Комментарии к Песни песней были написаны, помимо многих других, Уильямом Гоу джем (1615) и Ричардом Сиббсом (“Открытое сострадание... проповеди на 4-ю, 5-ю и 6-ю главы Песни песней”, опубликовано в 1648 г.), а также многими менее известными авторами. Сиббс подчеркивал, что Песнь песней — это песнь о браке, следуя здесь традиции, установленной Бартимеусом Андреасом (“Проповеди на Пятую главу Песни песней”, 1595), Джоном Доувом (“Обращение Соломона”, 1613) и продолженной Фрэнсисом Роузом (“Мистический брак”, 1635)[1707] Уизер видел в Песни песней аллегорическое описание истории церкви. Этот аспект был особой чертой комментариев Брайтмана и Коттона. Введение к изданию книги Брайтона “Комментарии к Песни песней” 1644 г. заявляло, что интерпретация автора была (когда он писал ее) отличной от всех других. Она трактовала историю истинной церкви “со времен Давида до конца времен”[1708]. Глава 5-я описывает, как эта церковь сражается против антихриста во времена позднего средневековья — вальденсы, лолларды, гуситы. В шестой главе речь идет о Реформации. Среди дев, упомянутых в стихе 7, Брайтман перечисляет анабаптистов, либертинов, антитринитариев, ариан и т. п., которые теперь опустошают и разрушают Моравию, Польшу, Венгрию, Трансильванию и значительную часть Дании. Голубь в стихе 8 — это церковь Женевы. В последние времена мира сего церковь будет “грозной, как полки со знаменами” (6.10). Седьмая глава повествует о Втором Пришествии.

“Краткое изложение всей книги Песни песней” Джона Коттона было опубликовано в 1642 г., до “Комментариев” Брайтона, которые Коттон, может быть, читал, а может, и нет. Коттон поставил брак в центр Песни песней. Но для него Песнь песней была то же, что божественная сокращенная версия “Актов и памятников” Фоукса, “историческим пророчеством, или пророческой историей”. Коттон был озабочен тем, чтобы сделать выводы для своего собственного века. Как он считал, в стихе 6 четвертой главы говорится о том, что церковь может быть прекрасной, хотя и состоит из “незначительных людей, в прошлом известных грешников”. “Пасторы и служители ранней церкви обходились... без помощи университетов” (4.11). Как и Брайтман, Коттон считал, что главы 5 и 6 имеют отношение к средневековым еретикам и к Реформации. В главе 6.2-9 описывается церковь при Лютере: “пасти в садах” означает распространение Реформации в Швейцарии и других частях Германии, где собирают лилии. “Прекрасная, как Фирца” — это о Генрихе VIII, “любезна, как Иерусалим” — об Эдуарде VI, “грозная, как полки со знаменами” — о Елизавете (6.4). “Виноградные кисти” в 7.8 означают “полная крепким настоем здравого учения”. Глава 8 приводит нас к настоящему времени: стих 3 (“левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня”) может относиться только к христианским магистратам и верным служителям. Последний стих, “беги, мой возлюбленный”, говорит о призвании язычников[1709]. Брайтман и Коттон достигли мастерства в схоластической изобретательности, которая в наше время может показаться недооцененной. В “Комментариях” Брайтона сам текст Песни занимает менее десяти страниц из ста, в “Изложении” Коттона — 12 страниц из 233.

