Ответ: Иезуитский орден отличался узким практицизмом, неразборчивостью в средствах и приземленностью цели. Силой этого ордена была беспрекословная дисциплина, доходящая до обезличивания членов ордена. Унификация культур, в том числе унификация календаря, соответствовала духу этого ордена. Устав ордена регламентирует жизнь иезуита до мельчайших подробностей, которым мог бы позавидовать Талмуд. Насиль­ственный коллективизм и казарменный тип колоний, основанных иезуитами, превращали человека в робота с заданной программой. Крайний рационализм, замена мистики театральностью, стремление ко всеобщей унификации и обезличиванию, во мно­гом предвосхищавшие методы коммунизма, должны были отра­зиться на детище иезуитов - григорианском календаре.

Мистика, символизм, красота и гармония юлианского кален­даря были отброшены как ненужный хлам; календарь был про­кручен сквозь узкое мышление рационалистов, как через мясо­рубку: от него было оставлено только то, что отвечало новой шкале ценностей, на вершине которой находились практицизм, унификация и обезличивающий коллективизм. Не научные до­стижения, а духовное снижение, приземленность и ползучий позитивизм создали в протестантских странах Европы поле для распространения этого календаря. С католическими странами дело обстояло проще. Папа, "безгрешный" папа, объявлялся творцом календаря. В честь реформы была изготовлена медаль с изображением Григория XIII и надписью "лучший из священни­ков" (буквально - жрецов). Указ (булла) папы повелевал като­ликам безоговорочно принять новый календарь под угрозой от­лучения от Церкви. Голоса известных католических ученых, ко­торые раздались против календарной реформы, вскоре замолкли перед угрозой отлучения. Самыми энергичными распространите­лями григорианского календаря в то время были не ученые, а иезуиты. Григорианский календарь был воспринят православны­ми как папский календарь не потому, что он происходил из Ри­ма, а потому, что нес в себе разрушительный дух иезуитского рационализма - напомним, что модель "расширяющейся вселенной" возникла в католической среде (аббат Лемарк), однако мы не называем эту гипотезу "папистской". В григорианском календаре из периода в 400 лет изымались три високосных года путем замены их простыми годами, вследствие чего указанные в юли­анском календаре ритмы перестали действовать, подобно тому, как дает перебой огромный механизм, если вынуть из него одну деталь.

Кроме того, григорианский календарь стремится к мак­симальному приближению к тропическому году, однако сам тропический год, в отличие от звездного, не является постоянной величиной, а подвержен значительным колебаниям из-за вибра­ции поверхности земли, поэтому торжественное заявление папы Григория XIII о том, что он "остановил точку весеннего равно­денствия", не соответствует действительности. Эта точка каждый год производит зигзаги. Григорианский календарь, как сезон­ный, должен был превратиться в бюллетень для земледельцев, ремесленников и политиков. Но в двух первых случаях не впол­не достигнута даже эта утилитарная цель, так как времена и ха­рактер сезонов в разных странах и местностях различны и зави­сят от множества факторов, которые не может вместить и согла­совать ни один стабильный календарь.

Вопрос: Имеются ли фактические доказательства того, что величины юлианского календаря производили согласование сол­нечного и звездного года, и возможны ли математические прос­четы и неточности, зависящие от уровня современной юлианско­му календарю науки?

Ответ: Математическая ошибка не может создать гармони­ческой системы с повторяющимися периодами и ритмами, кото­рые отличаются постоянством, точностью, если так можно ска­зать, "математической красотой". Материалистическое мышление стремится свести все мироздание к "серии случайностей", а рели­гиозное сознание видит причину явлений. Теперь ответим на этот вопрос более конкретно. Юлианский календарь был создан алек­сандрийскими астрономами во главе с Созигеном в середине I в. до Р.Х. и объявлен государственным календарем Римской импе­рии в 44 году до Р.Х. Греческий астроном Гиппарх, живший столетием раньше Созигена, составил астрономические таблицы, где звездный год был вычислен с фантастической точностью и отличается от современной нам принятой величины звездного года только на 20 сек. Что же касается солнечного года, то Гиппарх определил его с отклонением на 6 мин., и это может быть объяснено - солнечный год нестабилен. Что касается лунного ме­сяца, то уже в Вавилонских таблицах он доходил до точности в пределах двух секунд. До сих пор непонятно, как астрономы древности, не будучи оснащены такой аппаратурой, которой об­ладает наш технологический век, могли достичь столь высоких результатов.

