The good part. Conversations with monastics
Вот я, например, раньше имел такое представление о военном искусстве (хотя никогда всерьез этим не интересовался): гениальные полководцы или вожди придумывали блестящие военные планы за счет своих необыкновенных умственных способностей и побеждали врагов только благодаря своему уму. Позже, когда я прочитал книгу о Суворове "Твой есмь аз", то увидел, что, оказывается, Суворов очень большое значение придавал душевному состоянию солдат и говорил, что побеждает не тело, а душа при помощи тела. Он умел воодушевлять своих солдат необыкновенным образом - личным примером, своей речью, своим мужеством. И не только солдат, но и полководцев. Например, Багратион вспоминал, как однажды с совещания, на котором Суворов произносил речь, он вышел весь дрожа от воодушевления - вот как умел Суворов говорить. В таком состоянии люди, конечно же, были способны к подвигам. Суворов рассказывал о себе, что как-то раз в гуще боя на него напали сразу 10-12 турок и он закричал: "На помощь, братцы!" Рядом оказался только один солдат, который всех этих турок и разогнал - такую чувствовал он любовь к своему полководцу.
Вообще, если мы возьмем разных древних полководцев - все они придавали огромное значение внутреннему состоянию солдат, старались возбуждать в них чувство воодушевления, мужества, потому что когда солдат морально подавлен, с ним враг может сделать все что угодно.
Например, во время Великой Отечественной войны, когда после ряда поражений фронт отступил до самой Москвы, наши советские войска были совершенно деморализованы; те, которые уже участвовали в боях и, казалось бы, должны были иметь опыт, больше воевать не могли. И перелом наступил именно тогда, когда свежие, никогда не участвовавшие в боях дивизии из Сибири и Урала были брошены туда. И эти "не нюхавшие пороха", но вместе с тем и не деморализованные солдаты и совершили перелом в войне.
Таким образом, душевное состояние воина имеет в борьбе громадное значение, и если мы заранее малодушествуем, то с нами и делать-то уже почти ничего не нужно, достаточно на нас погромче крикнуть. Воодушевление и мужество делают человека гораздо более боеспособным во всех отношениях, также и в духовной брани. Недаром святые отцы считают мужество одной из четырех важнейших добродетелей.
Вопрос. Мое усердие берет начало от благодарности Богу за все, что Он сделал для меня, от памятования Его страданий, от раскаяния, что еще не ответила Господу своим трудом за Его благодеяния и, конечно, от чувства любви к Нему. Но в беседе Вы ничего об этом не сказали, и я подумала: ведь я преуспела не больше других и, может быть, отправная точка моей ревности неверна?
Ответ. Нет, она правильная. Но ведь я в беседе говорил не о чувствах, которые должны быть во время молитвы, во время чтения Евангелия и т.д., а о том, что конкретно нужно делать, чтобы возбудить в себе ревность. Если мы будем внимательно совершать такие добродетели, как Иисусова молитва, откровение помыслов, память смертная, чтение Священного Писания и святых отцов, - они возбудят в нас возвышенные чувства и переживания, необходимые для ревности. Ты говоришь о положительном содержании чувства ревности, а я - о конкретных делах, при помощи которых мы можем ее стяжать. Хотя, конечно, все должно быть пронизано духом покаяния и смирения, если же мы чересчур будем предаваться подобным возвышенным размышлениям, существует опасность вдаться в неуместную восторженность.
Вопрос. Как объяснить то обстоятельство, что отец Андроник Лукаш (старец отца Андрея - Вашего духовника) говорил, что причащаться нужно раз в месяц, чаще - это уже прелесть, а Вы считаете совсем по-другому. И как часто советовал причащаться отец Андрей?
Ответ. Отец Андрей как раз считал, что делать это нужно часто. Он благословлял нас причащаться раз в неделю (а среди нас были и семейные люди). Отец же Андроник, безусловно, был духовно опытным человеком, но воспитанным в определенных традициях, - вот и все. Кроме того, его взгляды, может быть, объясняются еще и тем, что у них в монастыре некоторое время настоятелем был отец Таврион, полагавший, что можно причащаться хоть каждый день, и Глинские монахи считали его едва не прельщенным. И я допускаю, что высказывания отца Андроника были вызваны противлением слишком частому, неразумному причащению всех подряд.