“Комментарии... на... Песнь песней” Натаниеля Хоумса не были опубликованы до 1652 г. Они заняли 451 страницу. Он трактовал поэму и как аллегорию любви Христа к своей церкви, и как историю церкви с самого начала до конца времен, хотя главное ударение было больше на ’’мистерии”, чем на “истории”. Он объяснял словесные повторы в поэме повторением схожих событий в различные исторические периоды. Основной темой поэмы для него было выдающееся значение любви: “жизнь любви простирается за пределы любви жизни”[1710]. Для Хоумса груди — не только обычные два Завета; они также и служение Слова, и апостолы, и семьдесят учеников. Наша маленькая сестра, которая не имеет грудей, — это “люди, которые еще не имеют... двух Божьих Заветов, чтобы питать их души”. Ложе — это “место для просвещения дщерей иерусалимских”, т. е. душ верных. Но это также и Храм, и Христос в своей человеческой природе. По истине существуют “три рода метафорических или фигуральных постелей”[1711]. Эта аллегория привела Хоумса ко всякого рода схоластическим абсурдам. “Писание говорит о пяти видах честных лобзаний”. Христос подобен яблоне “в его унижении в двух частностях” и “в его возвышении в двух частностях”. Пятая глава привела Хоумса к шести предложениям относительно волос. Он обсуждает “значение сандалий, понимаемых духовно”[1712]. Он уходит от щекотливой проблемы о том, что делает правая рука возлюбленного, в то же время демонстрируя “его проворство, когда он помогает своей левой рукой под головой” “сестры моей, невесты” (8.3). “Примечания ко всем книгам Ветхого и Нового Заветов” соглашались, что стих 4 главы 5 “более способен разжигать развратное и низкое вожделение, чем представлять святые и божественные идеи”[1713]. Несмотря на все это, городская корпорация Лестера в 1651 г. рекомендовала включить “Песнь Песней как поэзию” в программу изучения для детей в школе, что свидетельствует о том, что учителя лучше составляют программы, чем политики[1714].

Иудеям, как говорят, не разрешалось читать эту поэму до достижения 30-летнего возраста[1715] .

Хоумс был необычайно добросовестным. 250 страниц его “Трудов” посвящены комментарию на псалом 43/42, и еще 28 — двум стихам, по одному из псалмов 106/105 и 144/143[1716]. Самый длинный комментарий, который я встречал, это комментарий Джона Коллинджеса, опубликованный в 1676 и 1683 гг., но почти наверное составленный в 1640-х и 1650-х годах. Он насчитывает 1439 страниц примечаний к главам 1 и 2[1717]. Коллинджес ранее опубликовал две проповеди на Песнь песней 8.5[1718]. Джон Мэйсон, которого мы встречали в ином контексте, опубликовал переложение Песни песней в 1683 г. вместе с несколькими псалмами[1719] .

Сэмюэль Вудфорд в своем “Переложении”, посвященном архиепископу Кентерберийскому, в 1679 г. осторожно рассматривал возможность того, что Песнь песней могла быть просто любовной поэмой, но в опровержение заявил, что евреи “не разрешали женскому полу... таких открытых выражений любви”[1720] . Однако м-сс Роу в переложении пятой главы Песни песней (1695) называла возлюбленного “сыном Венеры” и “богом любви”[1721].

Библейские поэмы предлагали альтернативу всепроникающим классикам. Библия на родном языке открыла обыкновенным читателям новую неязыческую лирическую поэзию — лирику для простых людей, так же как и для королей, королев и героев. В сравнении с грубыми ломаными мираклями и пьесамимистериями здесь имелось для ученых и джентльменов нечто такое, чего не было в папистских странах. Люди использовали Библию для того, чтобы защитить гуманистические добродетели и воспитательную силу поэзии и музыки, цитируя притчи из Нового Завета, песни Давида и Соломона. Этим пользовались все от Сиднея до сэра Уильяма Дэвенанта, хотя последний пользовался небескорыстно, чтобы поддержать свой проект возрождения и очищения театра в 1650-х годах[1722]. Песнь песней — в отличие от псалмов — подвергалась ученым комментариям, показывающим, что поэма эта в действительности рассказывает о Христе и его Церкви, а совсем не о любовной истории. Она давала легкое приятное возбуждение самым преданным любителям аллегорий. И это была великолепная поэзия, которая для Милтона описывала брачную любовь, “сильнее, чем смерть”: “большие воды не могут потушить ее”[1723]. В эпосе Милтона Эдем был подобен Соломонову саду, отгороженному от дикой пустыни.

17. Милтон, Баниан и Марвелл

Победные деяния Пылали в моем сердце...

Спасти Израиль от римского ига.

Милтон, “Возвращенныйрай”, I, 215-17 (говорит Сын Божий)

Обещано было, что я

Должен избавить Израиль от филистимского ига: