в Выборгской тюрьме мне безопаснее, чем на Гороховой, и

что она и доктор хлопочут. В канцелярии Выборгской

тюрьмы нас встретила хорошенькая белокурая барышня;

она обещала помочь меня устроить в тюремную больницу, так как хорошо знала начальника тюрьмы и видела мое болезненное состояние. В первые дни февральской революции, В тюремной больнице 253

когда народ открыл двери тюрем и выпустил всех заключенных, каторжанки защищали своих надзирательниц

от побоев и насилий и, поселившись первое время невдалеке от тюрьмы, наделяли их щедро всем, что имели, отблагодарив их за справедливое и сердечное отношение. Такими и остались надзирательницы, прослужившие многие

годы там, где было больше всего страданья и слез. Вспоминаю их с благодарностью и уважением. Старушка-надзирательница, которая запирала меня эту ночь в холодную

одиночную камеру (стекло в форточке было разбито), видя, как я дрожала от слез и ужаса тюрьмы, показала мне

на крошечный образок Спасителя в углу, сказав: «Вспомните, что вы не одни!».

Выборгская одиночная тюрьма построена в три этажа;

коридоры по бокам здания соединены железными лестницами; железные лестницы посреди, свет сверху, камеры —

как клетки, одна над другой, везде железные двери,, в дверях форточки. После Гороховой здесь царила тишина, хотя

все было полно, редкие переговоры заключенных, стук в двери

при каких-нибудь надобностях и шум вентиляторов. Когда

замок щелкнул за мной, я пережила то же состояние, как в крепости — беспросветное одиночество.., но старушка

не забыла меня, и добрая рука просунула мне кусок хлеба...

А через некоторое время заключенная женщина, назвавшая себя Княгиней Кекуатовой, подошла к моей двери, сказав, что она имеет привилегию — может ходить по тюрьме

и даже телефонировать. Я просила ее позвонить друзьям, чтобы помогли — если не мне, то моей матери. Она принесла мне также кусочек рыбы, который я жадно скушала.

Самая ужасная минута — это просыпаться в тюрьме. С 7 часов началась возня, пришла смена надзирательниц, кричали, хлопали дверями, стали разносить кипяток. У всех почти

форточки в дверях были открыты и заключенные переговаривались, но я была «политическая» и «под строгим надзором», и меня запирали. После того, как у меня сделался

обморок, меня перевели из «одиночки» в больницу. Я была