Продолжением буддизма, который чуж­дался философско-метафизических про­блем, является его вариант в виде ламаиз­ма*, хотя это «продолжение» нам представ­ляется как шаг назад, к индуизму.

* Ламаизм - течение буддизма, распространен­ное в Тибете и Монголии.

По этому учению, предсуществует пустота, которая рождает сама из себя элементы бытия, настолько кратковременные, что их можно назвать вневременными. Эта пустота яв­ляется первоосновой вещей. Этот вакуум, в котором должна раствориться без остатка душа человека, представляет собой вожде­ленную цель ламаистов. Ламаизм пытается философски осмыслить буддизм, но буд­дизм не делал попыток осмыслить и опре­делить нирвану, для него определение нир­ваны в словесной формулировке было бы уничтожением самой нирваны. Буддизм остановился на уровне эмпирики, поставив саму психику человека в неестественные условия искусственного торможения ду­шевных процессов. Буддизму нет дела ни до Божества, ни до души, ни до метафизичес­кого мира, ни до начала, ни до конца миро­здания. Для него само бытие отождествлено с понятием зла; это - диссонанс, посто­янно терзающий человека. Страдания человека можно уничтожить, только если уничтожить само бытие, а точнее - остано­вить проявления бытия. Пришедшие в Цер­ковь из буддизма отличаются наклонностью к субъективизму и индивидуализму; их ре­лигиозная жизнь как бы застывает в их рас­судке. Буддисты и ламаисты (так же, впро­чем, как и шиваисты), напомним, теряют чувство личностного Бога. Для них Боже­ство - это энергетическое начало. Они ищут Его не в молитвах, а в медитациях, и само понятие молитвы у них искажено: для них, повторимся, молитва не мольба, а рассуж­дение, обращённое не столько к Богу, сколь­ко к собственной душе; они ищут субъектив­ных состояний, а не общения с Богом как с Живой Личностью. Для них остаётся чуж­дой первая заповедь евангельских Блаженств: блаженны нищие духом (Мф.5,3). Они чув­ствуют себя в молитве не нищими, а теурга­ми и часто приписывают словам молитвы самостоятельную силу. Поэтому пришед­шие к Православию от этих учений не дол­жны забывать, что молитва, как сказано выше,- это диалог между двумя личностя­ми: ограниченной человеческой и безгра­ничной Божественной. Это синергизм* двух воль. Результат молитвы - от Бога, наша - только просьба.

* Синергизм - здесь: взаимосвязь.

Хотя оккультизм не отрицает ценности земного бытия, но он отрицает цель бытия как общение с Божеством; для оккультизма нет Бога как объекта молитвы, оккультизм имеет дело с космическими духами (а на самом деле с демонами); он хочет влиять на мир словами и магическими ритуалами.

Демон имеет индивидуальность, но лич­ность в нём стёрта. Молитва оккультиста носит характер императива - повеления; это - агрессия в мире агрессоров с целью заставить их служить оккультисту посред­ством магических знаков и таинственных имён (как паролей и талисманов). Это - общение с демоном через уподобление ему, вот почему у оккультистов до чудовищных размеров развивается гордость.

После перехода в Православие оккульти­сту, привыкшему к монологу, трудно почув­ствовать Бога как Живую Личность. Сата­на - холоден; сердце у оккультиста также хо­лодно, там нет любви, хотя душа сектанта постоянно обуреваема страстями (страсть - это пламя, которое жжёт, но не согревает). Молитва оккультиста также обращена по инерции к некой безликой силе, поэтому ему нужен особый контроль над собой. Он ищет способы к молитве, но забывает о главном: что молитва есть плод смирения и любви.

