Беседа 21. Об откровении помыслов

Речь сегодня пойдет об откровении помыслов. Я попытаюсь рассказать об этом делании на основе Евангелия. С первого взгляда кажется, что в Евангелии об откровении помыслов ничего не говорится. Нет в нем никаких рекомендаций открывать помыслы - Спаситель нигде об этом не учит. Конечно, о греховных помыслах в Евангелии сказано, например: из сердца исходят помышления злые (Мф.15:19), или в вопросе Спасителя к своим ученикам: "почему вы позволяете помышлениям входить в сердца ваши?" (см. Мф.9:4), но непосредственно о таком способе борьбы с помыслами, который, по мнению Святителя Игнатия, для новоначальных является, можно сказать, единственным, - то есть об откровении, рассказе помыслов своему наставнику, - в Евангелии не упоминается.

Если подходить поверхностно, взирая на монашество как на некий институт, учрежденный, по мнению некоторых историков, в IV столетии, то можно придти к выводу, что "откровение помыслов" и "послушание", в том виде, в каком они существуют в монашестве, возникли уже в позднее время и основания себе в Евангелии не имеют. Однако это не так. Я вам недавно в проповеди говорил, что, по словам священномученика Дионисия Ареопагита, который был учеником апостола Павла, то есть принадлежал к самому первому христианскому поколению, монашество существует с апостольских времен. Такого же мнения придерживался святитель Симеон Солунский, живший в XV столетии. Он рассуждал о монашестве в духе того, как это было принято в тогдашнем христианском мире, как воспринимали историю Церкви святые отцы, а не в том духе, как представляют ее себе нынешние критически настроенные ученые, пытающиеся осмыслить историю Христианской Церкви с точки зрения современной науки. Симеон Солунский считал, что монашество существовало с самых первых времен, что апостолы, собственно, носили и некоторые монашеские одежды. И даже сам чин пострига, считал он, существовал с апостольских времен. Хотя в этот чин впоследствии внесены были какие-то изменения, а монашеские одежды и обрядовая сторона в чем-то были дополнены, - но суть оставалась апостольской.

Ведь и в церковные таинства были внесены некоторые изменения - не в сущность их, а в обрядовую сторону. Например, Литургию сейчас мы служим иначе, чем ее служили во времена апостольские. Известно, что Василий Великий, а потом Иоанн Златоуст несколько изменили чин Литургии, и, ради немощи христиан IV-V столетий, приспособили его к широким слоям населения. Необходимость в этом имела место потому, что в древности служба длилась на протяжении целого дня. Весь воскресный день первые христиане с раннего утра до вечера проводили в молитве - это все была Литургия. В последующие времена люди уже не могли выдержать столь длительного богослужения, и святые отцы вынуждены были его сократить. То есть изменения вносились во внешнюю сторону таинств, не касаясь их сущности.

Так же и внешняя сторона монашества могла быть изменена. Возможно, и само его название - "монашество" - возникло позднее. Но суть его - отречение от мира, служение Единому Богу без всякой привязанности к чему-либо земному - конечно же, осталась той же с апостольских времен. Поэтому пребывание учеников-апостолов со своим Учителем, Господом Иисусом Христом, во время Его трехлетней проповеди мы можем воспринимать как образец монашеской жизни. И это был не только образ подобного рода жизни, но, можно сказать, сама монашеская жизнь: они находились всегда при Нем, всегда Ему все рассказывали, беспрекословно выслушивали Его наставления, у них все было общее. Даже из краткого упоминания о том, что Иуда Искариотский носил ящик для пожертвований, можно понять, что и денег личных у них не имелось. Необходимое они покупали на всю их странствующую общину. Да, они странствовали, поскольку это было частью их служения, но весь их образ жизни: послушание, нестяжание, беспристрастие ко всему земному, не только греховному, но даже и вполне невинному, естественному, - содержал в себе все признаки истинного монашества.

