Современный человек любит всуе упоми­нать слово культура, но если уж говорить об истинной культуре, то она начинается с уме­ния увидеть свою некультурность, познать ограниченность своего ума, бесстыдство и безобразие своих страстей, этой тайной бо­лезни души; истинная культура - стать ра­бом Христа и послушником Церкви, чтобы через подобное рабство получить свободу.

Наша интеллигенция постоянно путает два аспекта, в которых действует человечес­кая душа,- духовный и чувственно-душев­ный. Явления, относящиеся к духовному аспекту, переносятся на душевный, и наобо­рот. Критерии и ориентиры истинной и ложных религий при этом пропадают. В душевном контексте-аспекте определить и различить духовные явления невозможно. Поэтому религии в их внешних проявлениях начинают представляться интеллигенту, по­вторимся, внутренне мало различающими­ся традициями, с близким друг другу содер­жанием. Значительная часть интеллигенции искренне не понимает, почему Православие так резко отделяет себя от других конфессий. Многие считают это дефицитом любви и узо­стью мышления, даже не представляя того, что перевести духовное на уровень душевно­го - означает погасить и умертвить дух. Пе­ред нами вполне закономерное явление: че­ловек, не вышедший из области душевного и страстного, не может познать, что такое дух, а так как к этому непониманию обычно при­бавляется интеллектуальная гордость, то че­ловек негодует: как это он, такой образован­ный и умный, не может чего-то понять. Не­ужели простым верующим доступно то, что не доступно его просвещённому наукой уму и облагороженному искусством сердцу. Если даже интеллигент и осознаёт, что его дипло­мы не могут стать «билетиками» в страну истины, то всё равно будет искать эту истину в привычном ему душевном аспект в котором, сказать но правде, религиозной истины нет. Истина - это Бог и путь от к Богу. Бог открывается человеку в духов­ном аспекте, через Свои Божественные силы и энергии, называемые благодатью. Через пробудившийся, как бы воскресший, дух очищается и совершенствуется душа, она становится подобием духа и причастницей благодати; через душу благодать ос­вящает и тело: происходит преображение всего человеческого существа. Если глав­ное звено в этой иерархической цепи раз­рушено или отсутствует, то душа не может увидеть Божественный свет, она мечется и бьётся, как слепая, пребывая во тьме сво­их интеллектуальных грёз и представлений. С непробуждённым духом, лишенная виде­ния и ведения внетварного и незримого све­та, натура интеллигента строит по привыч­ным ей дискурсивным* методам свои поня­тия о религии, как о неведомых островах.

* Дискурсивным - рассудочный.

Православие, принятое в одном душевном аспекте, без пробуждения духа, а самое глав­ное - без искания благодати, не даёт чело­веку чувства внутренней достоверности, оно воспринимается эмоционально или формально и поэтому так же отличается от истинного Православия - общения с благо­датью, как тень человека от самого человека.

Чем же достигается выход из душевного в область духа? Борьбой со страстями, с вооб­ражением и чувственностью; затем послуша­нием, подчинением своего малого разума ве­ликому разуму Церкви и отказом от соблазна ввести дискурсивное мышление, как инстру­мент анализа, в область веры. Для веры нуж­на жертва, этой жертвой, прежде всего, долж­на стать интеллектуальная гордость. Простой человек, имеющий духовный опыт, стоит на лестнице духовной мудрости выше, чем эру­дит, перелиставший целую библиотеку, но не очистивший свой ум от путаницы пред­ставлений и хаоса помыслов, а сердце - от страстей. Интеллектуал, старающийся пой­мать истину сетью своих логических сужде­ний, если даже он считает себя верующим и позволяет себе изредка посещать храм, так же мало знает о Православии, как мало знает о мёде тот, кто только видел пчелиные ульи.

Экуменические симпатии нашей интелли­генции являются выражением её душевнос­ти и индифферентного к вероисповеданию гу­манизма. В душевном аспекте понять различия между конфессиями или доказать ис­тинность Православия - трудно, но в духов­ном - они как бы высветляются и становят­ся видны. Прииди и виждь (Ин.1,46),- го­ворит Апостол, увидевший свет Христа, Нафанаилу; последуй учению Церкви не только умом и чувством, но и сердцем, волей очищай его, как учат аскеты, оставайся ребён­ком рядом с её мудростью и тайной, борись со своей гордыней, как со смертельным врагом, и в тварном свете духа своего ты увидишь веч­ный свет Христа или, точнее - свет Христа озарит и оживотворит твой дух.

Смирение, это великое таинство,- есть от­крытость души для Бога. Открытость нельзя заменить никакой добродетелью, даже всеми добродетелями, взятыми вместе. Смирение открывает сердце навстречу Богу, и бездна человеческого сердца наполняется полнотой из «Божественной бездны», или, говоря по-другому, образно,- луч благодати освещает бездонные глубины сердца, и капля благода­ти наполняет волнующееся море сердца ра­достью и даёт человеку неземной покой.

Иногда какой-нибудь интеллигент гово­рит: «Мне хорошо в храме, но что мне может дать священник? Я готов принять его как исполнителя Таинств, но, кроме этого, что может быть у меня с ним общего?».