Созиген имел в руках таблицы Гиппарха, но пошел иным пу­тем - путем гармонизации времени, положил в основу календаря цикличность и ритм. Надо сказать, что величайший астроном древности Птолемей, живший во 2-ом веке по Р.X.,использовал таблицы Гиппарха, однако в измерении года он пошел не за Гиппархом, а за Созигеном. Поэтому мы видим здесь не ошибку древних астрономов, а скорее высшую культуру их научного мышления, их восприятия времени не только как протяжен­ности, но как гармонии и ритма. В этом отношении характерно, что многие календари древнего мира сохраняли числовое изме­рение года как 365,25 суток, как гармонирующее число. Харак­терно также, что иудаистский календарь, являющийся ветхозаветным храмовым календарем, относится к лунно-солнечному году и, несмотря на сложность своей структуры, имеет средний год, приближающийся к юлианскому году. Здесь тайна вечности, которую не так просто увидеть через телескоп.

Что касается знаний древних, то они не укладываются в при­митивную линейную схему эволюции. Немецкий астроном Херхман в книге "Открыватели неба" пишет, что тех, кто захотел бы восстановить дошедшие до нас памятники зарождения и разви­тия древней астрономии, ожидало бы разочарование, - таких па­мятников не существует, а дошедшие до нас со II тысячелетия до Р.Х. памятники отражают уровень астрономии как высокоразви­той науки. Кроме того, эти памятники представляют собой документы, написанные иероглифами и нарочито зашифрованным письмом, которые не до конца доступны нашей интерпретации. Во времена папы Григория XIII (конец XVI столетия) европей­ская астрономия не обладала знаниями, принципиально отли­чающимися от тех, которыми обладала античная древность и средневековый мусульманский мир. Измерения звездного года повторяли таблицы Гиппарха и Птолемея. Лунный мусульман­ский календарь, основанный на древнейших календарных системах, до сих пор поражает современных ученых точностью. Зна­менитый математик и поэт Омар Хайям высчитал тропический год и создал свой календарь, математически более точный, чем создала спустя полтысячелетия комиссия астрономов при папе Григории XIII. Еще до Григория и Хайяма, в другом уголке ми­ра, в Центральной Америке, самобытная культура индейских племен создала календарь майя, более точный в своих парадигмах, чем все известные нам евроазиатские календари. К сожале­нию, в мышлении многих наших современников срабатывает яв­но или подспудно школьное представление о происхождении че­ловека от зверя, или о древности как о периоде дикости. Этот псевдонаучный миф об эволюции мешает нам видеть истинную картину истории науки.

Вопрос: Что побудило Римскую курию произвести реформу календаря?

