Вопрос. Может ли человек почувствовать смирение, если оно вдруг появится? Ведь гордость же мы в себе замечаем. Как оно проявляется внутренне? В мире, в спокойствии душевном?

Ответ. Смирение может проявляться в снисхождении к ближним, в терпении обид, может быть, даже в радости, когда тебя унижают; действительно, в каком-то внутреннем спокойствии, в особенности при всяких скорбях. Еще, наверное, о смирении свидетельствуют любовь к ближнему, предпочтение ближнего себе. Так что не нужно думать, что какие-то духовные свойства, появляющиеся в человеке, смирение или любовь, никак не объяснимы и вообще не осязаемы. Безусловно, они вполне определенные, конкретные, и мы просто по неопытности не знаем их, либо знаем в лучшем случае только по описаниям святых отцов и поэтому рассказать точно о них не можем. А тот, кто это чувство испытал и постоянно его переживает, тот, конечно, про него может рассказать. Бывают, правда, люди столь простые, что не умеют говорить, но если человек обладает хоть каким-то даром слова, он может о себе и просто рассказать. Египетские подвижники описывают те или иные вещи весьма простыми словами, которые, однако, имеют силу для нас и по сей день.

Вопрос. Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим. Насколько буквально это применимо к нам, ведь настоящее смирение приобретается многими десятилетиями, значит, и покой душевный сейчас нам приобрести нереально? Мы должны лишь стремиться к этому состоянию. А как относиться к покою в душе сейчас, в страстном моем состоянии: как к временному утешению и укреплению от Господа?

Ответ. Поскольку в нас действует благодать Божия или проявляется, может быть, какая-либо добродетель - смирение или любовь к ближнему, постольку и этот покой водворяется в нашей душе. Мы не имеем представления о том Божественном покое, о той тишине, которая нисходит в душу человека при обильном действии благодати или при полном водворении добродетели смирения, и потому то малое утешение, которое мы испытываем, кажется нам великим; мы удивляемся, потому что не знаем, что такое блаженство, испытываемое людьми, достигшими совершенства.

Вопрос. Если сестра оскорбила, как кажется, безвинно, то есть ты не виновата, то лучше все равно укорить себя и попросить у нее прощения ради примирения или этого не делать? Вообще, нужно ли в любом случае брать вину на себя?

Ответ. Если это не вредит послушанию, работе, если это безразличная вещь, то лучше смириться. А если это в конечном счете вредит делу, тогда нужно высказать ей или, может быть, старшей по послушанию или старице. Допустим, в швейной мастерской кто-то напрасно тебя укорит, что ты неверно шьешь, а ты смиришься и начнешь делать так, как тебе советуют, - на самом деле это будет неправильно и от такого смирения вы будете все время плохо шить; конечно же, в данном случае смиряться не нужно. То есть укорение надо перенести спокойно, смириться именно в этом смысле, но сам смысл замечания не принимать. А если это безразличные какие-то вещи, допустим, кто-то разбил чашку, а укорили тебя, хотя ты ее не разбивала, - ну, можешь смириться. Конечно, тут нужно рассчитывать свои силы, потому что иной смирится, а потом так обидится, что лучше бы ему и не смиряться.

Вопрос. Если раздражению уже поддался, то ведь все равно еще не поздно с ним бороться? В следующий раз раньше его замечу, заранее.

Ответ. Конечно, не поздно. Если, допустим, человек в этот раз поддался ему до какой-то степени, все равно в то время, когда он опомнился, он не должен считать, что все уже, поздно, раз он уже принял помысел и поддался ему, - но должен прекратить действие страсти в тот момент, когда он свое уклонение осознал. И он имеет для этого силу, потому что Бог помогает человеку всегда и способен помочь ему даже тогда, когда тот сильно поддался страсти.

Вопрос. Если при искушении стараешься быстрее открыть старице помыслы, чтобы от них избавиться, то получается, что избегаешь борьбы, и это устроение уже неправильное?

Ответ. Нет, это все правильно, но только, во-первых, не всегда есть возможность исповедать помыслы, а во-вторых, именно потому и нужно бороться с собой, что не всегда такая возможность имеется. В-третьих, вообще, в принципе, нужно бороться с собой и откровение помыслов не мешает и не избавляет нас от борьбы с помыслами при помощи молитвы, оно только помогает, это вспомогательное средство. Самое главное все-таки не откровение помыслов, а молитва. Можно спасаться и не имея возможности открывать помыслы (хотя это и трудно), но только молясь и таким образом облегчая свою борьбу, но невозможно спасаться, когда ты открываешь помыслы, а молитву Иисусову и вообще умное делание оставляешь. Если нет умного делания, то вообще даже непонятно, зачем тогда существует откровение помыслов, потому что это есть как бы сопутствующее делание и вспомогательное, хотя и очень важное.

Вопрос. Если Бог все наполняет, но ни в чем не заключается, то как же Христос - Бог? Если Христос - Бог, то как же второе Лицо могло пребывать одесную Бога в то время, когда Христос был на земле?

Ответ.

Божеством Он пребывал везде, но являлся и общался с нами как человек. Поскольку мы удалились от Бога и не могли общаться с Ним как с Богом, то Он Сам к нам приблизился и стал беседовать с нами через Свое человеческое естество. Хотя Господь Иисус Христос и соединен был с Божественным умом и говорил Божественные истины, но говорил человеческим языком, человеческой речью. Тебе не понятно? Ты думаешь, что душа человеческая заключается в человеке? А Иоанн Дамаскин говорит, что не душа заключается в человеке, не тело заключает в себе душу, как бы некую жидкость в сосуде, а наоборот, душа содержит человеческое тело в себе. Так и Бог не заключается в человеке, а соединился с человеческим естеством, через ум, как высшую часть человеческого существа, наиболее к этому приспособленную, наиболее возвышенную, хотя соединился не только с умом, но и со всем существом человека и с телом в том числе. Таким образом, Бог отнюдь не ограничивался пространством человеческого тела.

Вопрос. Говорят, что Спаситель имеет на Своем теле раны.