне "сильнейшую зависть мальчиков к материнству". При этом женская компенсация зависти безобиднее зависти мужской. На личностном уровне она появляется в большей склонности женщин к неврозам, на социальном - "в уходе от женственности". Спектр этого "ухода" широк - от стремления к социальной эмансипации до транссексуализма. Хорни употребляет понятие "идеал" [1]. Понятие это совсем не обладает для психоанализа той ценностно-смысловой значимостью, которую оно имеет, в частности, в христианской культуре. Психоанализ вообще выстраивается по модели "антимира", если принять за "мир" христианскую культуру, как исходную и первоначальную, по отношению к психоанализу, модель (или парадигму) понимания человека. В первую очередь это относится к фундаментальному по своему значению - и в христианстве, и в психоанализе - идеалу любви. Хорни утверждает, что вообще для христианской культуры характерна "переоценка" любви, то есть наполнение ее метафизическим смыслом. Любовь же - всего лишь "восхищенная зависть" или к "пенису или к материнству", т.е. это всего лишь психическое последствие анатомической разницы полов. Для религиозного сознания потребность в любви - это свойство божественного в нас. С позиций психоанализа - это "прикрытие тайного желания получить что-то от другого человека, будь то расположение, подарки, время, деньги и т.п." Христианская мораль самоотречения весьма сомнительна с точки зрения психоанализа для здоровой, "эгоцентрической" психики. Она может и должна быть заменена моралью "адекватной агрессивности", что предполагает, по Хорни, "инициативу, приложение усилий, доведение дела до конца, достижение успехов, настаивание на своих правах, умение постоять за себя, формирование и выражение собственных взглядов, осознание своих целей и способность планировать в соответствии с ними свою жизнь". Неудивительно, что христианское понимание страдания в рамках психоанализа оценивается как распространение мазохизма в культурной среде. Напомним, что мазохизм - это "получение удовольствия от физических страданий, причиняемых сексуальным партнером". Кстати, общеизвестно, что именно режим функционирования нашей сексуальности является в психоанализе ключом к решению многих психологических и поведенческих проблем человека - "поведение в жизни в целом строится по образцу сексуального поведения". "Эдипов комплекс", как модель психосексуального поведения, становится компасом психоаналитика в его движении по лабиринту человеческих судеб. При этом психоанализ отказывается от "богоподобия" человека, заменяя его принципом "цареподобия" [2]. Например, именно Эдипов комплекс определяет, с точки зрения психоанализа, выбор мужа или жены. Муж или жена - "всегда лишь замена, суррогат" детской привязанности к родителю. Традиционно христианское понимание моногамного брака как "единомыслия душ и телес", как "таинства любви", с позиций Хорни, например, нуждается в пересмотре, ибо таит "исходящую от него опасность". Эта опасность моногамного брака заключается в силе запретов, которые он собой олицетворяет, запретов на пути бессознательных сексуальных желаний. Несмотря на свои многочисленные "еретические" отступления от классического психоанализа, Хорни не подвергает сомнению тот факт, что психоаналитические исследования проблем брака, женской психологии, да и вообще человеческой культуры, являются конкретным средством решения конкретных проблем. При этом, чем глубже - психоаналитичнее - будет наше понимание реальности, тем легче нам будет контролировать и управлять человеческой жизнью. Хорни не скрывает исходных целей. О том, каковы были исходные цели отдельного Указа Президента РФ № 1044 "О возрождении и развитии философских, клинических исследований психоанализа" (1996 г.) можно только догадываться. ... В Доме художника на Крымском Валу можно купить видеокассету с фильмами Пазолини. Составители вряд ли отдавали себе отчет, какой глубокий смысл заключен в том, что на одной кассете они поместили два фильма - "Царь Эдип" и "Евангелие от Матфея". Вряд ли кто усомнится, что сегодня это - два действительно работающие, подчас в невидимой и непрекращающейся борьбе друг с другом, "ключа" к пониманию ценностей и идеалов, проблем и загадок человеческой души и истории... Хорни К. Женская психология. Спб., 1993, с. 195. ^ Имеется в виду царь Эдип, убивший своего отца и женившийся на матери. В этом образе психоанализ находит ключ к объяснению всех поступков человека. ^

Труп с бьющимся сердцем

Многие эксперты считают 60-70-е годы революционными для медицины. Это связано, в частности, с формированием такого ее направления, как реаниматология. Критерии человеческой смерти: прекращение дыхания и сердцебиения - преодолеваются с помощью технологий искусственного дыхания и кровообращения. Современному определению человека как разумного существа стал соответствовать и новый критерий его смерти - невыполнение мозгом своих функций управления жизненными процессами в организме. При этом на основе изучения патологических процессов конечных стадий жизнедеятельности пересматриваются время, механизмы, критерии "необратимости" биологических процессов. Реанимация (от латинского "reanimatio") значит "оживление". Этот термин давно известен культуре. В новозаветных текстах описывается, как Христос оживлял людей - единственного сына вдовы у ворот Наина, дочь Иаира, "четверодневного Лазаря"... Деятельность