Если собрать изречения св. Апостола в послании к Филиппийцам, то получим сжатое, но возвышенное и сильное изображение Христианства в вере и жизни. Это не стиль рассуждения, а сердечная речь: "Если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, то исполните мою радость, имейте одне мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны" (2, 1-2)... Ни одно послание св. ап. Павла не подходит так близко к форме обычного письма, как это. Если взять во внимание тон и дух его, то ни в одном послании не выразил Апостол столько сердечности и близости, как в этом. Если остановиться на содержании, то оно при всей своей простоте - Божественно, возвышенно и всеобъемлюще, по выражению еп. Феофана. С первых слов Апостол учит добро свое не себе приписывать, а Богу, без Которого не имеет успеха ничто истинно доброе. Характерно признание самого Апостола, преисполненного любви и искренности. "Всякий раз, - говорит он, - как молюсь, Бога благодарю за вашу память и о всех вас молюсь с радостию. Молитва о вас составляет для меня утешение и отраду... Любовь, объявшая душу любящего и угождающего Богу, погашает всякий пламень и производит чудесную росу, как в пещи Вавилонской". "При всех трудах и занятиях, - говорит Апостол, - я имею вас в сердце, как сообщников благодати..." Чрез свое вещественное подобие Апостолу они стали общниками его духовного, благодатного богатства. Стали они общниками и его проповеди, его учения, которое распространяемо не Павлом, а чрез Павла от Самого Бога всем объявляется таким образом самый верный путь спасения. В этом сила Евангелия! Уста человеческие, а то, что они произносили, Божеское, по той силе, которая действует таким образом. "Действующий во мне, - заявляет Апостол, - есть Сам Господь, Который не даст напрасно затмить славу Свою; а я все, что ни делаю - для Него делаю". Потому, что бы ни вышло из текущих дел, всем возвеличится Господь. В этом цель жизни моей. Я ничем не постыжусь. Буду жив? - Жизнию возвеличится Господь. Умру? - Смертию возвеличится. Он сделал меня сильнее смерти, не допустив меня убояться насильственной смерти. А поэтому, "жить ли мне должно, или умереть, то и другое приму благодушно", - как, вторя ап. Павлу потом взывал св. Златоуст. Я уже безвозвратно отдал жизнь мою в руки Господа. Что Ему угодно, то и сотворит...

В этом и есть истинная крепость всякого православного человека - быть, подобно ап. Павлу, твердым в уповании и неизменным в стремлении, хотя бы и умереть пришлось за Истину. Если же враг склоняет нас ко греху, вспомним, что всякий грешник есть богоборец, и это остепенит нас. Не забудем, что Господу угодно, чтобы мы жили и действовали по Его всеблагой воле; а когда этого нет, Он Сам различными образами приходит к нам и оказывает Свою помощь. Господь желает, чтобы мы жили праведно и опытом жизни учились творить волю Его.

То же самое должны мы внушать подрастающему поколению, которое, к великому сожалению, сейчас теряет свой родной язык, а вместе с ним теряет и истинную веру...

Надвигается темная ночь нравственного разложения и развращения. Ложь внедряется в человека. Наша задача - светить в этом мраке Христовой Истиной; привлекать души образом и проповедью святости; сеять подлинное знание во Христе Иисусе.

О гностицизме

Гностики были люди религиозные, но с душой, исполненной языческих басней. Их задание было - избавить человечество от бедствий земной жизни и спасти его. Гностик смотрит на этот мир, как на произведение злых демонов, держащих в своей власти и человеческую душу. Отцами гностиков являются вавилонские маги-астрологи. Они появились ранее Христианства. Гностики пытаются исправить и Христианство по своему, то есть взять от него имя и форму и наполнить своим содержанием, подменить ценность подделкою. Это не простое и случайное заблуждение религиозной мысли и чувства, это - болезнь человеческого духа. Это - антихристианство.

Гностицизмом отдает современное сектантство. От гностицизма имеют корни и иные вероисповедания, отошедшие от единой Апостольской и Соборной Церкви. Его можно распознать в современных религиозных и философских течениях.

Гениальный В.В. Болотов хорошо исследовал это течение в своей "Церковной истории". Мне прямо чудом попали литографированные лекции его, читанные им в 1896-97 гг. Они принадлежали известному в Харбине кандидату Богословия П.А. Чистякову, слушавшему В.В. Болотова. Мое обещание, данное П.А. Чистякову, -использовать эти лекции в печати - хочу сейчас хотя бы в малой мере осуществить...

"Кроме внешней борьбы с язычеством, - пишет В.В. Болотов, - Христианство должно было вести борьбу в области чистой мысли, оно должно было бороться с гностицизмом. Как возможно, спрашивается, чтобы такие воззрения, которые проповедовал гностицизм, могли привлекать умы? Эти воззрения почти бессмысленны, рассказы гностиков представляются игрой фантазии. Во главе гностиков стояли люди высокообразованные - с философским складом ума; гносис противопоставлял свои воззрения христианским, говоря от лица науки. Поразительное стремление гностиков облекать свое учение в форму эпопей находит отчасти свое объяснение в том, что они отдавали этим дань своему восточному происхождению. Чем колорит гносиса был восточнее, тем более имел он авторитета в глазах языческого мира. Чтобы сделать воззрения и идеи наиболее восприемлемыми и поставить их в наилучшие условия распространения, и в наше время очень часто прибегают к помощи беллетристики, облекают их в форму вымысла. Посему и гностики были правы, когда облекали свои мысли в повествовательную форму - в форму эпопеи. Гносис противустал Христианству как воззрение по преимуществу научное. Но гносис предлагал решение мировых задач не на основании только научных изысканий, но и на основании Божественного Откровения.

