The good part. Conversations with monastics
Я напоминаю вам, что мы употребили выражение "развитие личности" лишь из-за того, что его обычно употребляют в наше время. Хотя мы и говорим об этом, но не в том смысле, что нужно стремиться что-то из себя представлять. Вообще, ни такого представления, ни такого понятия, ни такой цели, как развитие личности, в христианстве нет, в христианстве есть цель - спасение, будь то развитая личность или неразвитая, неважно. Я приводил пример того, как простые, невежественные крестьяне сияли благодатью, и, конечно, в христианском смысле слова это были личности. Мы знаем, что простой русский народ в своей массе был весьма добродетелен, а люди высшего, образованного класса в духовном и нравственном отношении были развращены, отвратились от Бога, впали в маловерие или даже неверие и хотя представляли собой индивидуальности, но были с христианской точки зрения людьми падшими и негодными. Скажем, мы читаем А.С. Пушкина, восхищаемся его гениальностью как писателя. Это справедливо, но в то же время мало кто знает, что в обыденной жизни он был человек тяжелый, даже некоторые друзья терпели его с трудом. Он много раз сражался на дуэлях, в конце концов и сам был убит на дуэли из-за ревности, пострадал от того, чем обижал других людей. Этим мы как-то пренебрегаем, а столкнись с таким человеком в жизни - пожалуй, избегали бы его, несмотря на гениальность.
Не нужно стремиться к самовыражению, которое навязывает нам мир; в этом смысле мы должны быть самостоятельными и выбросить из своего ума подобный дурман, избавиться от представлений о свободе и развитии личности, предлагаемых миром, потому что они совершенно чужды христианским идеалам. Мы должны стремиться к тому, чтобы стать евангельскими людьми, а не представлять из себя нечто особенное любой ценой. На самом деле человеку необходимо смириться, потому что где смирение, там и начало освобождения; и преподобный Иоанн Лествичник называет смирение искоренительницей всех страстей. Поэтому и самому всеми способами надо стараться смириться, и старец или старица обязаны заботиться, чтобы помочь человеку прежде всего именно в этом. Если зародится в нас даже тень гордости, то это страшная беда - это прелесть. Некоторые спрашивают про наших бывших сестер: почему они впали в прелесть, почему с ними такое произошло? Как раз потому, что они не хотели отказаться от своей воли, смириться, отречься от своего разума. Потому с ними и случилась беда; а бывает такое именно с теми, кто желает сохранить свою индивидуальность, свое понимание вещей, свою волю и считает, что ущемление его в этом является посягательством на самое дорогое, что у него есть. Пусть даже такой человек действительно разовьет свою личность во всех смыслах, пусть он даже станет кем-то необыкновенным, допустим напишет такую книгу, как Иоанн Лествичник, я уж не говорю, как А.С. Пушкин, но если он погибнет для вечности, что проку от такого развития личности? Мы должны понимать, что наша цель не внутреннее самоусовершенствование само по себе - совершенствование ради совершенствования, а совершенствование только ради спасения в вечности. И лучше нам несовершенными или весьма ущербными войти в вечную жизнь, чем, будучи всесторонне развитыми, быть вверженными в геенну огненную. Само Евангелие учит нас несовершенству, понимаемому именно в таком смысле. Разве Спаситель не говорит: "Если рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя. Лучше тебе хромому или однорукому войти в царствие Божие, чем с двумя руками и двумя ногами быть вверженным в геенну огненную" (Мк.9:43-45). Посмотрите, по Евангелию получается, что нужно быть несовершенным и даже уродом, лишь бы только войти в Царство Божие, а мы стремимся к какому-то всестороннему развитию. Какое же всестороннее развитие можно видеть в человеке одноруком, одноногом и одноглазом, как сказано в Евангелии, то есть, грубо говоря, в человеке несимметричном? Если у человека, говорящего о развитии и подавлении личности, спросить, что такое личность, то он чаще всего и двух слов связать не сможет. А как немножко копнешь, окажется, что личность состоит в том, что спать хочется, работать много заставляют и читать вместо работы не дают, то есть эти люди под личностью подразумевают свои страсти.
