Некто проводил разгульную жизнь и постепенно падал все глубже и глубже, пока, наконец, не потерял веру. И уже никто не мог ему возвратить этот драгоценный дар Неба, с кем бы он после того ни встречался. Беседовали с ним мудрецы - и не могли вдохнуть в него веру. Страдая и мучаясь от безверия, угнетаемый грехами, как дикими зверями, он бегал из города в город, от одного человека к другому. Никто не мог наполнить миром его смятенную душу. Но вот кто-то сказал ему: "Иди в пустыню. Там живет один замечательный пустынник. Если он не ответит на твои сомнения, то в целом мире больше ни к кому не обращайся. Никто тебе на них не ответит". И пошел он искать мира в пустыню. После долгих странствований по бесплодной пустыне, страдалец нашел, наконец, пустынника, к которому его посылали.

-Зачем ты пришел сюда ко мне? - Спросил его Старец. - Успокой меня, разреши мне мучительный вопрос целой почти моей жизни. Я не верою в Бога. - Почему? - Просто спросил его Старец. - Как почему? - Отвечал пришедший. - Если бы Он был, то видел бы, как я страдал, как простирал к Небесам руки, как я молился со слезами Ему иногда целые дни и ночи подряд, как я ублажал Его различными именами, как я терпеливо переносил ради Него все невзгоды жизни, как я блуждал по пустыне, прежде чем встретить тебя... Он ответил бы мне...

-Ты пришел доказывать мне, что нет Бога, а говоришь совсем другое, - отвечал Старец. - Ты вникни, вдумайся в свои слова... Кто поднимал твои руки к высоким Небесам, когда ты молился? Не Бог ли, живущий в тебе, но лишь как бы погребенный твоими собственными руками под грудами твоих многочисленных грехов? Кто наполнял твои уста нежными словами, обращенными к Богу? Не Он ли, Которого ты искал с такой настойчивостью? Кто неудержимо влек тебя из города в город и, наконец, привел в эту пустыню? Не Он ли, забытый тобою? Кто наполнял твою душу страданиями, томлением, жгучей жаждой веры? Не Он ли, оставленный тобою? - Проще я сказал бы тебе так: Он страдал, Он скорбел, Он томился, Он плакал, Он мучился, Он молился в темнице твоей души. Он неудержимо влек тебя к Себе, Он пробуждал тебя от той опасной пучины жизни, в которую ты погрузился. А ты говоришь мне, что Бог тебя не видит и не слышит...

И прозрел тогда пришедший, и сказал: "Господи, прости меня, я больше не сомневаюсь в Тебе. Отныне в Тебя я верю больше, чем во все то, что меня окружает. Ты ближе ко мне одежды, находящейся на мне, ближе воздуха, окружающего меня, ближе даже моего тела. Ты неотделим от моих мыслей, чувств и желаний. Ты всюду и всегда со мною, куда бы я ни пошел и где бы ни остановился. Ты меня неудержимо влек на путь покаяния. Я постоянно носил Тебя в своей душе, я постоянно ощущал Тебя... Таков опыт жизни. Он зовет нас к преодолению кривизны в строе душевном и часто вырывает из сердца молитвенные вздохи: "Забуди, Господи, безмерная моя беззакония и разреши ослепление сердца моего, и даждь ми слезы умиления во очищение скверны мысли моея; услыши, Господи, вонми, Человеколюбче, очисти, Благоутробне, и от мучительства во мне царствующих страстей окаянную мою душу свободи... Ты царствуй во мне, благий и человеколюбивый Господи; и всего твоим быти, и жити мне, прочее, по Твоей благоволи воле. И подаждь ми неизреченною Твоею благостию сердца очищение, уст хранение, правоту деяний, мудрование смиренное, мир помыслов, тишину душевных моих сил, радость духовную, любовь истинную, долготерпение, благость, кротость, веру нелицемерную, воздержание и всех мя благих плодов исполни дарованием Святого Твоего Духа".

Бог наш! Наполни наши трепетные души Твоим миром, Твоей радостью, Твоим светом. Сердце наше готово встретить Тебя, Господи! Любовь к Тебе делает нас равнодушными к жизни этой и к смерти. Ты Един, Влекущий нас к Себе, к Твоей красоте премирной и к бессмертию.