Всем этим людям крайне необходим ду­ховный руководитель, как тяжелобольному нужен врач. Смирение с покаянием рожда­ет любовь; только любовь может согреть и оживотворить заблудшее сердце. Смирение начинается с послушания, а послушание - с осознания того, что человек своими соб­ственными ограниченными (изъеденными страстями, как дерево древоточцем) сила­ми не может бороться с грехом, живущим в нём. Духовный тупик, в котором оказался оккультист (или последователь восточных религий), подобен, как ни странно, перекрё­стку двух дорог, где решается дальнейшее направление жизни оккультиста.

Либо оккультист думает, что у него доста­точно внутренних возможностей, чтобы са­мому преодолеть этот тупик, что его состоя­ние - это результат допущенных ошибок и внешних препон. Но если он решается сам исправить свою жизнь, сам выйти из лаби­ринта демонического мира, в котором оказа­лась его душа, то в результате несчастный делает ещё один круг и приходит к тому же тупику.

Либо оккультист понимает, что грех - это демонически активная сила, которая живёт в его душе (и требуется беспрерывная борь­ба с грехом, со всеми его многообразными проявлениями); он понимает, что находит­ся в окружении демонических существ - врагов беспощадных и коварных, более опытных, чем он; понимает, что в его душе живут страсти, которые он любит и с кото­рыми в тайне сердца не хочет расстаться. И тогда оккультист начинает искать помо­щи, а именно помощи Божией через послу­шание духовному отцу, через отсечение сво­ей непокорной воли, которая стоит, как сте­на, между ним и Богом.

Оккультист может настолько хорошо изу­чить духовную литературу, в том числе аскетику, что иногда будет знать о внутренней жизни не хуже святых отцов и даже сможет рассказывать об этом другим, но без духов­ного отца этот несчастный будет подобен хирургу, который, зная анатомию человека, не может тем не менее провести операцию на своём собственном теле. Только послушание, как высшая жертва, может сделать оккультного богоборца новым боголюбцем. Людям, перешедшим из оккультизма в хрис­тианство, не следует увлекаться богослови­ем, ибо и здесь тайная гордость ума может по­лучить себе пищу. Им надо начать с испол­нения заповедей: если можно так сказать, с практического христианства, чтобы реани­мировать своё сердце; как мы уже отмечали, им надо перенести центр религиозной жизни из головы в сердце. Они должны научиться уважать любого человека как богоподобную личность, отказавшись и от интеллектуально­го элитаризма, и от горделивого противопос­тавления себя, как якобы просвещённых в ду­ховной жизни («пневматиков»),- окружаю­щим людям, сплошь профанам (невеждам). Они должны научиться наконец не просто чи­тать молитвы, а просить милости у Бога,- на­учиться делать то, что так трудно их гордому уму. Переход в Православие из пантеизма - это переход от космофилии к теофилии, от безликой «космической силы» и духов-по­средников - этих актёров в масках - к лич­ностному общению с Личным Богом, Кото­рый есть Жизнь, Истина и Любовь.

Когда мы говорим, что искусство послед­них полутора веков пропитано духом демо­низма, который для людей, живущих душев­но-страстной жизнью, подобен пьянящему запаху сандала (для людей, вступивших на духовный путь, это - зловоние тления и смерти), то мы предвидим негодование тех, для кого такое искусство стало эталоном кра­соты. Признать, что перед ними - дух смер­ти,- значит признать себя душевными некрофагами. Как не возмущаться и не кричать в ответ, что это - клевета на саму красоту, которая, как говорят, спасёт мир*. Нас бу­дут упрекать в обскурантизме, душевном одичании; нам припишут желание уничто­жить все книги, так, мол, халиф Омар** сжёг Александрийскую библиотеку в 642 году по Р.Х. Нам скажут: «Вот пример, как человек, неправильно понявший христианство и не стяжавший любви, впал не то в детство, не то в дикость». Но не будем угадывать, как обзовут нас оппоненты. Признаем, что в этом «искусстве» они сильнее и остроумнее нас...

* См.: Достоевский Ф. Собр. соч.: В 12 т. Т. 7. С. 67.

** Омар I (ок. 591/581-644) - правитель Араб­ского халифата.