своих движений, своей воли — мы всецело

совпадаем с этим опытом, мы целиком превращаемся в созерцание, мы

не можем ни анализировать, ни разбирать, в чем

заключается этот опыт, и не можем за собой

следить и сознавать, что же с нами происходит. Это

то, что Феофан Затворник [4] называл

"блаженным пленом души", когда человек весь

оцепеневает, весь совпадает с этим опытом и

только живет в Боге и Богом. И вот Макарий

говорит, что если у Бога была бы забота только о

человеке, который удостоился такого

созерцательного состояния, оно бы никогда не

прекратилось; но, — говорит Макарий Великий, —

Бог имеет заботу

тоже и о тех, которые не дошли до этой духовной

глубины или духовной высоты; и поэтому Он

отступает на один шаг от Своего избранника, так,

что слабеет этот опыт, и человек приходит в себя.

Если взять образ (этот образ не принадлежит

Макарию Египетскому), можно так себе представить:

иногда поднимается море к берегу и поднимает на

своих волнах челнок; и пока море высоко, челнок

колеблется на водах; а потом море начинает

отходить, и челнок снова садится на песок, — вот

что случается. Но есть какой-то момент, когда этот опыт

переживаемого Бога уже стал настолько

прозрачным, что человек себя снова сознает, и в

этот момент он переходит из опыта в область веры,

как ее определяет Апостол в 11-й главе Послания к

евреям: уверенность в вещах невидимых... Опыт уже

перестал быть актуальным, это уже не видение, это

уже не созерцание, это уже не состояние; но

сознание того, что это состояние только что было,

что это созерцание еще трепещет в душе человека,

таково, что уверенность его совершенна,

хотя самое созерцание или предмет этого

созерцания стал теперь невидим. Это область веры:

мгновение, когда человек открывает, что ушло

видение, а уверенность вся еще тут.

Такого рода опыт мы

находим в Ветхом Завете, в Новом Завете, например,