Вопрос. Когда молишься Иисусовой молитвой, при этом все равно имеется какой-нибудь помысел: об избавлении от какой-то страсти, о приобретении той или иной добродетели. Это тоже есть самочиние, молитва своими словами?

Ответ. Нет, почему же. Мы можем молиться Иисусовой молитвой о каком-то человеке, помня, что он в чем-то конкретном нуждается, мы можем молиться о себе самих в случае, например, какой-то неприятности. Или, допустим, нас борет какая-то страсть, и мы молимся, если так можно выразиться, против этой страсти. Значит, хотя мы всегда произносим одни и те же слова, цель молитвы несколько видоизменяется, и здесь никакого уклонения нет. Другое дело, чтобы это не проходило без контроля старицы, а в принципе тут нет никакого самочиния. Василий Поляномерульский в одном из своих предисловий говорит, что необходимо, убегая от помыслов, углубляться в молитву, а если не получается, то молиться против помыслов. Что значит молиться "против"? Молиться против невозможно. Имеется в виду, что если у меня брань гнева или осуждения, постоянно приходят помыслы осуждения, то я молюсь Господу той же самой Иисусовой молитвой, никак не меняя ее слов, чтобы Он избавил меня от этих помыслов, потому что я не могу их своими силами отбросить или умом удалиться от них. Вот что значит молиться против тех или иных помыслов.

Вопрос. То, о чем Вы сказали, касается частных обстоятельств, а можно ли вообще молиться, скажем, об избавлении от какой-то страсти или о приобретении конкретной добродетели?

Ответ. Это уже другой вопрос. Здесь нужно речь вести скорее не о самочинии, а о том, насколько это мудро. Некоторые подвижники действительно молились об избавлении от какой-либо страсти. Но более разумным считается такой подход: не просить у Бога ничего, а просто молить Его о помиловании и спасении. Хотя я не берусь категорически утверждать, что во всех случаях нужно делать одинаково, но все-таки более мудро и рассудительно вступать в борьбу с конкретными проявлениями греха, но не молиться о том, чтобы вообще, навсегда от него избавиться, так как в этом уже есть некоторое дерзновение, претензия и это не безопасно.

Вопрос. Апостол Павел в том же смысле говорит, что мы не знаем, о чем молимся, а Сам Дух молится о нас воздыханиями неизглаголанными (см. Рим.8:26)?

Ответ. Нет, здесь подразумеваются самые возвышенные духовные состояния, какие только могут быть. Апостол говорит о неизреченных действиях благодати, о таких действиях молитвы, что состояние, в которое человек приходит, уже и молитвой нельзя назвать. Это может быть плач о всем человечестве, о спасении человеческого рода, о покаянии людей, какая-то неизъяснимая безграничная благодарность Богу и прочее. Вот что имеется в виду под воздыхания неизглаголанными, именно неизглаголанными. А когда мы молимся о помиловании и спасении, тут есть конкретная мысль.

Вопрос. Действительно ли, помолившись за человека, ты становишься ответственным за его грехи и даже всегда несешь их тяжесть?

Ответ. Почему же всегда? Просто нужно понимать, что молиться за кого-то - это тоже труд. Допустим, мы помогаем человеку нести какую-нибудь обыкновенную тяжесть, скажем мешок с крупой, - в таких случаях никто же не удивляемся тому, что если мы возьмем тяжесть выше нашей меры, то можем надорваться и получить грыжу. А когда мы берем на себя духовную тяжесть, неизмеримо превосходящую наши душевные силы, наше духовное преуспеяние, и надрываемся, терпим какой-то вред, тогда мы вдруг удивляемся: "Почему так происходит?" Но это же естественно, ведь кто-то должен нести ответственность. Более того, я думаю, что физические последствия непосильных трудов иногда проще исцелить, чем духовные. Всякий человек, приступающий к какому-то духовному деланию, обязательно должен оценить свои возможности, берется ли он за молитву или за проповедь. Проповедь тоже важное и нужное дело, однако если оно превышает силы человека, то он, может быть, и обратит кого-нибудь, но сам погибнет. Так же можно сказать и о молитве и обо всем прочем. Здесь нужно осознавать свою меру и по своей воле никогда за такие вещи не браться, а только из послушания и по благословению. Преподобный Силуан Афонский сказал, что молиться за людей - это кровь проливать.

