приведен; но только отрицательное ему опытно

известно: бросить родную землю; бросить родные

пепелища; отойти от своих близких, от всей семьи,

от всего своего народа. А то, что будет, —

известно только в общих каких-то чертах, то есть

именно в порядке того, что мы называем верой,

доверием: куда Я тебя поведу... И в это требование можно

верить, только если оно исходит от лица

говорящего; в такой мере можно довериться тому,

кто говорит, а не какому-нибудь руководящему

принципу.

И вот Авраам идет, находит

землю обетованную; и тут Господь ему обещает

сына, который будет началом великого, несметного

народа. И рождается сын, Исаак. Короткое время

проходит, каких-то десять-двенадцать лет, и Тот же

Бог, Который ему обещал в лице этого сына

наследие вечное, ему повелевает: сына взять и

принести в кровавую жертву (Быт., главы 21-22). И снова

сказывается это качество, это свойство

подлинной, основной веры в Бога, а не в то, что Он

так или иначе выразил. Неверующий, вернее, каждый

из нас, вероятно, обратился бы к Богу и сказал:

Господи — Ты Себе противоречишь, что же Твое

обетование, как же из Исаака может родиться

потомство мне, если я сейчас его принесу в

кровавую жертву?.. Это было бы разумно, но это было

бы актом недоверия к Богу. И Авраам не ставит

этого вопроса, потому что его вера обращена не на

то, что говорит Бог, а на Того, Кто говорит. Он не

ставит вопрос о том, что Бог Себе противоречит, он

предоставляет Богу знать, противоречит Он или

нет, и что Он имеет в виду. Он поступает так: я

доверился этому Богу, я и теперь доверяюсь... Он

берет своего мальчика и ведет на заклание, и мы

знаем, как это кончается: Господь заменил Исаака

животным; это — дело Божие; но дело Авраама было

— совершенная вера, понятая именно как доверие:

безграничное, полное, спокойное доверие. Причем

"спокойное": не без боли, не без ужаса, не без

содрогания. Но только такое доверие давало

возможность не то чтобы превозмочь, а оставить