дети. Воздух спертый, ужасный; солдат сидел у двери; сестра милосердия и я сели на единственную свободную кровать и кое-как дожили до утра. Когда стало рассветать, арестованные стали подыматься; солдат с ружьем водил партиями в грязную уборную. Тут же под краном умывали лицо.

Старостой арестованных женщин была выбрана та, которая

дольше всех находилась в «ЧеКа»: таковая была рыженькая

Выборгская тюрьма 251

барышня Шульгина (впоследствии ее расстреляли). Подойдя ко мне, она советовала мне написать прошенье об ускорении моего дела и допроса старшему комиссару. Господин этот, на вид еврей с огромной шевелюрой, вызвал

меня и сказал, чтобы я успокоилась, что он уверен, что

скоро нас выпустят. Солдаты из караула с нами разговаривали, некоторые предлагали за вознаграждение сходить

к матери. Тогда я писала коротенькие письма на клочке

бумаги и по дороге в уборную передавала им. Мама ответила, что делает все возможное для освобождения, что

доктор Манухин тоже везде хлопочет. Большевики ценили его знанье и доверяли ему быть врачом в тюрьмах.

На Гороховой состоял врачом молодой фельдшер, который также относился хорошо к нам, заключенным, и из всех

окружавших имел самый добродушный вид. От него я

узнала о хлопотах Манухина. Мы провели пять дней в этой

кошмарной обстановке, где нас кормили, как зверей.

Два раза в день приносили большую общую миску с супом

(вода с зеленью) и по маленькому кусочку хлеба. Некоторые арестованные получали пищу из дому и тогда делились. Вспоминаю одну красивую женщину полусвета —

она одевалась в тюрьме в сквозные платья, душилась, красилась, но была очень добрая и щедро делилась всем, что ей присылали. Была она арестована за то, что помогла бежать своему другу — «белому» офицеру, и была в «восторге», что страдает за него.

Не зная, в чем меня обвиняют, жила с часу на час

в постоянном страхе, как и все, впрочем. Грязь и духота.

Солдаты при смене караула приходили считать арестованных, выкрикивая фамилии. Если кого вызывали на допрос

или уводили куда-то — и те исчезали, или освобождали.

Приходили новые арестованные, на которых все набрасывались с вопросами. Кто лежал, кто разговаривал, но больше всего плакали, ожидая своей участи. Окна выходили

на грязный двор, где ночь и день шумели автомобили. Ночью в особенности «кипела деятельность», то и дело привозили арестованных и с автомобилей выгружали сундуки и

252 А А Танеева (Вырубова). СТРАНИЦЫ МОЕЙ ЖИЗНИ

ящики с отобранными вещами во время обысков: тут были

одежда, белье, серебро, драгоценности — казалось, мы находились в стане разбойников! Как-то раз нас всех послали

на работу связывать пачками бумаги и книги из архива

бывшего градоначальства; под наблюдением вооруженных