сознанию: иногда прорываешься до какой-то

глубины и сознаешь, что дошел до новой глубины в

себе самом; а минутами такое явственное, сильное,

яркое чувство, что в тебе заговорил иной, что

тебя направляет некто отличный от тебя; и вот

этого я не могу передать, в том же смысле, в

котором нельзя передать субъективное

переживание иначе как субъективное. Я не могу его

"объективировать", я не могу доказать его

объективность — и однако, эта объективность

порой для меня очень яркая, ясная. Бывает, что я

нахожусь перед какой-нибудь проблемой и ставлю

себе вопрос; но бывают моменты, когда человек

ничего не ищет — и вдруг войдет в это сознание

внезапного присутствия Божия, вдруг ощутит, что

он находится перед Богом, что Бог тут. Это мой

собственный первичный опыт, почему я и стал

верующим: в момент, когда я хотел доказать себе,

что нет Бога,

что Евангелие — чушь сплошная, что не во что

верить, что смысла жизни нет — вдруг мне стало

совершенно ощутимо ясно, что я нахожусь в

присутствии живого Христа. Конечно, Вы можете

сказать, что это была галлюцинация, это был бред,

это была иллюзия и...

Анатолий Максимович:

По-моему, Вам просто пришла в голову мысль —

простите за такое прозаическое определение.

Митрополит Антоний:

Нет, то-то и дело, что это не была мысль. Я читал, и

мне пришлось поднять глаза, потому что мне было

совершенно, разительно ясно, что по ту сторону

стола, перед которым я сидел, кто-то находится;

мне пришлось посмотреть — так же, как бывает

иногда, что идешь по улице и обернешься, потому

что кто-то тебе в спину смотрит. И потому я и

говорю о галлюцинации, о такой внешней иллюзии: я

ничего не видел; но уверенность в этом

объективном, вне меня присутствии была такая

яркая, что она при мне осталась до сих пор;

конечно, не с той же яркостью, но с той же

убедительностью и конкретностью.