«...Иисус Наставник, помилуй нас!»
с Гороховой, чтобы произвести обыск, а также арестовать
меня и сестру милосердия. Все, что им бросалось в глаза, они взяли у нас, между прочим два письма Государя к моему отцу, одно из них — где он пишет о причинах, побудивших его стать во главе армии. Бедная мать стояла перед
ними, обливаясь слезами, умоляя меня не увозить, но они
грубо потребовали, чтобы я скорее простилась. Господь знает, легко ли было это прощание, но Он не оставлял нас, давая силу и спокойствие. Нас повели вниз, где стоял грузовой автомобиль; я села с шофером, было страшно холодно, небо ясное, усеянное звездами; ехали мы быстро по пустым улицам и минут через десять приехали на Гороховую, прошли мимо сонного караула и очутились в канцелярии.
Заспанный грубый комендант записал нас и велел провести
в женскую камеру. В двух грязных комнатах на кроватях, столах и на полу — по две и по три вповалку — лежали
грязные женщины: тут были дамы, бабы в платках и даже
дети. Воздух спертый, ужасный; солдат сидел у двери; сестра милосердия и я сели на единственную свободную кровать и кое-как дожили до утра. Когда стало рассветать, арестованные стали подыматься; солдат с ружьем водил партиями в грязную уборную. Тут же под краном умывали лицо.
Старостой арестованных женщин была выбрана та, которая
дольше всех находилась в «ЧеКа»: таковая была рыженькая
Выборгская тюрьма 251
барышня Шульгина (впоследствии ее расстреляли). Подойдя ко мне, она советовала мне написать прошенье об ускорении моего дела и допроса старшему комиссару. Господин этот, на вид еврей с огромной шевелюрой, вызвал
меня и сказал, чтобы я успокоилась, что он уверен, что
скоро нас выпустят. Солдаты из караула с нами разговаривали, некоторые предлагали за вознаграждение сходить
к матери. Тогда я писала коротенькие письма на клочке
бумаги и по дороге в уборную передавала им. Мама ответила, что делает все возможное для освобождения, что
доктор Манухин тоже везде хлопочет. Большевики ценили его знанье и доверяли ему быть врачом в тюрьмах.
На Гороховой состоял врачом молодой фельдшер, который также относился хорошо к нам, заключенным, и из всех
окружавших имел самый добродушный вид. От него я
узнала о хлопотах Манухина. Мы провели пять дней в этой
кошмарной обстановке, где нас кормили, как зверей.