Вопрос. Батюшка, а как же относиться к различным стихийным бедствиям, разрушениям, которые приносят смерть?

Ответ. Даже смерть сама по себе не является злом, так же как и болезнь. Зло - это только то, что безнравственно. А то, о чем ты говоришь, может быть и добром, то есть для нашего спасения может оказаться добром, в зависимости от нашей реакции на случившееся. Также можно сказать, что природные катастрофы являются (чисто механически) следствием греха; ведь сначала, пока люди не согрешили, стихии не враждовали между собой, а после грехопадения человек как бы поссорился с внешним миром, и то, что раньше ему подчинялось, против него восстало. Поэтому такого рода бедствия, во-первых, не могут быть злом сами по себе, а во-вторых, по временнoй связи они являются следствием, а грех первых людей - его причиной.

Что же касается дьявола, то он, хотя и "изобрел" зло, является разумным существом, уклонившимся от своего предназначения. И даже те искушения, которые происходят со стороны дьявола, нельзя назвать злом, потому что, если мы правильно на них отреагируем и покажем свою любовь к Богу, для нас это будет к лучшему. Таким образом, можно сказать, что зла не существует. Оно живет только во мне самом, то есть я могу сказать, что во мне есть зло, а вот, например, про сестру И. я уже не имею права так говорить. В этом смысле каждый из нас должен думать о себе: именно я виноват в том-то и том-то, а не искать вокруг себя какие-то причины и обстоятельства, оправдывающие наш грех: меня-де соблазнили, напугали и т.д.

Вопрос. Не является ли гордостью стремление к преуспеянию в молитве?

Ответ. В любом случае мы должны понуждать себя ко вниманию, к тому, чтобы непрестанно молиться, и если мы себя не понуждаем, значит, впали в нерадение. Надо стараться иметь все те чувства, которые необходимы при молитве, например покаяние, сердечное сокрушение. А если мы себя не понужаем и молимся так, что перебираем четки и думаем: "Ну, как получается, так и получается", - то в этом никакого смирения нет.

Вопрос. На меня во время молитвы находит сильное расслабление, а от сосредоточения в молитве болит голова. Как мне быть?

Ответ. Смотря когда и как заболела голова. Если ты только начал молиться - и тут же головная боль, то можно сразу же заподозрить, что ты неправильно сосредоточился. А если утомление наступает спустя некоторое время, то это вполне естественное явление. Если будем так сильно обращать внимание на то, что у нас заболела голова или засвербило ухо, то мы никогда не сосредоточимся, потому что у нас появится масса причин, которые начнут нас отвлекать. Старайтесь лучше пренебрегать болью, а если уж она такая нестерпимая, тогда, конечно, можно себя пожалеть. Вообще во время молитвы надо по возможности пренебрегать всякими телесными ощущениями, в том числе и болезненными, иначе появится такая мнительность, что человек будет сильно преувеличивать свою боль, возникнут какие-то опасения, и он не сможет сосредоточиться, потому что ему все время будет что-то мешать.

Беседа 21. Об откровении помыслов

Речь сегодня пойдет об откровении помыслов. Я попытаюсь рассказать об этом делании на основе Евангелия. С первого взгляда кажется, что в Евангелии об откровении помыслов ничего не говорится. Нет в нем никаких рекомендаций открывать помыслы - Спаситель нигде об этом не учит. Конечно, о греховных помыслах в Евангелии сказано, например: из сердца исходят помышления злые (Мф.15:19), или в вопросе Спасителя к своим ученикам: "почему вы позволяете помышлениям входить в сердца ваши?" (см. Мф.9:4), но непосредственно о таком способе борьбы с помыслами, который, по мнению Святителя Игнатия, для новоначальных является, можно сказать, единственным, - то есть об откровении, рассказе помыслов своему наставнику, - в Евангелии не упоминается.