человека во многом задана великим стремлением к "уподоблению" Творцу. Но это "подобие" очень часто оборачивалось довольно плоской аналогией с весьма проблематичными для человека последствиями. Любое изобретение и использование технических средств - дело разума и рук человека. Однако между человеком и техническими средствами, им созданными, возникает любопытная и достаточно жесткая взаимосвязь. Хайдеггер, например, приводит такое сравнение: "Техническое, в самом широком смысле слова, есть не что иное, как план", созданный самим человеком, который в конце концов вынуждает человека к действию, независимо от того, желает он этого или нет. Реанимация - это олицетворение технических достижений человека. Отделения интенсивной терапии современных больниц оснащены установками, делающими возможными различные процедуры. Хотите вы этого или нет, но система здравоохранения, оснащенная этой техникой, уже не способна отказаться от ее применения и подчас превращает своих пациентов в бесправных жертв. Грань между поддержанием жизни и продлением умирания порой настолько стирается, что смерть становится длительным механизированным процессом умирания, который технологически можно продлить до 10 лет. Говоря о коматозных больных, профессор Б. Юдин очень метко называет период между состоянием "определенно жив" и "определенно мертв" - "зоной неопределенности". Эта неопределенность касается не только поиска объективных критериев того, жив человек или мертв, но и понятий - "биологическая смерть", "вегетативная жизнь", "личностная смерть", "труп с бьющимся сердцем" и т.п. Эта неопределенность касается и того, что отсутствуют морально-правовые отношения к человеку (или уже существуют?), пребывающему в таком состоянии. При искусственном продлении жизни перед врачом неизбежно встает вопрос: "Что же дальше? Отключать аппарат или не отключать?" Эта зона неопределенности оказывается в буквальном смысле слова вне пространства христианских этических заповедей. Шестая заповедь "не убий" здесь просто "не работает", ибо это - зона неизбежного убийства. Пытаясь освободить от моральной и юридической ответственности невольных исполнителей "воли зоны" - врачей, культура обращается к принципу эвтаназии - умышленному, безболезненному умерщвлению безнадежно больных людей. Вопрос, порожденный техническими возможностями современной медицины: "Кто должен принимать решение о Вашей смерти?" - это вопрос, который нужно осмыслять на уровне общественного и на уровне индивидуального сознания. Готов ли каждый из нас к этому? Конечно, не просто обсуждать вопросы, связанные со своей неизбежной смертью. Но это - одна из неизбежных издержек научно-технического прогресса. Итак, кто должен принимать решение о Вашей смерти? Субъектами исполнения решения могут быть медики, родственники, Вы сами. Выбор субъекта решения - один из факторов различия двух форм эвтаназии - активной (когда медперсонал использует средства, ускоряющие наступление смерти, например, смертельная инъекция и т.п.) и пассивный (отказ самого больного или его родственников от мер, способствующих поддержанию жизни). В "Основах законодательства РФ об охране здоровья граждан", принятых в 1993 году, категорично запрещена активная эвтаназия. Каждого, кто не только осуществляет эвтаназию, но даже побуждает к ней, ожидает уголовная ответственность. Но статья 33 этого же закона предусматривает возможность отказаться от медицинского вмешательства или даже потребовать его прекращения. Как должен быть оформлен этот отказ? Нашим специалистам небезынтересно и небесполезно было бы ознакомиться с юридическим опытом тех стран, где данные процедуры уже отработаны. Студентов и аспирантов должно обучить тому, что полный социальный анамнез отныне должен включать и вопросы, касающиеся воли больного относительно тех действий, которые будут осуществляться в отношении него, когда он уже будет не в состоянии контролировать ход событий, - насколько строго должна выполняться его воля, кто должен принимать окончательное решение. Это предложение вполне разумно. К сожалению, наши студенты из-за отсутствия учебных курсов по биоэтике лишены возможности получить целостную и связную информацию по этим вопросам, хотя это незнание и не освободит никого из них от юридической и моральной ответственности за неспособность справиться с ситуациями, связанными, в частности, с проблемой эвтаназии. Ясное и детальное обсуждение правовых и этических аспектов этой проблемы нужно не только для больных, но и для врачей. Широко известна позиция западных специалистов, которые выдвигают принцип: "врачи не должны убивать". Они прекрасно понимают, что "добровольная" или "достойная смерть" будет сопровождаться резким умалением достоинства людей, вынужденных обеспечить "достойную смерть", которая - и от этого некуда деться - является превращенной формой самоубийства и убийства одновременно. При этом система здравоохранения будет вынуждена включить в себя институт смертеобеспечения. А отказ от последовательного гуманистического принципа сохранения будет вынуждена включить в себя институт смертеобеспечения. А отказ от последовательного гуманистического принципа сохранения и поддержания жизни чреват возможностью изменения моральных основ врачевания, что еще со времен Гиппократа определяло результативность лечебной деятельности. Тем не менее, вопрос: "Должен ли врач спасать жизнь или помогать умереть?"