Ответ: Причиной этого было не поступательное развитие науки, как хотят объяснить это сторонники григорианского ка­лендаря, а изменение самого мышления человека (так назы­ваемого нового времени). Теургическое восприятие мира смени­лось плоским рационализмом, сама наука потеряла целостность и раздробилась на отдельные отрасли: места древних эрудитов, до сих пор удивляющих нас энциклопедической широтой своих взглядов, заняли узкие специалисты; продолжающееся дробление научных отраслей превратило само слово "наука" в абстракцию; единое поле познания, которое древние мыслители охватили синтетическим взором своего ума, теперь разделилось на дроб­ные участки, огражденные и отделенные друг от друга перего­родками. Ученые древности были в то же время философами и поэтами. Наука, философия и искусство составляли единый гносис (познание). Теперь это единство и взаимодействие разруше­но. Наука пошла по пути практицизма и рационализма. Она за­нимается анализом явлений, потеряв общий фон, на котором происходят эти явления, т.е. изучает фрагменты картины, расчленив ее на части, без органической связи друг с другом. Искус­ство и поэзия развивали интуицию ученого, помогали ему чувствовать гармонию и красоту мироздания и через художествен­ное чутье находить поразительные по своей смелости и красоте научные решения (например, в архитектуре, математике, астро­номии и т.д.). Чувство красоты - это интуитивное видение об­разца и идеала, в свете которого каждый объект или явление, как динамическая часть целого, находили свое место. Чувство красоты, как чувство онтологического закона, потеряно для рационалистического мышления, оно вслепую ощупывает факты и видит их во тьме, отдельно друг от друга. Поэтому, несмотря на накопление фактов и технологические достижения, общее позна­ние мира не становится яснее. Наука отделила себя от филосо­фии, поэтому потеряла такие представления и идеи, как перво­причина и конечная цель, и рационалистическая наука упорно стремится объяснить само мироздание и жизнь на земле серией случайностей. Ватикан был не центром науки, а центром религи­озного рационализма, который подготовила схоластика и прак­тицизм, стремящийся земными средствами создать Царство Божие на земле. Насилие во имя добра делает человека материа­листом и вытесняет из его сознания образ всемогущего Бога, имена Которого - Истина и Любовь. Наиболее ярким выразите­лем принципа коллективизма и силовых приемов была гвардия Ватикана - орден иезуитов.

Для нас не существует случайностей в мире, где царит про­мысел Божий, где всякое явление имеет свой смысл и значение, свою причину и свои следствия. Авторы григорианского кален­даря воспользовались трудами современных им ученых, но тот факт, что идейным вдохновителем реформы и ее главным деяте­лем был иезуит, а в реформе календаря проявил главную заин­тересованность иезуитский орден, служит для нас символическим знаком, притом зловещим знаком. В благодарность за календар­ные работы именем Хрисофа Клавдиуса было названо одно из лунных морей (лунные моря - самые большие из известных нам пропастей планетной системы). Нам могут возразить, что это мистика. Разумеется, мистика, а не рационалистический шаб­лон о совпадениях и случайностях.

Вопрос: Приверженцы григорианского календаря заявляют, что церковный календарь относится к обряду, а не к догмату, поэтому его можно модернизировать, изменить или заменить другим?

Ответ: Здесь затронут вопрос более широкий, чем кален­дарная реформа. Если подходить к календарю с позиции голого рационализма, то, чтобы быть последовательными и логичными, нужно предложить другие реформы для модернизации Церкви и приближения ее секуляризованному духу современности. Обряд - это символический язык Церкви, это канал, через который ду­ша включается в поле Божественных сил и энергий, в Царство вечного Логоса; в обряде человек получает информацию не через внешние (профористические) слова, а через включенность в иное сверхреальное и сверхлогическое бытие. Если бы какая-нибудь организация предложила бы народам мира отказаться от своих национально-исторических языков и перейти на один об­щий язык, скажем, эсперанто, то, как бы мы отнеслись к такому обращению? Нам могли научно доказать, что эсперанто обладает такими достоинствами, как простота грамматических форм, точность синтаксиса, отсутствие идиом и исключений из граммати­ческих правил, что общий язык содействовал бы лучшему пони­манию и дружбе народов, свободному обмену информацией, де­лу прогресса и взаимной любви. Думаю, что никто из нас не со­гласился бы на такую языковую унификацию. Потеряв язык, народ теряет свою культуру и историю, он исчезает как нация, хранящая свои духовные ценности. Если мы, потеряв язык, поте­ряем связь со своей прошлой культурой, то с чем и во имя чего нам объединяться? Такое объединение стало бы обществом ни­щих, или, образно говоря, международным союзом беспризор­ных.

Обряд - это язык Церкви, которым она общается не только с землей, но и с небом. Если календарный вопрос - обряд, значит это вопрос языка. Юлианский календарь слит воедино с уставом богослужения, он вошел в литургическое предание Церкви. Если мы дорожим профористическим языком (история знает мучени­ков, отдавших жизнь за сохранение национального языка, и называет их героями), то почему нас во имя унификации хотят лишить мистического языка Церкви?

Вопрос: Вы хотите сказать, что юлианский календарь яв­ляется не только мистическим, но и традиционным?