Если все это так – а это так несомненно, – то не следует ли отсюда, что о значении науки в жизни можно говорить только с некоторыми существенными ограничениями?

Теперь так много слышится речей, порою очень горячих и страстных, о научном миросозерцании, о том, что наука может быть и она лишь одна должна быть руководительницей жизни культурного человечества. В этих речах, думается, больше задора и самообмана, нежели мысли и продуманного убеждения. Такие речи особенно склонны повторять те, у кого, по выражению В. С. Соловьева, “запросы мышления останавливаются на мнимых истинах, мнимо доказанных какою-то мнимою наукою” [1]. На самом деле в науке бесконечные споры даже о мелочах жизни; тем более наука оказывается беспомощной и ненаучной при решении основных вопросов бытия. Если поглубже задуматься над жизнью, то постоянно будешь наталкиваться на элементы иррациональные, сверхразумные, будешь все больше и больше убеждаться в истине слов апостола Павла: верою ходим, а не видением [2]. И это в природе вещей. Анализ самого нашего сознания показывает, что рассудочные научные формы познания представляют лишь выстроенное на поверхности здание, под которым лежит в глубине человеческого духа фундамент мистический. Это заслуга нашей родной русской философии, что она в лице В. С. Соловьева и С. Н. Трубецкого открыто заговорила о господстве в жизни нашего сознания начал религиозно-мистических. К обоснованию этого тезиса направлена соловьевская “Критика отвлеченных начал”, его “Кризис западной философии”, “О философских началах цельного знания”. То же и в “Основаниях идеализма” С. Н. Трубецкого. Подумать хотя бы над двумя фактами сознания. Наука убеждена, что она познает реальный мир и что ее познание достоверно. Без этого убеждения невозможна наука. Но ни того, ни другого наука не может доказать своими собственными силами. Если мы вздумаем усумниться в реальности мира, то не найдется таких онтологических умозаключений и доказательств, которые принудили бы нас отказаться от наших сомнений. Солипсизм, учение о том, что solum ipse sum, что “существую только я”, мыслящий субъект, солипсизм логически непобедим. Материализм и идеализм равно не знают реального мира. Для материалиста познаваемый мир ограничен, как выражался Кондильяк, его кожей. Для идеалиста... но разве гегельянская фантасмагория мысли не обратила всей действительности в идею самосознающего духа?. Точно то же можно наблюдать и в вопросе о достоверности. Достоверность рассудка не доказуема, и это похвальная откровенность философии, когда она в лице Декарта перевела вопрос в область религиозно-мистическую: “Неложный не мог создать моего рассудка лживым”.

Иначе религиозные корни нашего духа могут сказать научным ветвям то же, что корни сказали легкомысленным ветвям в крыловской басне:

“...помните ту разницу меж нас: Что с новою весной лист новый народится, А если корень иссушится, Не будет дерева, ни вас!” [3]

Мчатся тучи, вьются тучи... Мутно небо, ночь мутна... В поле бес нас водит, видно, Да кружит по сторонам

Оледенелою звездой Или потухнувшим вулканом Помчится, как корабль пустой, Земля воздушным океаном. И, странствуя между миров, Воссядет дух мимолетящий На остов наших городов, Как на гранит неговорящий.