Потому, когда мы читаем Евангелие, то некоторые поступки апостолов можем отождествить с теми понятиями, которые в нашей монашеской жизни приобрели уже вид терминов. В самом Евангелии нет тех специальных терминов, которые для нас стали привычными и несущими определенный, так сказать, пласт смысла, то есть четких понятий. Но отсутствие таких терминов в Евангелии не означает, будто в нем нет самих этих понятий. Ведь одну и ту же вещь можно назвать разными именами, описать многими словами. Если мы говорим "послушание", то под этим обычно подразумевается одна из двух вещей: либо послушание духовнику, либо послушание как работа. И если в Евангелии такой термин не употребляется, то это не значит, что у апостолов не было послушания как образа жизни. В Евангелии не упоминается и об откровении помыслов. Но это не значит, что апостолы были людьми скрытными. И вот об этой стороне апостольской жизни - об откровении помыслов, вообще о том, что дает душе откровение и к чему приводит скрытность, я как раз и хочу рассказать. Именно на основе Евангелия.

Наиболее яркими, характерными примерами скрытности и открытости являются два апостола: Петр - как образец предельной открытости, и Иуда Искариотский - как пример чрезвычайной, особенной скрытности. Если мы возьмем (может быть, мне не вполне удастся все рассмотреть в хронологической последовательности) самый ранний период пребывания учеников с Господом Иисусом Христом, то увидим, что хотя Господь наш Сам избрал всех двенадцать апостолов и Иуда Искариотский не случайно попал в число ближайших Его учеников (видимо, нравственное его состояние в то время делало его достойным подобного избрания), однако очень скоро в нем появилась некоторая скрытность, которая в нем постепенно развивалась, пока не привела к столь страшному концу.

Господь Иисус Христос, как сказано в Евангелии от Иоанна, начал обличать Иуду уже в самый первый год его пребывания с Ним. Для чего Он его обличал? Не для того, чтобы просто досадить, как, например, нередко поступаем мы, оскорбляя друг друга с целью сделать неприятное. И говорил Он Свое обличение не прямо: "Ты предатель", или "ты меня предашь", - но лишь намекал в разговоре со всеми учениками на внутреннее состояние одного из них, так что другие подчас не понимали, о чем идет речь. Поступал Он так именно для того, чтобы Иуда раскрылся. Между прочим, таков один из основных принципов откровения помыслов - не тогда ученик или послушник получает пользу, когда прозорливый старец видит его мысли, но когда он сам добровольно о себе рассказывает.

Как-то спрашивали, если не ошибаюсь, Амвросия Оптинского или кого-то из более поздних оптинских старцев: почему он, зная мысли, не говорит о них. И он ответил: "потому, что люди не получили бы пользы, если бы я им рассказал их мысли сам". Итак, старец ждал, пока те раскроются. В крайнем случае прозорливые старцы начинают намекать, что они что-то знают, и этим намеком подталкивают своих запутавшихся учеников к тому, чтобы те раскрыли свое внутреннее состояние. Именно таким образом поступал Господь Иисус Христос, Который, конечно, был не просто прозорливый, а всеведущий.

И вот, после проповеди Господа о таинстве его Тела и Крови, когда многие не поняли Его учения и отошли от Него, Он спросил двенадцать: Не хотите ли и вы отойти? (Ин.6:67). Для чего Он спросил именно так: не хотите ли и вы отойти? Неужели Он думал, что они все хотят уйти? Нет, это был намек - намек на то, что один из них хочет так поступить. Но Христос не желал задевать этого человека, не желал обличать его явно, предоставляя, однако, ему возможность высказаться, покаяться и таким образом исцелиться от своего тайного греха, от своей страсти. Потому Он так и говорит: "Не хотите ли и вы отойти?" - или по-славянски: "Еда и вы хощете ити?" Ответил на эти слова Симон Петр. Ему, как человеку порывистому, открытому, и в голову не могло прийти, что кто-то из двенадцати может думать иначе, чем он сам. Он говорит: "Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни, и мы уверовали и познали, что Ты - Христос, Сын Бога Живого". Иисус отвечал им (здесь уже Господь говорит более ясно): "Не двенадцать ли избрал Я, но один из вас - диавол" (Ин.6:68-70). И вот, между прочим, смотрите: какая, как бы мы сейчас сказали, грубость и какое оскорбление прозвучали. Предположим, взял бы я и сказал кому-нибудь из находящихся здесь, допустим матушке Г.: "Матушка Г., ты - сатана". Она бы воскликнула: "Да что Вы, батюшка? Как Вы можете такое говорить? Вы что? Что я такого сделала?" У нас почему-то существует такое расхожее представление о любви, что говоря о том, что Господь Бог есть любовь, Бог - источник любви, любовь - это одно из имен Божиих, мы путаем истинную любовь с некоей вежливостью, с ласковым обращением. Но не всегда вежливость оказывается проявлением любви. Конечно же, Господь проявлял доброту и иногда действительно ласково обращался со Своими учениками, например тогда, когда после Своего Воскресения, явившись им, назвал их: "Детки" (Ин.21:5). Не "дети" даже, а по-славянски - "чадца" (то есть уменьшительное слово), по-русски - "детки". Было и такое, но случалось и противоположное.