К сожалению, выбор у нас невелик. Отказаться от этих вопросов можно. Но при этом вряд ли можно будет обойтись без пафоса антихристианского толка.

Сатурн, пожирающий своих детей

В Москве завершил работу первый симпозиум по трансплантации фетальных тканей. В переводе с медицинского, тема обсуждения касалась средств, методов, эффективности использования клеточного материала человеческих зародышей разного возраста для лечения различных болезней. В начальный период гласности российская общественность уже была проинформирована о существовании такого направления в медицине, как фетальная терапия. Сообщалось, что она применяется, в частности, для омоложения. Естественно, такое могли себе позволить лишь избранные. Сегодня ситуация меняется. Фетальная терапия выходит на уровень "панацеи" буквально от всех болезней (что само по себе сомнительно) - от эндокринных расстройств до гематологических, иммунологических и неврологических заболеваний. При этом принять участие в экспериментах и исследованиях может каждый. Но главное для устроителей симпозиума, опять же пока не забота об эффективности. Главное, как заметил в своем докладе Геннадий Сухих - организатор симпозиума, профессор, директор Международного института биологической медицины (г. Москва), - заключается в том, чтобы фетальная терапия обрела в конце концов право на существование и заняла прочное место в и в медицине и в общественном сознании. (Одна деталь о самом симпозиуме. В перерывах между заседаниями слух участников услаждал квартет музыкантов из Большого театра исполнением музыки Моцарта. Все вместе это производило жутковатое впечатление). Оставим медицине ее право принимать или отвергать то или иное направление, определять и оценивать эффективность и целесообразность той или иной методики, ее научную новизну и значение. Но даже если допустить максимальную эффективность фетальной терапии при лечении какой-либо болезни, то можно с уверенностью сказать, что не для каждого человека будет допустимо принять инъекцию на основе препарата, изготовленного из тканей человеческих зародышей. По мнению многих экспертов, использование подобной терапии должно осуществляться исключительно на основании информированного согласия пациента. Но проблема заключается не только в необходимости соблюдения "информированного согласия". И не только в том, что один человек сможет, а другой не сможет согласиться на такое "лечение". Всегда найдется пациент, который вправе принять любое лечение, лишь бы помогло. В конце концов, морально-мировоззренческий плюрализм, т.е. осуществление различных "взглядов", "ценностей", вплоть до отрицания ценностей вообще, - реальность современной цивилизации. Проблема в том, что в этом плюрализме должна остаться ясно формулируемая позиция: фетальная тарапия аморальна. Можно говорить о чем угодно: о ее практической целесообразности в определенном смысле, в определенных условиях, о ее познавательном значении для науки и т.д. и т.п., но нельзя говорить о ее этичности. Исследования Клода Леви-Стросса показали, что общественное сознание, в частности моральное, стало возможным через осмысление различия "природы" (влечения) и "общества" (запреты) по "пищевому коду". Первым категорическим императивом культуры стал запрет на потребление человеческого мяса. Четкое разделение убийства по любым мотивам и убийства по мотиву физиологического использования себе подобных уже в древних сообществах не только проводилось, но и стало основанием становления биологического вида гомо сапиенс. Характерно, что мифический персонаж языческих культур Сатурн, пожирающий своих детей, чтобы избежать смерти, к человечеству как биологическому виду не относится. По мнению специалистов, физиологическое использование себе подобных по "пищевому коду", человечество преодолело наиболее фундаментально и основательно. Ветхозаветная мораль, как одна из древнейших культурных форм, вопрос о запрете на это действо даже не затрагивает, очевидно по причине неактуальности и преодоленности этого синдрома бесчеловечности. Но человек XX века вдруг оказывается лицом к лицу перед возможностью физиологического использования себе подобных по "терапевтическому коду" - использование тканей органов человеческих зародышей разных возрастов с целью лечения болезней. Ошибочный поступок, заблуждение, даже преступное действие может произойти по "неведению". Очевидно, многие отечественные медики, вовлеченные в научные