Это не образное сравнение, а действительность, мы же этого не понимаем и потому, образно говоря, играем с огнем. И оберегая свой покой, свои мелкие страсти, свою ничтожную в действительности личность, мы теряем надежду или по крайней мере ставим под сомнение свое спасение в вечности. Разве можно шутить с такими вещами? Надо понять, что послушание - это средство, которое освобождает нас от власти грехов, та лестница, которая одной ступенью возводит человека на небо, - так с восхищением, с восторгом говорит о послушании преподобный Григорий Синаит. А с тем, что у нас недостаточно опытные старцы и старицы, я, конечно, согласен, но если взять тех людей, которые недовольны их опытностью, то уверяю, что у неопытных стариц гораздо больше опыта, чем этим недовольным людям в данный момент может понадобиться: вопросы, которые их волнуют, и страсти, которые их мучают, элементарны и просты. Скажу я, например, какому-нибудь алкоголику, что пить нельзя, а иначе он где-нибудь упадет, у него прихватит сердце и он умрет, а он ответит: "Ты врач? Что ты в этом понимаешь. Ты нарколог? Где ты учился? Какое у тебя образование? Ты где работаешь? Какая у тебя зарплата?" Если я дам такой совет, не будучи врачом-наркологом, разве я неправильно посоветую? Моих элементарных знаний достаточно, чтобы дать наставление такому страстному человеку. А мы хотим невесть чего: чтобы какой-нибудь профессор, лауреат Нобелевской премии, учил нас арифметике в первом классе. А раз ты не лауреат Нобелевской премии, чему ты нас можешь научить, как ты нам сможешь объяснить, сколько будет дважды два?
Вопрос. Я не вижу в себе никаких добродетелей, относящихся к моей индивидуальной природе, так откуда же они появятся после смерти "ветхого" человека во мне? Неужели я совершенно изменюсь? И ничего из того, что есть во мне сейчас, не останется, то есть это уже буду словно и не я?
Ответ. Между прочим, другое имя при постриге дается именно в знак того, что постриженник начинает новую жизнь, становится другим. Если кто-либо полностью отождествляет себя с "ветхим" человеком - со своими страстями, то, конечно, ему кажется, что, изменяясь, он как бы исчезает и вместо него появляется некто новый. Но на самом деле по мере духовного развития человек осознает в себе истинную личность, понимает, что сам по себе он представляет: в нем раскрывается именно христианская личность. Ведь страсть не есть нечто положительное, как и в болезни нет ничего положительного. Болезнь - это отсутствие здоровья, страсть - это отсутствие добродетелей. По мере умаления страстей появляются противоположные добродетели, допустим, по мере умаления гнева появляется кротость и т.д. Так человек обновляется. И если человек не видит в себе никаких добродетелей, то это не значит, что в нем этих добродетелей нет: он может не видеть их по смирению, например, или по той причине, что они в нем очень слабо действуют. Бывают люди, достигшие высокого духовного преуспеяния, весьма добродетельные, которые в себе вообще ничего доброго не видят, считают себя худшими из всех. Но это тоже есть добродетель, может быть величайшая и самая необходимая для спасения, - смирение. Мы же сейчас говорим не о том, что человек ощущает, а о том, что происходит на самом деле; по разным причинам можно не ощущать, не видеть, что с тобой происходит, об этом скорее должен думать тот, кто тобой руководит. Некоторые люди смиряются таким образом, что не находят в себе ничего особенного. Обычно это бывает с простыми людьми, им кажется, что они ничего из себя не представляют, хотя они могут и чудеса творить. А другой человек видит и понимает, что он из себя представляет, но смиряется потому, что приписывает все это Богу: не видит ни в чем своей заслуги, а видит во всем одну благость Божию. Нельзя в нескольких словах описать и что с человеком происходит, и как он обновляется, и что с ним станет: он ли это будет или не он. Но невозможно, чтобы в человеке никакого добра не было: в самом страшном преступнике и то некая добрая черта есть, даже во время самого совершения преступления или вообще во время преступной жизни. Я уже не говорю о том, что самый страшный, самый злой человек, бывает, раскаивается и совершенно меняется. Поэтому если мы в себе ничего хорошего не видим, то это не значит, что с нами на самом деле ничего не происходит.
