Ответ. Конечно, Господь Иисус Христос как Бог всегда пребывает одесную Отца, и всегда единосущен Отцу, и никогда от Него не отлучается. И поэтому когда говорится о переходе от мира сего к Отцу, то здесь имеется в виду человеческое естество Господа, которое должно покинуть этот мир и перейти в небесные сферы, и уже как Человек Господь Иисус Христос, Своим человеческим естеством, а не только Божеством, воссядет одесную Бога Отца.

А когда мы берем одно изречение, относящееся, допустим, к человеческому естеству, и абсолютизируем его, то из этого уже может получиться ересь, отрицающая Божественность Господа Иисуса Христа. Или когда мы обобщаем какое-то изречение, говорящее о Его о Божеской природе, то можем впасть в противоположную ересь монофизитов, смешивающих Божескую и человеческую природы и умаляющих последнюю.

Вопрос. Почему картина мира, представленная в "Точном изложении Православной Веры" Иоанна Дамаскина, так расходится с той, какую мы имеем сейчас?

Ответ. Там представлены научные знания, современные Иоанну Дамаскину, поэтому, конечно, он мог ошибаться. В том, что он говорит о собственно богословских истинах, не может быть никаких отклонений, никаких исправлений и уточнений - это не подверглось никаким изменениям. Там же, где он опирался не на откровения, а на достижения современной ему науки, точнее античной (потому что во времена Византии научное развитие было традиционным и, скорее, малоподвижным, использующим знание античного мира), он, конечно, мог ошибаться, ничего удивительного нет. Из этого можно извлечь урок, что науке никогда верить нельзя, какими бы достоверными ее достижения ни казались современнику.

Вопрос. Вы как-то в одной из проповедей говорили, что Иоанн Креститель посылал своих учеников к Спасителю с вопросом, Он ли ожидаемый Мессия или нужно ждать другого, не потому, что сам сомневался, а потому, что хотел своих учеников убедить. А вот у нас в храме читали такое толкование, будто он посылал своих учеников по той причине, что ожидал уже смерти и вдруг у него возникло сомнение, не напрасен ли его подвиг. Такое толкование тоже возможно?

Ответ. Я высказывал мнение святоотеческое - Феофилакта Болгарского, а толкование, о котором говорите вы, может быть, более современное. Иоанн Креститель, который слышал голос с неба: "Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих" (Мф.12:18) - и видел, как на Спасителя в виде голубя сошел Дух Святый, не мог уже сомневаться. Это абсурд. Если Иоанн Предтеча говорит, что пришел для того, чтобы Он явился, и, имея это Откровение, всем проповедовал явившегося Мессию, - отчего бы потом он вдруг мог усомниться? Нет, это невозможно. Это смешно даже предполагать - получается, что он усомнился в тот момент, когда Господь воскресил сына Наинской вдовицы. Кто от этого может усомниться? От этого, наоборот, укрепляются в вере. Именно после этого события Иоанн послал своих учеников к Спасителю спросить: "Ты ли Тот, Который послан или мы иного ждем" (Лк.7:19), - потому что он думал, что пришло Господу время объявить открыто, публично, что Он Христос, раз Он совершил такое великое чудо - воскресение из мертвых.

Вопрос. Почему Иоанн Креститель, когда его спрашивали, пророк ли он, отвечал отрицательно?

Ответ. Во-первых, может быть, из смирения. Но я думаю, что главная причина заключалась вот в чем. Люди хотели отождествить его с кем-то из древних пророков. Тогда уже не было почти никаких пророков или их было очень мало и их не почитали - наступило время духовного оскудения. Когда же явился такой великий пророк, пытались отождествить его с кем-то из воскресших или явившихся в духе пророков: Илией, Иеремией. Так и про Спасителя говорили. Поэтому Иоанн Креститель и сказал: "Нет, я не пророк".

Вопрос. Я не понимаю, почему употреблена и что означает разная мера наказания в словах Евангелия: "Всякий гневающийся на брата своего напрасно подлежит суду, кто скажет брату своему "рака", подлежит синедриону, а кто скажет "безумный", подлежит геенне огненной" (Мф.5:22)?