Вопрос. Как определить для себя скорость произнесения Иисусовой молитвы? Иные рекомендуют молиться быстро, чтобы помыслы не успевали проникнуть в ум, а иные советуют медленно произносить каждое слово молитвы, чтобы лучше в нее углубиться. Нужно ли придерживаться постоянно одного из этих советов или скорость молитвы должна зависеть от внутреннего состояния?

Ответ. Как бы быстро мы ни произносили молитву, помыслы все равно будут проникать. Совет молиться быстро до известной степени правилен, но не нужно думать, что чем быстрее станешь читать молитву, тем будешь внимательнее. Нужно молиться внимательно, и уже от этого должна зависеть скорость молитвы. Иногда человек произносит ее более или менее быстро, в особенности если у него начинается самодвижная молитва - тут уже нужно прислушиваться к тому, что происходит в сердце, в душе, а не понуждать себя к определенному ритму. Иногда, наоборот, молитва бывает медленная, опять же или по действию благодати, или просто потому, что мы не способны быстро сосредоточиться. Бывает, сотницу [3], как говорит святитель Игнатий, читают до получаса или даже дольше. Но специально искать какой-то медленности или скорости не нужно. Мы должны заботиться о внимании, а не о скорости. Даже о количестве не нужно заботиться: иногда из-за того, что очень медленно произносится молитва, приходится и правило сокращать, потому что просто нет времени. Не удается вычитать все сотницы, поскольку, скажем, за два часа ты едва-едва прочитал только четыре. А другой прочитывает сотницу за двадцать минут. Кроме того, скорость молитвы зависит и от физического состояния. Когда человек устал, он, естественно, будет молиться медленнее, так же как, допустим, он медленно читал бы, потому что от усталости умственная деятельность замедляется. Наоборот, при физической бодрости, соответственно, и молитва произноситься будет быстро. Имеют значение и разные духовные чувства, в общем - факторов много. Слова святителя Игнатия о медленной молитве надо понимать не в том смысле, что обязательно всегда так нужно делать, а в том, что такое явление возможно и нужно спокойно его воспринимать.

Беседа 23. О смысле жизни, часть 1

Сегодня у нас будет беседа о таком предмете, который, казалось бы, всем верующим, православным уже должен быть понятен. Однако же, потому что возникает какое-то искушение, потому что человек не до конца знает православное учение и от этого не то чтобы сомневается, а недоумевает, он приходит в такое душевное состояние, когда возникает потребность в объяснениях. Думаю, что те, кому эта тема покажется уже известной и не требующей разъяснений, по крайней мере получат пользу от повторения. Я постараюсь кратко и на основании творений святых отцов изложить православное учение о том, что люди неверующие обычно называют "поиском смысла жизни": для чего существует человек? для чего Бог сотворил человека?