Вопрос. Как избавиться от желания преждевременного уединения, желания избежать людей любой ценой с целью воздержаться от празднословия и не терять молитвы?
Ответ. Преждевременно ли для кого уединение или не преждевременно, должны разбираться старец или старица. Конечно, если есть возможность, пребывая в монастыре, избежать людей любой ценой, то нужно их избегать. Когда у тебя нет послушания, ты закончил свою работу, у тебя есть свободное время, то уединись и молись. Это прекрасно. А если ты хочешь избегать людей любой ценой так, чтобы убежать с послушания, ни с кем не разговаривать, спрятаться и лечь спать, как это у некоторых бывает, тогда это неправильно. К тому же молитва происходит от смирения, а не от уединения. Бывает, человек и уединение найдет, а смирения нет, и он теряет благодать, которую, казалось бы, искал во время суеты: был среди людей и так ему хотелось помолиться, а оказался наедине с самим собой и молиться уже не хочется, сухо в душе. Потому что там было послушание и вместе с ним благодать, которая, казалось бы, влекла человека в уединение, когда же он достиг уединения по своей воле, а своеволие - это гордость, то благодать оставила его. Но вообще, если вы придерживаетесь обычного уклада монастырской жизни: выполняете послушание, ходите на правило и т.д., и при этом у вас есть возможность еще и уединиться, то, конечно, эту возможность нужно использовать. Если вы умудрились в день час или два побыть в уединении, конечно, с ведома вашей старицы - это прекрасно и ничего здесь плохого нет.
Вопрос. За все ли грехи нужно пострадать, чтобы их искупить? Попадут ли в рай не страдавшие, а только принесшие покаяние?
Ответ. Смотря какие страдания имеются в виду. Допустим, у человека были блудная страсть и блудные грехи, его терзает эта страсть, он борется с собой и борьба эта приносит ужасные мучения - вот он и страдает за свои блудные грехи. Или человек имел, скажем, пристрастие к вещам, был корыстолюбив и наконец от всего отрекся, а его по-прежнему мучает привязанность к своему имуществу, беспокойство о завтрашнем дне, и он не может положиться на волю Божию - борьба с этой страстью корыстолюбия и есть то страдание, которым он искупает свои прошлые грехи. Прежде всего именно борьба с грехом, брань является страданием, искупающим человека, а не обязательно болезни, так чтобы за такую-то страсть заболела правая рука, а за такую-то - левая и т.д., ведь тогда и жизни не хватит. Важно не просто мучение человека - важно, что человек борется с грехом и что своими страданиями, пусть даже это и болезни, он заглаживает свою прошлую греховную жизнь, конечно при условии, что он правильно относится к своей болезни. Можно же болеть и роптать и никаких выводов не делать; а когда человек смиряется, когда обращает болезнь в средство покаяния, когда делает правильные выводы из своей скорби, тогда получает от нее пользу, только тогда она спасительна. Нектарий Оптинский, когда ему одна женщина сказала, что страдание искупает человека, ответил: "Нет, это не так. Посмотрите, два разбойника страдали возле Спасителя, но один, благоразумный разбойник, был спасен, а безумный, который хулил Господа, был осужден". Значит, не сами по себе скорби искупают человека, а то, что он переносит их со смирением и покаянием, сознавая, что достоин их за свои грехи. Под скорбями имеются в виду не только скорби внешние, но чаще именно страдание в борьбе с грехом. В самом деле такое страдание - страшная мука: монахов называют иногда нравственными мучениками, потому что борьба со страстями достигает иногда столь сильного напряжения и накала, что действительно превращается в мученичество. Иной монах даже рад был бы умереть, чтобы избавиться от этого внутреннего страдания, которое может переходить и в физическое.
Вопрос. Как можно объяснить желание создать произведение искусства: от Бога оно, или от тщеславия, или от чего-то еще? Не знаю, как к этому состоянию души относиться. В миру я была с ним знакома.