Что касается меня, то я считаю, что тем, кто ведет чистую жизнь, не имеет смертных грехов, желательно причащаться часто (иногда даже чаще, чем раз в неделю). Другое дело, когда люди бывают чем-то заняты и не имеют такой возможности. Сам я, будучи мирянином, пришел к выводу, что нужно причащаться два раза в неделю. Установил себе эту норму и стал тихонько причащаться: сначала в одной церкви причащусь, а потом (в другой день недели) иду в другую. И в период, когда так делал, я чувствовал: на душе у меня становилось гораздо лучше.
Кроме того, что бы ни говорил отец Андроник (конечно, это великий авторитет), есть учение святых отцов Церкви: о частом причащении прекрасно говорится во втором томе Церковных правил с комментариями епископа Никодима, там есть хорошая подборка из творений разных святых отцов; об этом же говорится в "Добротолюбии". Вообще, может ли человек часто причащаться, определяется в зависимости от того, какую жизнь он ведет. Все нужно делать с рассуждением.
Вопрос. Вы говорили о том, что иногда при воспитании детей бывает необходимо прибегать и к телесным наказаниям, но вот святитель Игнатий в одном из своих писем к духовной дочери запрещает ей наказывать своего ребенка таким образом.
Ответ. Даже в Библии сказано, что сына нужно бить жезлом, а дочери не показывать веселого лица. Конечно, наказывать детей как-то нужно, не обязательно бить жезлом (палкой), но можно ремнем или розгой. Вообще, есть разные способы наказания, и в том случае, о каком говорит святитель Игнатий, как раз, может быть, достаточно было какого-то вразумления, а излишняя строгость была не нужна. Кроме того, святитель Игнатий, судя по всему, на себе испытал сильнейшую строгость при воспитании и, видимо, помня про свое трудное детство, чрезмерную строгость отца по отношению к нему, жалел других. Но я думаю, что надо иметь в виду конкретный случай и понимать, что это были за люди вообще. Святитель Игнатий писал к дворянке, принадлежавшей к людям культурным, утонченным, которые могли все прекрасно понять без каких-либо грубых наказаний - грубость в принципе была не нужна. Вообще, люди тогда были совершенно другие - более послушные, кроткие, склонные к тому, чтобы внимать доброму учению (особенно в культурной, дворянской семье), поэтому к ним можно было и большую мягкость проявить, а сейчас все распустились, стали очень дикие, гордые. Таким образом, нельзя сказать, что человека в любом случае обязательно нужно бить из принципа, неважно, хороший он или плохой.
Вопрос. Амвросий Оптинский в одном из своих писем вот что говорит о святителе Игнатии (Брянчанинове). По словам прп. Амвросия, послушание старцу или духовному отцу, упоминаемое Симеоном Новым Богословом при рассуждении о третьем образе внимания молитвы, то послушание, без которого неудобно спасаться молитвою Иисусовой, преосвященный Игнатий неправильно отнес к простому общему монастырскому послушанию. Преосвященный Феофан тоже не одобрял сочинений святителя Игнатия.
Ответ. Преосвященный Феофан сочинения святителя Игнатия об Иисусовой молитве как раз одобрял, а спорил он с ним по поводу его учения о сотворенных духах. Святитель Феофан придерживался учения традиционного, преподававшегося в Академии, которое выработалось под влиянием католического богословия, а святитель Игнатий основывался исключительно на святых отцах. Вот в каком вопросе у них было разногласие, но что касается учения об Иисусовой молитве, то святитель Феофан в одном из писем афонским монахам говорил, что пусть они довольствуются книгами об Иисусовой молитве преосвященного Игнатия. Что касается Амвросия Оптинского, то я думаю, он имел более скромные представления о духовной жизни, чем святитель Игнатий, и у него было преувеличенное представление о значении и величии оптинского старчества. Святитель Игнатий смотрел на это более трезво, хотя в то же самое время считал Оптину пустынь одним из лучших монастырей России того времени, и тем не менее видел в ней и некоторые недостатки, например преувеличение роли старчества. Святитель Игнатий писал вообще о старчестве в наше время, а Амвросий Оптинский говорил о старчестве, которое он видел в Оптиной пустыни и которое было сравнительно удовлетворительным. Поэтому если даже Амвросий Оптинский в чем-то и ошибался, то в данном случае для оптинских монахов эта ошибка не имела никакого значения. А святитель Игнатий (Брянчанинов) рассуждал вообще о послушании, как его нужно понимать в современной России, и говорил, что таких старцев, какие были в древности, сейчас не существует или их очень мало.