И вот мы избираем из Евангелия то, что нам подходит, что льстит нашим страстям. Как и из всякой книги, из всякого учения. Мы хотим любви, а забываем, что любовь - это не обязательно вежливость, не обязательно добрые слова. Иногда любовь проявляет себя как крайнее обличение, как жесткое обличение. Что может быть большим оскорблением, большим досаждением, чем назвать человека диаволом? Для верующего это хуже, чем назвать его каким-нибудь животным.

Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи одним из двенадцати (Ин.6:71). То есть уже в то время, в первый год проповеди Спасителя, Иуда Искариотский имел такой замысел. Однако Господь не обличал его, а только намекал, желая, чтоб тот открылся.

Вот другой пример - об апостоле Петре. Апостол Петр порой тоже что-то не понимал в учении Спасителя, и в нем также, как мы видим, действовали страсти. Но по своей открытости он сразу все это обнаруживал перед Господом. Иногда, может быть, он и боялся что-либо сказать, но все равно не мог удержать в себе ничего. Ничего от Господа не утаивал. И Господь его обличал. Подчас очень жестко, оскорбительно и унизительно. Но мы видим результат: один, скрытный, боявшийся обличения, боявшийся унижения в глазах прочих учеников, которого Господь явно в глаза и не обличал, погиб, а другой, который все открывал и которого Спаситель уничижал иногда очень откровенно, тем не менее от этого получил пользу, покаялся и исправился. Вот что произошло, например, когда апостол Петр исповедовал Господа Христом и Сыном Божиим. Я прочитаю отрывок из Евангелия об этом полностью, а потом остановлюсь на стихе, интересующим нас в данный момент. Пришедши же в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал учеников Своих: "За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?" Они сказали: "Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков". Он говорит им: "А вы за кого почитаете Меня?" Симон же Петр, отвечая, сказал: "Ты - Христос, Сын Бога Живого". И тогда Иисус сказал ему в ответ: "Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах. И Я говорю тебе: ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах". Тогда Иисус запретил ученикам Своим, чтобы никому не сказывали, что Он есть Иисус Христос. С того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: "Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с тобою!" Он же, обратившись, сказал Петру: "Отойди от Меня, сатана! Ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое" (Мф.16:13-23).

Если бы я кому-то сказал: "Отойди от меня, сатана", - это прозвучало бы для того человека, наверное, хуже, чем какая-нибудь насмешка. Мы вот требуем любви, но не понимаем, что любовь - это иногда и грубое, и жесткое обличение, ради пользы того человека, которого обличают. Отойди от меня, сатана! Смотрите: если про Иуду Искариотского Господь только намекает - один из вас диавол, то апостолу Петру прямо в лицо говорит: "Отойди от меня, сатана!" - что, без сомнения, выдержать было гораздо тяжелее, чем намек. Но апостол Петр отнюдь не собирался отходить от Господа. Он принял это обличение, понял, что ошибся, понял, что согрешил. И, естественно, старался тщательно впитывать в себя все последующие слова любимого им Наставника, которые научили бы его, как себя правильно вести.