В таком духовном понимании осмысливается и оправдывается и единение брака. И поскольку прав тот, кто утверждает, что браки "заключаются в небесах" и становятся "нерасторжимыми". В этом смысл брачного таинства: люди утверждают свое единение в духовной любви и дружбе пред лицом Божиим и молитвенно закрепляют свою волю к нерасторжимому единству. Развод при таком понимании не расторгает нерасторжимое единство, а признает, что это единство не возникло и не состоялось; что люди, вступившие в брак, оказались недостойными таинства и не обрели друг друга - ни в духе, ни в любви, ни в молитве. Таинство не коснулось их. Они не приобщились Свету. Молитва не связала их. Духовная любовь не срастила их. И вся попытка их закончилась в "пошлости" "двумерного" существования. Было бы духовно- противоестественно и религиозно-недопустимо, после признания этого духовного несчастья и пустоты, приговаривать их к симуляции обратного перед Богом и людьми. Ибо приобщение Свету возможно талью в условиях свободы и искренности. И тот, кто пытается симулировать несостоявшееся приобщение, становится на путь лжи и кощунства и может потерять всякий доступ к Богу.

В таинственной связи с духовной любовью, приобщающей человека к Свету, находится жизнь совести в ее творческих актах. (См. мою книгу "Путь духовного обновления", главу четвертую, о "Совести"; а также "Поющее сердце" соотв. главу.)

Бели духовная любовь есть любовь к подлинному качеству, к Божьему "дыханию" и "лучу", - в людях и в мире, - то совесть есть живая и творческая воля к совершенству. Коренное единство духовной любви и совести не подлежит сомнению: ибо оба эти "акта" исходят из той же "подпочвенной" глубины, где дух - инстинктивен, а инстинкт - духовен; где горит огонь личной "Купины"; где личность человека, не прекращаясь и не исчезая по способу земного бытия, является по существу и по содержанию пронизанной лучами Благодати, очищенной от товарной узости, мелкости и самости; где открывается "дверь" в светлые, потусторонние "пространства Божий". В актах духовной любви и в актах совести - светит единый свет, бьется единый пульс, живет единая направленность (интенция). Но в актах любви преобладает чувство, созерцающее восприятие и радость данному качеству и совершенству; а в актах совести преобладает волевое начало, духовная свобода и творческое вдохновение. Акт духовной любви "видит", приемлет вчувствуется, бережет, благодарит и светит; акт совести горит ответственностью, действует, выбирает, решает и вдохновенно совершает, или же, не допущенный до совершения тварно-обо- собившимся инстинктом, томится в бездействии и томит человека "угрызениями".

Это означает, что акт совести - динамичен по самому существу своему. Совесть есть воля человеческая к активному осуществлению Воли Божией в земной жизни. В "совести" человек останавливает тварные интересы, инстинктивные похоти и всевозможные душевные и телесные "необходимости", обычно считающиеся "непреложными" наподобие "законов природы", и ищет свободы: свободы и верности в духовной мотивации; - свободы в духе, т.е. в воле к предметному совершенству; - свободного предания себя благодатному вдохновению. Он ищет божественной свободы в пределах человечески-земной жизни. Он как бы отдается тому таинственному и чудесному "ветру", который веет в него сквозь дверь, отверстую в Божии "пространства". Он "загорается" от Купины. Он внемлет "голосу" закона Божия, в котором узнает свою собственную, главную сущность, мечту и волю. Он приобщается таинственной гармонии между Творцом и тварью; и осуществляет "единение" с Богом.

Совесть есть особого рода молитва; сначала - молитва вопрошающая, "прислушивающаяся", внемлющая, а потом - молитва предающаяся. Чему? Воле Божией, о коей говорится в третьем прошении молитвы Господней. Ибо третье прошение ("да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли") выражает не только готовность доверчиво и послушно принять всякое, для человека судьбоносное, водительство Божие в личной и в мировой жизни. Оно выражает, помимо этого, готовность действительно принять и осуществить Волю Божию принять ее духом и действием, как свою собственную; - осуществить ее на земле так, как она осуществляется в светлых "пространствах" Божиих, в "небесах", т.е. в метафизическом плане бытия.

Так совесть вводит человека в Царство Божие; или, как выражаются Упанишады, - "в Поток"; или, как обозначают это Конфуций и Лао-Цзы, - в "Дао", т.е. в сокровенную, но всем сущим обладающую "волю Неба", ведущую нас к совершенству. Осуществляя акт совести, человек по истине приобщается Свету Божию. Он побеждает "земные необходимости" и отдается свободе, т.е. ничем кроме Благодати не определяемой силе, которая становится его личной силой, оставаясь Силой Божиею. Вот почему в совестном акте отпадают все "заботы", "страхи" и "расчеты", обременяющие земную тварь. Наступает легкость, несущая человека к деянию и в деянии. Отпадает страх; исчезает нерешительность. Личность становится единой, как в молитве; сильной, как бы нездешней силой; и победоносной, - даже и тогда, когда земное обличие и земные последствия ее деяния (или соответственно, - ее деятельности) имеют видимость "неудачи" и "поражения". Тогда человек имеет живую уверенность, что ему удалось сделаться "орудием" Божиим, или органом Его благодати. Он делает то единственное, что он должен и к чему он призван; и отдает и себя самого, и свой поступок, и его последствия - воле Божией. У него бывает при этом такое чувство, что его "схватило" и "понесло", - но не инстинктом, не страстью, не увлечением, а одержащим его духом. (См. главу двадцать шестую.)