Если подходить поверхностно, взирая на монашество как на некий институт, учрежденный, по мнению некоторых историков, в IV столетии, то можно придти к выводу, что "откровение помыслов" и "послушание", в том виде, в каком они существуют в монашестве, возникли уже в позднее время и основания себе в Евангелии не имеют. Однако это не так. Я вам недавно в проповеди говорил, что, по словам священномученика Дионисия Ареопагита, который был учеником апостола Павла, то есть принадлежал к самому первому христианскому поколению, монашество существует с апостольских времен. Такого же мнения придерживался святитель Симеон Солунский, живший в XV столетии. Он рассуждал о монашестве в духе того, как это было принято в тогдашнем христианском мире, как воспринимали историю Церкви святые отцы, а не в том духе, как представляют ее себе нынешние критически настроенные ученые, пытающиеся осмыслить историю Христианской Церкви с точки зрения современной науки. Симеон Солунский считал, что монашество существовало с самых первых времен, что апостолы, собственно, носили и некоторые монашеские одежды. И даже сам чин пострига, считал он, существовал с апостольских времен. Хотя в этот чин впоследствии внесены были какие-то изменения, а монашеские одежды и обрядовая сторона в чем-то были дополнены, - но суть оставалась апостольской.

Ведь и в церковные таинства были внесены некоторые изменения - не в сущность их, а в обрядовую сторону. Например, Литургию сейчас мы служим иначе, чем ее служили во времена апостольские. Известно, что Василий Великий, а потом Иоанн Златоуст несколько изменили чин Литургии, и, ради немощи христиан IV-V столетий, приспособили его к широким слоям населения. Необходимость в этом имела место потому, что в древности служба длилась на протяжении целого дня. Весь воскресный день первые христиане с раннего утра до вечера проводили в молитве - это все была Литургия. В последующие времена люди уже не могли выдержать столь длительного богослужения, и святые отцы вынуждены были его сократить. То есть изменения вносились во внешнюю сторону таинств, не касаясь их сущности.

Так же и внешняя сторона монашества могла быть изменена. Возможно, и само его название - "монашество" - возникло позднее. Но суть его - отречение от мира, служение Единому Богу без всякой привязанности к чему-либо земному - конечно же, осталась той же с апостольских времен. Поэтому пребывание учеников-апостолов со своим Учителем, Господом Иисусом Христом, во время Его трехлетней проповеди мы можем воспринимать как образец монашеской жизни. И это был не только образ подобного рода жизни, но, можно сказать, сама монашеская жизнь: они находились всегда при Нем, всегда Ему все рассказывали, беспрекословно выслушивали Его наставления, у них все было общее. Даже из краткого упоминания о том, что Иуда Искариотский носил ящик для пожертвований, можно понять, что и денег личных у них не имелось. Необходимое они покупали на всю их странствующую общину. Да, они странствовали, поскольку это было частью их служения, но весь их образ жизни: послушание, нестяжание, беспристрастие ко всему земному, не только греховному, но даже и вполне невинному, естественному, - содержал в себе все признаки истинного монашества.

Потому, когда мы читаем Евангелие, то некоторые поступки апостолов можем отождествить с теми понятиями, которые в нашей монашеской жизни приобрели уже вид терминов. В самом Евангелии нет тех специальных терминов, которые для нас стали привычными и несущими определенный, так сказать, пласт смысла, то есть четких понятий. Но отсутствие таких терминов в Евангелии не означает, будто в нем нет самих этих понятий. Ведь одну и ту же вещь можно назвать разными именами, описать многими словами. Если мы говорим "послушание", то под этим обычно подразумевается одна из двух вещей: либо послушание духовнику, либо послушание как работа. И если в Евангелии такой термин не употребляется, то это не значит, что у апостолов не было послушания как образа жизни. В Евангелии не упоминается и об откровении помыслов. Но это не значит, что апостолы были людьми скрытными. И вот об этой стороне апостольской жизни - об откровении помыслов, вообще о том, что дает душе откровение и к чему приводит скрытность, я как раз и хочу рассказать. Именно на основе Евангелия.

Наиболее яркими, характерными примерами скрытности и открытости являются два апостола: Петр - как образец предельной открытости, и Иуда Искариотский - как пример чрезвычайной, особенной скрытности. Если мы возьмем (может быть, мне не вполне удастся все рассмотреть в хронологической последовательности) самый ранний период пребывания учеников с Господом Иисусом Христом, то увидим, что хотя Господь наш Сам избрал всех двенадцать апостолов и Иуда Искариотский не случайно попал в число ближайших Его учеников (видимо, нравственное его состояние в то время делало его достойным подобного избрания), однако очень скоро в нем появилась некоторая скрытность, которая в нем постепенно развивалась, пока не привела к столь страшному концу.