2. Монастырское сообщество, духовная семья.

Если пустынничество в качестве духовной радости представляет уединение, то монастырское монашество обещает другую радость – радость братского общения.

Поэтому в монастырской жизни, начиная с Пахомия Великого, чувствуется этот пафос взаимности; особенно утверждал его Василий Великий, который был теоретиком монастырского монашества и уединенный подвиг считал урезанным и не полным.

Пафос взаимности – это же не коллектив – братское монашеское общение – это, прежде всего, взаимное внимание и взаимная забота, хотя буква устава говорит о том, что не желательно пребывать одному ни в келье, ни в дороге. Это очень строго возобновил Серафим Саровский в Дивееве. Затем, ничто ни внешнее, ни внутреннее не должно оставаться утаенным. Поэтому, если отшельнические кельи на одного и отстоят друг от друга, то здесь Пахомий Великий вводит жилые корпуса на 40 человек. Затем, общая молитва, особенно вечерняя – на молитву собираются вместе, исповедь у монастырского духовника, никакого стороннего руководства, то есть оно запрещено уставом, чтение книг под руководством и только тех, которые дает духовник или настоятель. Трапеза, только общая, одежда – одинаковая, не допускаются подарки со стороны. У Достоевского в “Дневнике писателя” есть маленькая описанная “История отца Нила” - не возите монахам конфет – это диавольский соблазн. Покрой монашеской одежды разработан Пименом Великим и сохранен на 1,5 тыс. лет.

3. Общие черты общежительского устава.

Это, кроме пафоса общности, еще и пафос педагогики и воспитательства.

В монастырь, как было заведено Пахомием Великим, принимались даже оглашенные, то есть не крещенные. Принимались при полном религиозном невежестве, даже не знали “Отче наш…” - требовалось одно – чистота и твердость намерений и готовность пребывать в монастыре неисходно. Пребывать в монастыре неисходно – человек дает обет, поэтому проситься в другой монастырь нельзя, можно перевести только насильно.

В Дивеевской обители Елизавета Алексеевна Ушакова, еще не постриженная в монахини получила приглашение перейти в другую обитель и начальницей, чтобы ее освободить от Дивеевского начальничества; она сказала: “буду молиться, чтобы лучше умереть, но не оставить обители”, ибо она была приведена Божиим Промыслом. И, наконец, прежде пострига требовался долгий и всесторонний искус. Монашеское искусство – это испытания – воспитательный пафос монастыря. Поэтому предпочтительней, чтобы в монастырь приходили еще в молодых летах.

Полное отсутствие образовательного ценза для вновь поступивших, сохранялось в XIX веке, но только для тех монастырей, которые создавались прямо по повелению свыше. У каждого монастыря был свой характер. Варнава Гефсиманский по повелению Богородицы устраивал Иверский – Выксунский женский монастырь, принимал даже таких, которые не знали ни одного церковного песнопения. Серафим Саровский принимал в Дивеево только тех, кого одобряла Божия Матерь, то есть по откровению свыше, и оказалось, что он набрал не грамотных (грамотных было 5 человек).

У нас после 1946 года ввели образовательный ценз (брать после семинарии) и пришлось отменить – не прижилось.

Новоначальные поступали под руководство старших по указанию настоятеля, то есть человек не выбирал себе ни духовного руководителя и, тем более, духовника.

Итак, первые монастыри вдохновлялись пафосом богоустановленности, поэтому монашество стало развиваться очень интенсивно. Поэтому Пахомий Великий основывает 9 киновий и его родная сестра – женскую киновию. К концу IV века киновиями застроен весь Верхний Египет. В середине IV века монашество достигает Палестины, и вот там киновиарх преподобный Илларион Великий и затем преподобный Епифаний, впоследствии епископ Кипрский. К концу IV века Малая Азия – Капподакия.