Или в этих словах выражается обычное интеллигентское пренебрежение к священ­ству, или наш интеллигент исходит из соб­ственного случайного опыта. Возможно, ин­теллигент подошёл к священнику с вопросом ответ на который мог бы быть дан только на уровне информации или дискурсивного мыш­ления, в том числе казуистически-схоласти­ческого. В таком случае интеллигент потре­бовал у священника того, чего у священника могло и не иметься. Результат был бы таким же, спроси он у врача об электронной техни­ке. Священник - это не философ, не схоласт, не историк и даже не богослов-эрудит (хотя одно не исключает другого). С точки зрения эрудита, ответы священника могут показать­ся наивными, а иногда могут быть действи­тельно ошибочными. Но если бы интеллигент подошёл к православному священнику не как к совопроснику, а как к духовному руководи­телю и спросил бы совета, как ему, интелли­генту, спастись, то в большинстве случаев по­лучил бы правильный ответ. Священник, многие годы служащий литургию, возносящий молитвы и ектеньи, принимая Причастие, то есть соприкасаясь с Божественным светом, не может не иметь определённого духовного про­свещения и поэтому способен дать ответы на голос души, желающей приблизиться к Богу, а не на вопросы любознательного и скепти­ческого рассудка.

Ещё одна характерная интеллигентская черта - слабое знание самого себя, что, как ни странно, может сочетаться со способнос­тью к тонкому психоанализу. Оно и понятно: проникнуть в глубины души можно только при свете благодати. Анализ на уровне реф­лексии - это картины сменяющих друг друга волн. Интеллигент обычно болеет гордостью; он везде хочет быть значимым. Если интел­лигент не идеализирует себя, то он готов вы­глядеть и в своих глазах, и в глазах окружа­ющих самим демоном, только бы не мелким и паршивым бесёнком. Священник, как пра­вило, интуитивно чувствует внутреннее со­стояние своих духовных чад и видит их глав­ную болезнь, с которой надо начать лечение. Поэтому слова священника могут показать­ся на первый взгляд не соответствующими вопросу, но они будут содержать то, что нуж­но спрашивающему. Это проверено опытом. Впрочем, и здесь требуются определённые условия - любовь со стороны священника к спрашивающему и доверие спрашивающе­го к священнику: тогда появляется внутрен­няя связь, тогда благодать может открыть священнику то, что скрыто под непроница­емым покровом от любого психолога.

Религия - это, прежде всего, новая жизнь, а не информация. Для новой жизни необ­ходима жестокая и в большинстве случаев продолжительная борьба с самим собой. В этой борьбе не помогут блестящие идеи, цитирование святых отцов и собственные изобретения. Здесь необходим волевой кон­троль над своей жизнью и, больше того, над своим сердцем - источником жизни.

Некоторые интеллигенты, прочитав ка­кую-нибудь книгу об Иисусовой молитве, считают, что достаточно теоретически овла­деть методом, и успех обеспечен. На самом деле Иисусова молитва неотрывна от еван­гельских заповедей, от образа жизни челове­ка. Её нельзя изолировать от литургической жизни Церкви, её нельзя рассматривать отдельно от всей христианской аскетики, как цитату, вырванную из контекста. Молитва является сердцем духовной жизни, жизнь человека должна стать приготовлением к мо­литве. Иисусова молитва вне жизни по Еван­гелию или замирает и гаснет, как лампада без масла, или превращается в механическое и поверхностное повторение слов, а в некото­рых случаях - при явных плотских грехах - может привести к душевному расстройству, своего рода истеричности.

Борьба со своими страстями похожа на лечение хронической, закоренелой болезни. Для борьбы нужны время и настойчивость, а наша интеллигенция хочет получить всё легко и быстро. Современный интеллигент, еще не смыв грязи страстей, считает, что, едва переступив порог Церкви, он уже го­тов к встрече с Богом, и чувствует себя об­манутым, если эта встреча не состоялась.

Вопрос о духовном отце - один из труд­ных вопросов нашего времени. Для этого надо, прежде всего, почувствовать свою ду­ховную недостаточность, и - отсюда - не­обходимость в духовном руководителе как в проводнике по незнакомой местности, где много путающихся тропинок, много рытвин и обрывов. Необходимо и наличие волевой решимости исполнить благословение духовника. Отношение к духовнику не должно пе­реходить в фамильярность и панибратство, с одной стороны, и - в нежную сентимен­тальность или в ложное смирение с беско­нечными поклонами и словесным афиширо­ванием своей греховности, с другой стороны. Духовный отец, о чем бы он ни говорил, даёт тебе урок, этот урок ты должен понять и вы­полнить все требования. В религиозной жиз­ни никакие знания не могут быть прочны­ми, если они не основаны на опыте, если они не заработаны, так сказать, потом и кровью. Священник должен уметь сочетать любовь к своим духовным чадам со строгостью к ним и сам должен следовать уставам Церкви. Ру­ководство может протекать только в русле церковного Предания и евангельского уче­ния. Излишняя суровость и излишняя лас­ковость - это две крайности, которые долж­ны быть чужды духовному отцу. Суровость обижает сердце человека, он замыкается в себе, а излишняя ласковость чрезмерно привязывает к духовному отцу в душевном плане, и это может стать скрытым «страст­ным» состоянием.