Ответ. Потому что за более тяжкие грехи - более тяжкое наказание. Первое: Всякий гневающийся на брата своего напрасно подлежит суду, - то есть кто только прогневается, того уже нужно судить, если напрасно прогневался. Но некоторые святые отцы говорят, что даже если кровь твою прольют, то и тогда гнев напрасен. А Иоанн Кассиан Римлянин говорит, что слово напрасно вообще вставлено в позднейших списках, в древности его не было: до такой степени святые отцы не хотели примириться с тем, что существует какое-то оправдание для гнева. Справедливо ли мнение Иоанна Кассиана, неизвестно, но справедливо его отношение к этому - что гневаться в любом случае недопустимо. Даже если мы начнем это слово истолковывать, то окажется, что по большей части мы гневаемся напрасно. Не напрасно мы гневаемся на человека тогда, когда он нас соблазняет на какой-нибудь грех и мы восстаем против этого, не хотим поддаваться или когда кто-то соблазняет нас впасть в ересь. Только это не напрасный гнев, все остальное - напрасный. Кто скажет брату своему "рака" (пустой человек), подлежит синедриону. Одно дело - прогневаться, другое - оскорбить, усомниться в человеке, а третье - называть его уроде, это по-славянски, или, как тут говорится, безумный. Здесь уже большее осуждение, больший гнев. Ведь обычно человек тогда начинает говорить оскорбительные слова, когда он больше рассердился: "Да это пустой человек, с ним нечего говорить". Вот за это мы подлежим отлучению от Церкви, если строго к нам подходить. А когда мы сказали: "Да вот это безумец, что с ним разговаривать" - и начинаем кричать, обзывать его такими словами, как урод в смысле "безумец" или, как еще говорят по-славянски, "юрод", - это следующая степень гнева. Здесь, видимо, степени гнева рассматриваются. Но лучше, конечно, совсем не гневаться.

Беседа 11. О важности исполнения "малых" заповедей

Сегодня я хочу более углубленно рассмотреть ту тему, которой мимоходом уже касался в предыдущей беседе, - о том, что в духовной жизни не бывает малых, незначительных вещей, что в отношении к ближнему не может быть мелочей. То, что нам кажется незначительным, ничтожным, может быть на самом деле великим или, правильнее сказать, страшным для нас, если мы им пренебрежем, - от этого зависит наше спасение или наша погибель.

В Евангелии при изложении Нагорной проповеди апостолом и евангелистом Матфеем приведены следующие слова Спасителя: "Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном" (Мф.5:19). По-славянски заповеди названы "малыми", а в переводе на русский язык - "малейшими". Но заповеди эти имеют великое значение, потому что нарушающий их человек наречется малейшим в Царстве Небесном. Быть названным малейшим в Царствии Небесном - это не значит обязательно там и находиться, не значит быть спасенным. Если мы в обществе христиан порицаем, допустим, какие-то пороки и осуждаем за них тех или иных порочных людей или если говорим о каких-то страшных грехах - это не значит, что мы рассуждаем непременно о тех людях, которые находятся среди нас. Чаще мы говорим именно о тех, которые находятся вне нашей среды, вне Церкви. Так и здесь: малейшим наречется в Царствии Небесном - то есть совсем не обязательно, что тот человек будет в Царстве пребывать. И определение заповедей как малейших мы можем понимать различно, не только так, как истолковывает святитель Игнатий, - что они просты для понимания и потому называются малейшими. Мне кажется, что слова Спасителя указывают на наше отношение к этим заповедям: нам они представляются ничтожными, ничего не значащими и мы ими пренебрегаем. не потому, что заповеди на самом деле такие легкие в исполнении и мы всего лишь не хотим их исполнять, считая, что это очень уж просто: захотим - и исполним, а по той причине, как мне кажется, что в обычной житейской суете, в нашем повседневном общении с людьми мы ими просто пренебрегаем, не придаем им должного значения. И теми заповедями, которые учат нас, как правильно относиться к Богу, как правильно относится к самим себе, пренебрегаем по той же причине: нам кажется, что в обычных обстоятельствах все это не имеет принципиального значения.

Например, вы знаете, что Иисусову молитву и вообще непрестанную молитву называют любовью к Богу - и действительно в этом делании проявляется именно любовь к Богу. Так вот, мы под предлогом разных житейских занятий, обязательных, нужных, иногда чрезвычайно важных, считаем для себя возможным Иисусову молитву оставлять и, таким образом, пренебрегаем любовью к Богу. С одной стороны, мы знаем, что надо любить Господа Бога всем сердцем своим, всей крепостью, всем разумением (Лк.10:27), и не пытаемся с этим спорить, не пытаемся возражать словами, а, с другой стороны, делами своими мы показываем, что заповедью этой пренебрегаем. Нельзя любить Бога всем сердцем час или, допустим, несколько часов в сутки, когда мы совершаем келейное правило или присутствуем на богослужении. Если мы поистине любим Бога всем сердцем, мы будем молиться непрестанно, по крайней мере в состоянии бодрствования, а человек, который стяжал любовь совершенную, у которого сердце действительно открылось для любви к Богу, - тот не может успокоиться и молитву творит даже тогда, когда отдыхает, когда спит. Значит, под предлогом важных, необходимых дел - тех дел, которые как будто бы обеспечивают наше безопасное или нормальное существование, мы оставляем любовь к Богу и считаем эту заповедь не имеющей значения, то есть малейшей. Она оказывается меньшей, чем, допустим, труд ради пропитания или налаживание хороших отношений с людьми ради того, чтобы каким-то образом обеспечить свое безбедное, безопасное существование.