Обширность Астраханской епархии и отдаленность от центра вновь создаваемых в Кавказском наместничестве русских поселений вносили много трудностей в духовную жизнь русского православного населения на Северном Кавказе. Церковному строительству препятствовал сильный недостаток духовенства. В 1777 г., когда начали создаваться крепости Азовско-Моздокской линии, при 15 церквах Северного Кавказа недоставало: священников—5, диаконов—7, дьячков—9, пономарей—14. Нередко одному священнику приходилось обслуживать несколько приходов, удаленных друг от друга на большое расстояние. В 1773 г. благочинный Георгиевска священник Казьмин в жалобе на имя епархиального архиерея писал: «Приход мой состоит из пяти станиц, яко то: Екатериноградская, Павловская, Марьинская, Георгиевская, Андреевская расстоянием не менее 200 верст. Кроме того, по долгу звания моего, благовременно и безвременно приходится исправлять мирские требы во вновь появляющихся селениях по Потемкинской линии... Приходится переезжать от одной станицы или селения до другого необитаемыми и совсем дикими степями не менее как по 50 верст расстоянием, подвергая почти при всяком таком переезде

жизнь свою опасности, в рассуждении обитающих в соседстве горских черкес и пр. иноверных народов, кои нередко не токмо обезоруженных людей, но воинские команды, в большом числе, проезжающие в плен захватывали или умертвляли»96.

Не на высоте был тогда культурный и нравственный уровень Кавказского духовенства. Большинство священников было малограмотно, некоторые не могли даже подписаться под донесениями епархиальному начальству. Кадры духовенства пополнялись исключительно за счет детей священнослужителей, определявшихся иногда на церковные должности в возрасте 9—11 лет. "Приток иносословных в духовное звание был крайне ограничен, хотя епархиальные архиереи благожелательно отнеслись к так называемым «заручным постановлениям» прихожан в отношении кандидатов на церковнослужительские должности. Такие одобрения писались по особой печатной форме. Вот одно из них: «Мы, нижеподписавшиеся Александровского уезда, слободы Калиновки атаман Петр Шунько, первые люди и все прихожане, свидетельствуем по чистой нашей совести, что желающий быть при нашей церкви житель Николай Степанов Вышневецкий — человек добрый, не пьяница, в домостроительстве своем не ленивый, не клеветник, не сварлив, не любодейца, не убийца, в воровстве и обманах не изобличен, добронравен и поведения честного, а потому мы желаем иметь его при нашей церкви,— в чем сие одобрение даем». Лишь в последней четверти XVIII века по распоряжению Св. Синода, кроме предоставления такого одобрения, ставленников проверяли в знании краткого катехизиса. В их документах однообразные отметки: «Катехизис знает и силу его понимает». Однако по недостатку кандидатов на священнослужительские должности, эти испытания нередко производились только для формы. Одобрение же получал тот, кто соглашался поступить на более выгодных для прихода условиях. И только в 1797 году Указом Св. Синода представление приходских заручных прошений было запрещено. Беспрерывные набеги горцев, бедность и малочисленность приходов, скудное обеспечение духовенства, его приниженное положение—все это создавало исключительно тяжелую обстановку для распространения и развития христианских идей на Северном Кавказе. Священникам, особенно в казачьих старообрядческих приходах, нередко приходилось зарабатывать себе и семье на пропитание дневное поденной работой у казаков. Многие из них, прося Астраханских епископов о представлении денежного и хлебного жалованья, просили «смиловаться» и «не дать умереть с женою и детьми голодной смертью», ибо «дохода никакого нет». Приверженные старообрядчеству казачьи старшины и атаманы глумились над православным духовенством и даже избивали его, не встречая должного отпора от далекой епархиальной власти. Глава Осетинской комиссии протоиерей А. Лебедев писал Астраханскому владыке: «Не соблаговолено ли будет нашу Моздокскую соборную церковь освободить от власти коменданта, понеже он у нас — в лице вашего преосвященства — имеет власть отдавать всякие приказания, когда, куда и которому священнику ехать не только в приход свой, но и в городки для исправления мирских треб; даже ключи от церкви хранит у себя».

Такое положение не способствовало укреплению Кавказского духовенства. Это было тем более прискорбно, что, ввиду особых условий колонизация края, паства сама тянулась к церкви. «Состав населения был очень пестрый,—пишет Г. Н. Прозрителев,—украинцы однодворцы, отставные гусары, отставные солдаты Кавказского корпуса и их дети, цыгане, люди неразрешенных званий, бывшие запорожцы, разночинцы, не помнящие родства, киевские казаки, пехотные солдаты и т. п. ...Переселенцы первое время не имели церквей, несмотря на ходатайства им не разрешали строить церкви, и они оставались без священников. Население в суровой и тяжелой жизни в новом крае, оторванном от всей России, не могло найти себе утешения в церкви. Отсутствие возможности исполнять самые необходимые христианские требы, как крещение и погребение, не говоря уже о церковных службах, только усугубляли тяжелое положение первых переселенцев. Населению чинились препятствия в том, чтобы построить свою церковь и иметь своего священника, причем чинились самим правительством и исходили от Св. Синода. Существовали, очевидно, какие-то опасения, что население не в силах будет поддерживать церкви и духовенства, а может быть и опасения за прочность приобретения края. Но будущее не оправдало этой странной настороженности»97.