Гносис по отношению кафолической Церкви стоял довольно своеобразно. Гносис не претендовал на то, чтобы заменить собою все существующие религии. Он предполагал, что вопросы жизни так серьезны, что их могут понимать только немногие. Поэтому все религии, и Христианство в особенности, как занимающиеся решением этих вопросов со своей точки зрения, имеют право на существование.

Естественно, что борьба с гносисом содействовала тому, что христиане стали твердо держаться канона священных книг и уяснять их принадлежность к канону. Гносис противостал Христианству как наука. Проповедь Христианства не старалась согласовываться с научными изысканиями, достигнутыми в то время. По своей простоте Христианство не затрагивало тех вопросов науки, которые не могли не нуждаться в разрешении. Христианство, как религия не от мира сего, не задавалось решением вопросов мирского характера.

В исторических обстоятельствах того времени, на которое падает развитие гносиса, лежат уже данные для того, чтобы это философствование получило специфическую окраску: гносис явился, таким образом, как философия религиозная и именно как философия пессимизма. Совокупность многих условий должна была вызвать это явление. Если брать гносис по его основе, как философскую систему, то здесь должно было сказаться прежде всего угасание философской мысли. Все наиболее энергичные представители философского мышления принадлежали уже к прошедшему периоду: на смену Платона и Аристотеля выступили эпигоны - и один другого ничтожнее, и один другого менее оригинален. Экклектизм, подчас довольно беспринципный, из всех систем, современных появлению Христианства, был самою популярною философией. Если всмотреться в общее положение культурное, то и здесь оказывается много явлений, направляющих мысли на эту пессимистическую ноту. Греческий мир задушен был Римом, следовательно, наиболее культурный центр древнего человечества должен был погаснуть. Сам победитель - Рим переменил основу существования, поставил перед собою задачу, по-видимому, самую широкую - задачу всемирного обладания. Для него сделалось девизом: "Ты, Рим, помни, что тебе должно повелевать народами". И эта задача при императорах более или менее полно осуществлена: действительно, Рим повелевал народами. Но если поставить вопрос, доставили ли эти новые политические успехи какое-нибудь счастье, то придется этот вопрос решить отрицательно. Правда, возникновению принципата предшествовала довольно кровавая сумятица в самом Риме. Времена триумвиратов знаменовались часто истребительными войнами среди самих римских граждан, и когда принципат возник при Августе, продолжен при Тиверии, то этот переход в новую форму принес значительные улучшения в общественной жизни. Но были республиканцы, которые достаточно были проницательны, чтобы не мочь не заметить, что, несмотря на удержание республиканских форм, Рим является все же монархией; поэтому послышались сетования различных патриотов доброго времени, хотя если бы взвесить их сетования и вопли, то пришлось бы во многих случаях отказать им во всякой законности. Но несомненно, что принципат затем дал таких представителей, которые были менее всего достойны престола: деспотизм их принял самые широкие размеры. Неудивительно отсюда, если состояние умов в столице было самое угнетенное и литература начинает особенно развиваться в форме поэзии сатирической.

Тем не менее, эти времена дурных цезарей оказываются явлением скоропреходящим; делаются со всех сторон добросовестные усилия доставить человечеству наиболее обеспеченное существование. По верному замечанию наилучших знатоков римской жизни, если бы Ангел Божий подвел итог тому, как управляются народы, входившие в состав империи Септимия Севера в начале III века по Рождества Христовом и как управляются эти же народы во все последующие времена, то едва ли приговор его не состоялся бы в пользу управления именно под влиянием римских цезарей, потому что, вероятно, никогда - ни прежде, ни после - правительство так добросовестно не заботилось о том, чтобы управлять всеми этими обширными и разновременными территориями по всей империи; никогда и интересы населения не были взвешиваемыми так внимательно, никогда правительство не делало столько для удовлетворения духовных стремлений и чистой нравственности, как в это время. Между философами обнаруживаются порывы к тому, чтобы нравственность обосновать на гуманности. Современники этих философов стараются вести жизнь настолько удовлетворительную в нравственном отношении, что с ними никак нельзя поставить в ряд подчас лучших представителей исхода республики и начала монархии; и, не смотря на эти лучшие усилия, которые должны были бы вселить в людях уверенность, что они прогрессируют и в нравственном, и в политическом смысле, ни в ком, однако, не рождалось уверенности, что впереди его ждет не худшее, а лучшее; какая-то старость чувствовалась во всем культурном мире; слагались легенды даже в том смысле, что люди чувствовали даже физическое вырождение: утверждали, что глаз человеческий не замечал так далеко корабля, как видели его предшественники. Когда приходилось говорить о каком-нибудь идеальном будущем, то всегда это идеальное будущее понимали, как возвращение к прошедшему. Еще Гораций охарактеризовал своих современников так: tristis gens mortalium; и когда Вергилий думал воспевать наступление золотого века с началом принципата, он полагал, что сама справедливость возвращается в Сатурново царство. Таким образом, всеми лучшими людьми чувствовалось, что лучший период прожит, а впереди нужно ждать все худшего и худшего. Подобное состояние обветшания и истаски обыкновенно способно лишать энергии представителей философии для того, чтобы надеяться на лучшее будущее; и поэтому из всего накопленного опыта брали такие элементы, которые подходили к общему состоянию человечества, дававшему себя чувствовать решительно во всем..."