Из писем

Иногда несколькими фразами раскрывается весь человек. Все затаенные глубинные думы всплывают в кратких и легких афоризмах. Особенно в переписке людей высокого духовного развития часто слышится биение проникновенного сердца. Возьмем письма Ильминского к Победоносцеву. Сколько мудрости и духовного богатства там. Какие только он ни решал задачи в области просвещения инородцев и особенно духовного просвещения. Его изумляет греческий молитвенный строй с кристальной чистотой и ясностью изложенных молитв о нуждах души. Во всем чине нашего богослужения он видит огнь Божественной благодати, исходящей на жаждущие мира и красоты человеческие души. Правда, есть трудные для понимания молитвы и песнопения вследствие глубины их содержания - таковы по преимуществу песнопения догматического характера, но такие, как, например, молитвы святых Макария Великого, Антиоха, Иоанна Златоустого прекрасны и назидательны по содержанию. В вечерней молитве св. Антиоха: "Просвети ум мой светом разума Святого Евангелия Твоего, душу любовию креста Твоего, сердце чистотою словесе Твоего, тело мое Твоею страстию бесстрастною, мысль мою Твоим смирением сохрани". Ильминский раскрывает нам мысли каждого предложения в таком виде: "Согрей душу любовию креста Твоего, очисти сердце чистотою словесе Твоего, уцеломудри тело мое (или: исцели) Твоею страстию бесстрастною..."

Особенно назидательна для нашего времени, гордого своим образованием, заносчивого своим умом и самодурного своею волею - последнее прошение: "Мысль мою Твоим смирением сохрани..."

Отчего, в самом деле, люди наиболее мыслящие чаще ломают себе шею? Именно от недостатка смирения... "Много с разных стран, с разными орудиями ополчаются на истинную Христову Церковь и готовы живую ее свести в ад, но она должна победить и восторжествовать как истина и сила Божия. И вот каждое Воскресение Христово должно обновлять в нашей мысли эту надежду и эту силу и подкреплять нас..." "Я принялся довольно пристально всматриваться в наши церковно-богослужебные тексты и книги, сличил их с греческими, сличил новопечатные книги с старопечатными и пришел ненароком к такому выводу, что XVIII век привнес в церковную область много чуждого, мирского, страстного и подобострастного, а исправители Библии Петра и Елисаветы и священный язык окончательно перепортили..."

О древних переводах Библии проф. И. Евсеев так отзывается: "Состав разновременных славянских переводов, как мозаика, блещет переливами всех цветов радуги и является несомненно ценным памятником нашего исторического церковно-библейского самосознания разных веков от XI до XVII..." (Речь на год. Акте 1911 г. В С.-Пб. Духовной академии. "Христианское чтение", 1911 г.).

Возвращаемся к Ильминскому и к его строгим суждениям: "Храм Божий и церковные книги в XVIII веке сделали ареной политических симпатий и педагогических воззрений" (см. Службы 5-го сент. и 30-го августа)... "Вредно и разделение, допущенное в практике некоторых законоучителей и экзаменаторов, которые шугают мальчишек разбросанными вопросами: "Как читается 5-й член Символа Веры? Как 10-й? Как 3-ий? И т.д. Гоняют их из угла в угол равно также по заповедям, по блаженствам и по молитве Господней. И обратили живое Слово Божие в гимнастику памяти, самую бездушную и бессмысленную... У греков не было катихизиса. Катихизис - придумка западная и деление молитвы Господней и проч. - дело западной средневековой схоластики. У греков прямо изучали Св. Писание, богослужебные книги, творения свв. Отцов; почерпали воду из источников живых и обильных, а не такую, подобно, аптечную квинтэссенцию, как катехизис".

"Между текстами, завоевавшими себе авторитет долговечный и обширный, высоко выдается один - своею древностию, своим дивным поэтическим полетом. Это текст - греческий... И этот-то текст в древности с изумительной точностью, с вдохновенною смелостью был переложен на язык юный и свежий, но богатый и гибкий - перевод этот наложил на юный язык неизгладимую печать. Язык этот сделался книжным языком великого христианского народа, и в церковно-славянском тексте, освященном веками, красотой затмевающим все прочие, кроме греческого" (Письма Ильминского. Казань, 1895 г.).

Язык славянский важен и велик для нас как язык молитвы, тысячелетнего богослужения на нем и исповедания нашей святой веры.