Только в результате усиленного ходатайства Саратовского и Кавказского генерал-губернатора П. С. Потемкина Св. Синод разрешил возводить храмы на Азовско-Моздокской линии: «Постройка оных позволяется при том однако ж условии, чтоб они строились только в потребных местах (в селах не менее 500 душ), а также, чтоб и к содержанию будущих при них священно-церковнослужителей были изыскиваемы средства». Сооружение Азовско-Моздокской линии заметно увеличило приток новых поселенцев на Северный Кавказ, повлекло бурный рост новых сел на р. Куме и вблизи Ставрополя, что в дальнейшем благотворно сказалось на церковном строительстве и положении Кавказского духовенства.

В распространении христианства среди народов Северного Кавказа большую роль сыграло образование в 1745 г. в Кизляре Осетинской духовной комиссии. Именно она положила начало миссионерской деятельности среди осетинского народа. Инициатива учреждения этой миссии принадлежала грузинским духовным лицам—архиепископу Иосифу и архимандриту Николаю, подавшим в 1743 г. царице Елисавете Петровне челобитную о посылке—для проповеди христианства среди 200 тысяч осетин — находившихся в Москве грузин архимандрита Пахомия и игуменов Христофора и Николая98. Они объясняли необходимость этого тем, что осетины издавна придерживались христианской веры. «То доказывают состоящие и поныне в жительствах их каменные со святыми иконами церкви, к коим они охотно прибегают, и посты содержат и когда по случаю увидят какую христианскую духовную персону, с оною поступают ласково, и желательно в дом к себе для посещения неотступно просят, и к принятию греческого вероисповедания весьма склонны, да и мольбищ идолопоклоннических у них нет, но не получая проповеди Слова Божия, молитву творят, взирая только на небо»99.

В то время Осетия по Белградскому договору России с Турцией считалась зависимой от Кабарды. Прямое вмешательство России в дела Осетии могло бы вызвать протесты Турции на нарушение Белградского трактата. Посылка же в Осетию православной миссии из грузинских духовных лиц, из свиты бежавшего в Россию от персидских полчищ царя Вахтанга VI, позволяла царскому правительству обойти стеснительные условия договора. В 1745 г. эта православная миссия во главе с архимандритом Пахомием прибыла в Осетию и основала в районе с. Майрамадага (по р. Фиаг Дон) Осетинское подворье. Затем она развернула широкую миссионерскую работу среди осетин в городах Кизляре, Моздоке, где в 1764 г. была образована духовная школа для обучения новокрещенных осетинских детей, просуществовавшая до 1792 г. К открытию этой школы в Моздоке уже жило свыше 200 новокрещенных поселенцев и была построена церковь. Правда, миссионерская деятельность грузинского духовенства имела серьезные недостатки. Ученый Ю. Клапрот, побывавший на Кавказе в 1807—1808 гг. так отзывался о христианизации Осетии: «Все их обращение ограничивается крещением; они находили для этого много охотников, т. к. многие повторили этот обряд вследствие того, что окрещенным выдавалось за счет государства 12 аршин грубого полотна на сорочки и штаны, две высушенные севрюги и один латуневый крест. Однако о христианстве горцы ничего не узнавали, кроме того, что они называли себя христианами и умели сделать знак креста»100.

По словам Буткова, «с 1746 по 1764 г. из Осетинской комиссии показывали 2085 душ обоего пола, обращенных в христианство. Но Астраханский преосвященный тогда же доносил, что за нерадением тех духовных лиц и за неисправлением служб, едва ли сей новопросвещенный народ имеет какое понятие о христианском законе»101. Проповедь христианства среди осетин и ингушей «худой успех имела от грузинских духовных». Последние «обращающихся удостаивали Св. Крещением с чрезвычайной поспешностью и, чтобы склонить их к принятию сего таинства, употребляли средства более мирские, нежели духовные, между тем, входили часто в разбирательство мирских дел, делали разные друг на друга доносы; а тем самым не исполняли в точности возложенного на них звания»102.

Знаток истории Осетии проф. Б. В. Скитский в своих «Очерках по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г.» также считает, что служившее в Осетинской комиссии духовенство оказалось не на высоте. Усвоение христианства осетинами было чисто внешним. Стимулом к принятию христианства было желание получить выдаваемые при крещении холст на рубашки и 50 копеек денег, а женщинам сверх того зеркальце и ножницы. «Желание получить эти дары было так велико, что некоторые крестились по нескольку раз, переменяя для этого свое имя и переходя из своего прежнего местожительства в другое»103.