Прежде всего хочу сделать предисловие - не то чтобы скептического характера, а с целью предупредить: нельзя всё понять умом, нельзя думать, что любые тайны, любые истины постигаются одним рассуждением или чтением книг. Что такое чтение книг? Это знакомство с рассуждениями других людей. И если у нас вот такой подход, когда нам кажется, что всё мы можем постичь умом, то, как правило, в конце концов мы наталкиваемся на такие тайны, которые недоступны либо вообще человеческому уму, либо нашему уму. Мы, наверное, не такие выдающиеся мыслители, которые могли бы рассчитывать на то, что, рассуждая, сравнивая, напрягая своё воображение, они каким-то образом самостоятельно постигнут истину. Потому даже если мы верим в могущество человеческого разума, то уж хотя бы в силе собственного своего разума мы должны усомниться и таким образом понять, что многое и многое нашему рассудку недоступно. Об этом прекрасно рассуждает митрополит Вениамин (Федченков) в своей книге "О вере, неверии и сомнении". Он говорит, что во времена его юности процесс образования в духовной семинарии и академии был построен на таком принципе, что всё можно объяснить при помощи разума, и сами студенты и учащиеся были в этом убеждены. Но по мере того, как в нём стала усиливаться вера, он начал любить тайны; ему даже стало нравиться, что существуют тайны. Самое главное - это, конечно же, вера, и истинное знание мы получаем именно через веру. Знание это не обязательно то, что можно объяснить. Многие вещи, даже самые простые, которыми мы естественно пользуемся на бытовом, житейском уровне, совершенно необъяснимы. И тем не менее, зная, как и что нужно делать, мы, даже не понимая, что это является каким-то непонятным явлением, используем их благодаря своим естественным знаниям, и живём. Если бы мы начали сомневаться и стали бы делать только то, что понимаем, то пожалуй и с голоду умерли бы. Мы едим ту или иную пищу. Как эта пища превращается в нашем организме в наше собственное тело, даёт нам силу, умственную или физическую энергию, мы не понимаем, однако же это не мешает нам жить. Как мы дышим, как вообще существует человеческое тело, что такое болезнь или здоровье мы, и даже не только мы, но и весьма и весьма учёные люди с трудом и очень смутно понимают. И много, много вокруг нас есть необъяснимых, таинственных вещей, однако же мы из непосредственного опыта знаем, что нужно делать в определенных ситуациях, и, не понимая сути явления, но зная причинно-следственную связь, тем или иным образом поступаем и существуем. На таком вот простом примере нашей материальной и телесной жизни можно сделать вывод и о жизни внутренней, духовной, о том, что, хотя многие вещи для нас непостижимы, однако же, если они для нас существуют, мы их ощущаем духом (а именно это даёт нам чувство веры), то тогда мы живём той жизнью, которой должны жить христиане, живём спасительной жизнью. Допустим, мне удастся сейчас объяснить, для чего Бог создал человека. Удастся, конечно же, не потому, что я сам до этого додумался, а потому что прочитал об этом у святых отцов. Перескажу, более или менее удачно, учение святых отцов. Вот вы, например, всё это поймёте, и вам всё станет ясно.

Вот сегодня мы празднуем память Павла Препростого. В его жизнеописании есть такой эпизод. Как известно, Павел был учеником Антония Великого и вот к Антонию пришли некоторые монахи за наставлением. Павел при этом присутствовал; преподобный Антоний Великий рассуждал о чем-то, видимо о Законе Ветхозаветном и Законе Новозаветном, и в связи с этим упомянул имена Моисея и Христа. Павел был человеком совершенно необразованным (интересно, что в монастырь, вернее из мира, он ушёл шестидесяти лет отроду, а до этого был простым египетским крестьянином; это были люди, как правило, чрезвычайно простые и неграмотные). И Павел спрашивает Антония: "А кто жил раньше: Моисей или Христос?" То есть его необразованность, его невежество простиралось даже до такого странного вопроса, для нас всех как будто бы дикого, хотя мы отнюдь не такие уж интеллектуалы. Антония это раздосадовало, и он сказал: "Молчи". И Павел замолчал. Прошло несколько месяцев, Антоний замечает, что Павел всё время молчит. Он его спрашивает: "Почему ты молчишь?", а тот отвечает: "Ты же велел мне молчать, вот я и молчу". Этот пример приводится в "Отечнике". Для чего? Чтобы мы поняли, что добродетель выше отвлечённого знания. И это его послушание, простиравшееся даже до того, что он по повелению старца надолго замолчал (что, как мы все сами знаем, очень трудно исполнить), оказалось выше того элементарного знания, которым должен обладать всякий христианин. Можно привести ещё пример о трёх старцах, которые молились на острове и не знали никакой молитвы, кроме одной вот такой странной: "Трое нас, трое Вас, Господи, помилуй нас", однако же они ходили по воде. Значит, вера выше, чем отвлечённое знание. И верующий человек, может быть многого или ничего не понимающий, но общающийся с Богом, пребывающий умом в единении с Богом, способен чудеса творить. И он на самом деле гораздо больше знает, чем тот человек, который может много и красиво говорить, но жизнь которого не соответствует Евангельскому учению. Можно было бы привести много примеров. Святитель Спиридон Тримифунтский был чудотворцем и чудесным образом, самыми простыми словами, будучи человеком, можно сказать, невежественным, обратил к вере языческого философа, который на первом Вселенском Соборе защищал Ария и его учение.