исследования, связанные с трансплантацией фетальных тканей, "не ведают, что творят". Это неведение естественно в стране, где специалисты не получают никакой квалифицированной и целостной информации по проблемам этического и правового содержания современной медико-биологической деятельности. Это неведение опасно, но исправимо. Но есть ученые, которые "ведают, что творят". Понимая, что от проблем этического обоснования и оправдания своей работы не уйти, директор Международного института биологической медицины - центра фетальной терапии, г-н Сухих постоянно выдвигает аргумент: "Наша деятельность этична, так как приносит пользу". Он очевидно не знает, что этот аргумент был основным в арсенале Фридриха Ницше, создателя аморализма, для которого именно "польза" была критерием не только "добра", но и "истины", которая в свою очередь в его "логической" системе определялась всего-навсего как "полезная ложь". Может ли ученый-естествоиспытатель позволить себе разделить эту максиму? Наверное может, особенно при условии, что она приносит "пользу", и не столько отечеству, сколько международному сообществу. Не случайно место означенных исследований называется Международный институт биологической медицины, и создан он на базе постоянного и мощного поставщика человеческого зародышевого материала - Научного Центра акушерства, гинекологии и перинатологии РАМН, где операции по искусственным выкидышам, особенно поздних сроков беременности, являются четким и хорошо налаженным производством.

О временах, нравах и российской школе

Обязанность "лжесвидетельства" во имя обеспечения права смертельно больного человека на "неведение" всегда составляла особенность профессиональной врачебной этики в сравнении с общечеловеческой моралью. Основанием этой обязанности являются достаточно серьезные аргументы. Один из них - роль психо-эмоционального фактора веры в возможность выздоровления, поддержание борьбы за жизнь, недопущение тяжелого душевного отчаяния. Известно, что "лжесвидетельство" по отношению к неизлечимым и умирающим больным было деонтологической нормой советской медицины. "В вопросах жизни и смерти советская медицина допускала единственный принцип: борьба за жизнь больного не прекращается до последней минуты. Долг каждого медицинского работника - свято выполнить этот гуманный принцип" - наставляли учебники по медицинской деонтологии (от греческого "деон" - долг, так называемое учение об этике). Поскольку считалось, что страх смерти приближает смерть, ослабляя организм в его борьбе с болезнью, то сообщение истинного диагноза заболевания рассматривалось равнозначным смертному приговору. Однако известны случаи, когда "святая ложь" приносит больше вреда, чем пользы: объективные сомнения в "благополучии исхода болезни" вызывают у больного тревогу, недоверие к врачу. Отношение и реакция больного на болезнь различны, они зависят от эмоционально-психологического склада и от ценностно-мировоззренческой культуры пациента. Вопросы: "Можно ли открыть больному или родным диагноз, а может быть, надо сохранить его в тайне или целесообразно сообщить больному менее травмирующий диагноз?" - будут неизбежно возникать покуда существует врачевание и смерть. В настоящее время российским специалистам доступны многочисленные зарубежные исследования психологии терминальных больных (terminus - конец, предел). Выводы и рекомендации ученых, как правило, не совпадают с принципами патернализма. Исследуя психологическое состояние терминальных больных, узнавших о своем смертельном недуге, доктор Елизавета Кюблер-Росс и ее коллеги пришли к созданию концепции "смерти как стадии роста". Схематично эта концепция представлена пятью стадиями, через которые проходит умирающий (как правило, неверующий человек): стадия "отрицания" ("Нет, не я", "Это не рак"), стадия "протест" ("Почему я?"), стадия "просьба об отсрочке" ("Еще не сейчас", "Еще немного"), стадия "депрессия" ("Да, это я умираю"), и последняя стадия - "принятие" ("Пусть будет"). Обращает на себя внимание стадия "принятия". По мнению специалистов, эмоционально-психологическое состояние больного на этой стадии принципиально меняется. К характеристикам этой стадии относятся характерные высказывания некогда благополучных больных: "За последние три месяца я жила больше и лучше, чем за всю свою жизнь". Хирург Роберт М. Мак, больной неоперабельным раком легкого, описывая свои переживания - испуг, растерянность, отчаяние, в конце