Ответ. Вдохновение можно понимать по-разному: языческие писатели понимали под вдохновением посещение музы, Аполлона. Но с христианской точки зрения посещение всяких муз - это посещение демона, так об этом пишет святитель Григорий Палама в "Триадах". Критикуя знаменитых языческих философов и мыслителей древности, он объясняет, что они сами признавали, что получали вдохновение от демонов, иногда даже очень явственно. Сократ рассказывал, что с юных лет некий дух никогда с ним не разлучался и всегда ему подсказывал, что не нужно делать, а что нужно, не говорил. Можно по-разному это воспринимать, но Григорий Палама толкует это как присутствие какой-то нечистой силы. Вдохновение может быть понимаемо как действие страстей: скажем, в человеке усиленно действуют страсти и он способен сделать нечто особенное, допустим по вдохновению написать стихотворение. Поэтому часто произведения искусства открыто выражают собой те или иные страсти, например блудную, а иногда содержат их в скрытой форме - так, для нас совершенно очевидно, что созданию произведений часто содействует тщеславие, ведь автор в большинстве случаев хочет сделать нечто особенное, чтобы прославиться, чтобы быть не хуже, а может быть и лучше, чем остальные писатели или художники. Но иногда под вдохновением можно понимать некоторое напряжение мысли и чувств: человек думает, что-то ищет, стремится совершить научное открытие или создать художественное произведение, у него долго ничего не получается, но наконец наступает момент, когда это напряжение мыслей и чувств сливается воедино и происходит "прорыв". Такие состояния были знакомы не только светским писателям и художникам, но и людям духовным, например святителю Игнатию (Брянчанинову). Однажды он размышлял над тем, что можно написать утешительного своим духовным чадам по случаю смерти их близкого родственника. Святитель Игнатий описывает, как внезапно ночью на него нашло такое вдохновение, что он вскочил и начал писать. Может быть, вы и читали это письмо: позднее святитель Игнатий его обработал и сделал большим произведением "Голос из вечности". То есть некоторое напряжение мыслей и чувств образует иногда сочетание, которое можно назвать вдохновением. Приведу пример и из мирской жизни. Скажем, Менделеев долго думал о таблице химических элементов и ничего придумать не мог, видимо, что-то не складывалось. И вдруг она ему приснилась: "прорыв", вдохновение пришло к нему во сне, когда из-за бессознательного состояния какая-то умственная преграда рухнула, все душевные и умственные силы, устремленные к открытию, познанию этого закона природы, в его уме раскрылись - и он, вскочив, записал свою таблицу. Но это произошло, конечно, не потому, что Бог его вдохновил: Бог знания, которые никакого отношения к спасению человека не имеют, людям не дает; это было вдохновение в смысле чрезвычайного напряжения всех человеческих сил, которые, достигнув своего крайнего предела, вдруг увидели истину, познали нечто из земной природы. Поэтому под вдохновением можно понимать и такое особенно сильное душевное стремление.
Вопрос. Мне иногда кажется, что я люблю Бога, особенно на службе. Но старица говорит, что это невозможно, что если бы я любила Его, то соблюдала бы заповеди и боролась с грехом. Нам в самом деле невозможно любить Бога?
Ответ. Вывод, что нам невозможно любить Бога, сделан странный: ведь старица не сказала, что невозможно любить Его, а говорит, что если бы ты любила Бога, то боролась бы с грехом. А у тебя получается, что раз я с грехом не борюсь и бороться не хочу, значит, и Бога любить невозможно. Почему бы не сделать другой вывод: буду бороться с грехом, чтобы на самом деле возлюбить Бога. Одно дело порывы, которые как бы от нас не зависят и бывают от действия благодати, когда любовь Божия, благодать Божия касается нашего сердца и возбуждает некоторую любовь, и другое дело любовь, понимаемая как постоянное сильное чувство, подтверждаемое всей нашей жизнью. Порыв бывает у всех, даже у людей неверующих, и их иногда касается благодать, а потом порыв проходит и сердце остывает, как сказано в притче Спасителя о сеятеле: иное семя скоро взошло, но скоро и увяло.
Вопрос. Батюшка, чтобы стяжать добродетели, нужно ли слушаться абсолютно всех, а в главном - старицу?