Он понимает, что, действительно, приобщился Свету.

Не следует думать при этом, что все это относится только к сфере человеческой "морали" и "добродетели". Во-первых, потому, что нравственное делание и измерение совсем не отдельно от остальной жизни и не "выделено" в особую "сферу", но всецело вращено в человеческую жизнь. Во-вторых, потому, что всякая духовная деятельность человека питается чувством ответственности и волей к совершенству, - начиная от простого ремесла и кончая творчеством художника, начиная от политической деятельности и кончая научным исследованием, начиная от садоводства и кончая канцелярской службой. Совесть есть воля к духовному совершенству во всяком жизненном делании. Это она внушает человеку желание, как можно лучше делать всякое дело, которое выпадает ему на долю; это она отучает человека от всякой распущенности и безответственности и приучает его к строгой самоцензуре и самокритике: - и поэта, и художника, и музыканта, и ученого, и воспитателя, и политика. Все великие люди были люди "одержимые" чувством ответственности и совестью. К совести обращается человек, приступающий к таинству покаяния. Совесть удерживает на весу руку, поднятую для несправедливого удара; она заставляет писателя "переделать" написанный труд; она делает человека "добро-совестным", заставляет его говорить "по чистой совести", держать слово и присягу. Вот почему надо признать, что совесть сильнее человека и больше человека: ибо она есть Божий Свет в нем.

Естественно, что религиозный человек всю жизнь ищет этого приобщения к Свету. Но, предоставленный себе и своим собственным силам, он нередко теряется, блуждает, впадает в соблазны, увлекается собственными и чужими выдумками и в конце концов не знает, где и как он приобщается Благодати, где он пребывает в пустых мечтах и где, быть может, грешит и кощунствует. Поэтому Церковь указывает ему те священные действия, посредством которых ему может быть сообщена видимым образом - невидимая благодать Божия. Эти действия суть Таинства. Эти действия требуют посвящения от совершающего их духовного лица, и верующей, молитвенной "плэромы" от священника и от ищущего благодати человека. Поэтому священство есть первое, начальное, исходное Таинство, ибо оно создает и утверждает возможность таинственного действия, религиозна-духовную "компетентность" в призвании и даровании Благодати.

Но если эта религиозно-духовная компетентность представлена в лице священника, то самое совершение Таинства предполагает молитвенную "плэрому" и у духовника, и у молящегося. Невозможно сводить Таинство к предписанным словам, жестам и деяниям. Религия и молитва суть состояния душевно-духовного, а не внешне-телесного; самое существо их состоит в свободном обращении личного духа к Богу, в собранности и открытости души, в живом горении Купины. А так как Таинство есть акт религиозно-молитвенный, то этот закон бытия распространяется и на него. Мы знаем, конечно, что в крещении и в покаянии от младенца невозможно требовать молитвенной плэромы; что елеосвящение, глухая исповедь и приобщение Св. Тайн даруются и таким тяжело больным или умирающим, которые, может быть, уже не способны к молитвенной плэроме. И тем не менее Таинство почитается состоявшимся и полно- сильным, а благодать почитается дарованной и младенцу, и духовно- обессиленному умирающему. Обоснование этого учения есть дело литургика и богослова. В учении же о религиозном опыте нам драгоценно установить ту полноту бытия, которую Таинство может и должно приобрести в душе взрослого и здорового человека. Эта полнота требует от него религиозной и молитвенной плэромы, которая обычно "предполагается" извне, как имеющаяся, но о приобретении и осуществлении которой человек призван заботиться сам.

Человек, взыскующий Благодати через церковное Таинство, должен лично и духовно присутствовать в его совершении. Его внутреннее состояние, расположение и настроение его души - отнюдь не безразличны при совершении Таинства. И это вынуждены признать и самые последовательные сторонники принципа " ex opere operato" (утверждающего, что таинство действительно всегда, независимо от качества и внутреннего состояния лиц, его совершающих или приемлющих). Именно в силу этого - Таинства не совершаются для иноверных, инославных или кощунственно ведущих себя неверов: вера и молитва могут предполагаться в душе человека, пока не установлено обратное, но заведомое и явное отсутствие их препятствуют осуществлению Таинства. Это выражается и в закономерном последовании Таинств: Таинство Покаяния, как душеочистительное, непременно предшествует Таинству Евхаристии, к которому не приступают без удостоверенной покаянной плэромы. Иными словами: Божий Свет благостно дается и тому, кто еще не возмог, или уже изнемог, но от могущего требуется молитвенная плэрома.

Таинство, совершаемое и приемлемое без молитвенного наполнения, происходит не к Благодати, а "в суд и в осуждение". Иными словами, оно благодатно для достойного, который приобщается Свету; и исключающе или даже извергающе для недостойного, который отсылается во тьму. Поэтому для верного постижения и осуществления Таинства надо принять все то, что мы установили в предшествующем исследовании (главы первая- двадцать третья и особенно глава семнадцатая).