Грузинские миссионеры жили на Осетинском подворье временно, торгуя привозимой из Кизляра вяленой рыбой и промышляя приискиванием проводников для приезжающих из Грузии. Порта, по настоянию владетельных князей Б. Кабарды, выдвинула в 1764 г. России формальный протест по поводу устройства Осетинского подворья на кабардинской земле. В 1769 г. на эту первую миссию обрушилось несчастье. Возглавлявший ее архимандрит Григорий во время поездки в Грузию был убит. Осетинское подворье, из-за спора между грузинскими духовными лицами и жителями Куртатинского ущелья, возникшего по наущению кабардинских владетелей, было совершенно разорено. На место убитого архимандрита Григория во главе Осетинской духовной комиссии в 1770 году был поставлен архимандрит Порфирий. Однако уже тогда Св. Синод пришел к выводу о необходимости назначения руководителем миссии русского духовного лица и коренного преобразования всей миссионерской деятельности среди осетин, так как большинство недостатков «ни от чего иного, как от худого самих проповедников поведения, а именно: проповедники оные, оставляя близкие к городам здешней империи места без проповеди, отъезжают в отдаленные и дикие, проповедывают на русском или грузинском языке тем, которые их не знают; крещеных оставляют без всякого наставления; возвращаясь же потом к ним, делают под разными видами привязки и чрез то сыскивают случай себя обогащать насильственно, делают всякие притеснения, не стараясь притом нимало их привести в познание веры и закона...»104

Действительным учреждением Осетинской духовной комиссии надо считать 1771 год, когда ее главой был назначен русский священник из Тверской епархии протопоп Афанасий Лебедев105. В Св. Синоде ему выдали секретную инструкцию, как он «вместе с прочими находящимися в Осетии священнослужителями поступать должен в обращении тамошнего народа в православную, греко-российскую веру».

Одно из главных наставлений гласило: «Учение иноверным преподавать вы должны из единого Евангелия, Деяний и Посланий апостольских, не отягощая обращаемых разума, яко во младенчестве веры еще сущего, преданиями, кроме самых нужнейших и к основанию веры служащих догматов». Самому Афанасию Лебедеву инструкция предписывала иметь свое пребывание в Моздоке, «в поселении для новокрещенных горских жителей заведенном и осетинских людей наставлять в законе и иметь за ними присмотр». Всем прочим духовным лицам предлагалось остаться навсегда в Осетии. Протопопу Лебедеву вменялось в обязанность ездить в Осетию «для очевидного свидетельства и наставления», при том, однако, условии, что «порядок в пути и самое продолжение времени в положенном на вас деле зависит не от вашего выбора и произволения, но единственно от распоряжения и наставления Кизлярского коменданта, которому все обстоятельства тамошних народов известны быть могут и без ведома его ничего собою не предпринимать»106.

В случае же возникшей опасности для жизни во время миссионерских поездок рекомендовалось требовать «вспоможения и защищения» от находящихся в Кизляре и Моздоке команд. Инструкция также предупреждала о том, что духовные лица могут находиться «под некоторым у тех команд надсмотрением, которые принимать будут всякие паче чаяния приносимые на вас жалобы, для сообщения о том к архиерею и Святейшему Синоду». «Здесь, паки,— говорилось далее,— напоминается о тех качествах, каковые вам, избранным на сие евангельское служение неотменно иметь следует. Должны быть вы завсегда трезвенны, целомудры, благоговейны, чинны, кротки, любовны, снисходительны, учительны, оказывать себя пред всеми не ханжами или лицемерами, но искренними и чистосердечными, не склоняться ни под каким видом к какому-либо насилию и лихоимству, ничего не вымогать и отнюдь не брать, ибо должны вы иметь в памяти сие: отправляетесь на сие святое дело не для насыщения алчбы в корыстолюбии, но для приобретения славы Божия, пользы государства и для спасения душ человеческих»107.

Инструкция оговаривала, что служба церковная среди осетин могла быть отправляема на русском языке, предписывая, однако, «символ веры, десятословие и молитву Господню, с кратким объяснением предать иноверным вразумительным всем им языком». Важное значение имел пункт, касавшийся деятельности Моздокской школы. «Самое трудное дело есть при проповеди иноязычным неразумение взаимное языка, для чего надобно, во-первых, сколько возможно стараться, чтобы из обращенных принимать в учрежденную в Моздоке школу учеников с тем, чтобы они никогда своего не забывали, и чтоб таких со временем, по обучении российской грамоте, и по способности мест, можно было бы посвящать к церквам обращенных во священники и посылать для проповеди»108.