концов утверждает: "Я счастливее, чем когда-либо раньше. Эти дни теперь на самом деле самые хорошие дни моей жизни". Известен случай, когда протестантский священник, описывая свою терминальную болезнь, назвал ее "счастливейшим временем своей жизни". В итоге доктор Е. Кюблер-Росс, глубоко изучившая проблему умирания, пишет, что "хотела бы, чтобы причиной ее смерти был рак"; она "не хочет лишиться периода роста личности, который приносит с собой терминальная болезнь". Эта позиция - результат осознания глубокой иронии человеческого существования: только "перед лицом смерти" человеку раскрывается смысл жизни и смерти. Особенность научных медико-психологических исследований заключается в том, что их результаты совпадают с христианским отношением к умирающему человеку. Ортодоксальность Православия состоит в неприятии "лжесвидетельства" у постели безнадежно больного человека. Это "лжесвидетельство" "лишает личность решающего итогового момента прожитой жизни". В рамках христианского миропонимания смерть - это дверь в пространство вечности. Смертельная болезнь - это чрезвычайно значимое событие в жизни, это подготовка к смерти и примирение со смертью, это возможность принести покаяние, молить Бога о прощении грехов, это углубление в себя, интенсивная духовная и молитвенная работа, выход души в определенное новое качественное состояние. (По этому же поводу игумен Никон (Воробьев, 1963), один из духовных старцев нашего столетия, писал как-то, что рак, с его точки зрения, это милость Божия к человеку. Обреченный на смерть человек отказывается от суетных и греховных удовольствий, ум его занят одним: он знает, что смерть уже близка, уже неотвратима, и заботится лишь о том, чтобы подготовиться к ней - примирением со всеми, исправлением себя, а главное - искренним покаянием перед Богом [1]). В христианской терминологии качество смерти определяется понятием "успение", свидетельствующим о достижении душой этого состояния, об успешном исходе из жизни. Признавая сосуществование различных этико-медицинских позиций и морально-мировоззренческих ориентаций, Всемирная Организация Здравоохранения и Всемирная медицинская ассоциация регулируют эту ситуацию с помощью международных медико-этических соглашений. Принципиальный характер по обсуждаемой теме носят Лиссабонская декларация Всемирной медицинской ассоциации о правах пациента (1981 г.) и декларация Всемирной Организации Здравоохранения о политике в области обеспечения прав пациента в Европе (1994 г.). Несомненно, под влиянием этих документов произошли изменения в российском законодательстве. В ранг закона возведено право пациента на информацию о состоянии своего здоровья, "включая сведения о результатах обследования, о наличии заболевания, его диагнозе и прогнозе, связанном с ним риске, возможных вариантах медицинского вмешательства, их последствиях и результатах проведенного лечения" (статья 31-я 4-го раздела "Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан"). Новая законодательная рекомендация обязанности врача информировать и права пациента на информацию - одно из принципиальных новшеств нашего законодательства. В ноябре 1994 года Ассоциацией врачей России был принят "Этический кодекс российского врача", где в разделе "Врач и права пациента" (ст. 9) "право пациента на адекватную информацию о своем состоянии" получает признание. Закрепление этого положения в неправительственном профессиональном медицинском объединении свидетельствует о том, что право, введенное "сверху", принято и "снизу". Многие врачи признают сегодня значение правил "этического обсуждения", "искусства общения" с тяжело больными пациентами. Как важно, чтобы среди них достойное место заняла позиция великой княгини Елизаветы Феодоровны, которую Архиерейский Собор Русской Православной Церкви в 1992 году причислил к лику святых. В 1909 году она создала в Москве Марфо-Мариинскую обитель Милосердия, где была не просто настоятельницей, но участвовала во всех ее делах как рядовая сестра милосердия - ассистировала при операциях, делала перевязки, утешала больных и полагала: "Безнравственно утешать умирающих ложной надеждой на выздоровление, лучше помочь им по-христиански перейти в вечность" [2]. Игумен Никон (Воробьев). Нам оставлено покаяние. Письма. М., 1997. ^ Святая преподобномученица Елизавета. Житие. Акафист. Храм Рождества Богородицы, с. Поярково. С. 28. ^

Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор...