Поэзия Милтона всегда носила политический характер, начиная от “Люсидаса”[1748] и “Комуса”[1749] и далее. Он мало ссылается на традиционные мифы, которые использовали радикалы, чтобы высказать социальные идеи. Каину и Авелю посвящено тридцать строк во второй книге “Потерянного рая”; мечта Иакова, “когда он бежал от Исава”, и только она, упомянута во второй книге (строки 510-22). В трактате “О христианском учении” Исав и Иаков используются (парадоксально) против любых доводов в защиту доктрины о вечном проклятии, кальвинистской или магглтонианской. “Обетование дается... не детям Авраама в физическом смыслу, но детям его веры, которые приняли Христа... — верующим”[1750] . Милтон цитировал Авраама, чтобы защитить свою веру в законность полигамии и развода, Давида, Гедеона и Иоаса в защиту полигамии. (Роксана у Дефо тоже цитировала патриархов в защиту полигамии, хотя Дефо в отличие от Милтона не был сторонником полигамии.) Моисей, Раав, Аод, Иаиль и Давид — все стояли на пути, который Милтон пытался оправдать[1751] .

О Ное говорится весьма пространно в книге XI “Потерянного рая”, главным образом для того, чтобы подчеркнуть, что

...завоеванные и порабощенные войною Вместе со своей свободой потеряют все добродетели. (Строки 796-7)

Ной был “единственный из живущих праведный человек”, который спас род человеческий от уничтожения, хотя его и игнорировали его соотечественники (строки 712-901). Подобным же образом, когда Бог “устал” от “несправедливостей” человечества, он избрал Авраама, “одного верного человека”, который оставил “своих богов, своих друзей и родную землю”, чтобы отправиться в Ханаан (XII. 113-54). Моисей ведет свой народ “к земле, / Обетованной Аврааму и семени его” (XII. 259-60), несмотря на желание некоторых избрать “скорее / Бесславную жизнь в рабстве” и возвратиться в Египет (XII.216-21)[1752]. Праведный человек, который спасает свой народ, редко бывает правителем.

Ветхий Завет поставлял свидетельства для нападок на монархию и королевские суды. Милтон однажды подумывал написать трагедии об Ахаве и Иезавели, а также об Иеровоаме (“мятежном царе”, который “заставил религию подчиниться его политическим интересам”). В “Возвращенном рае” об “убийце-царе” Ироде говорится кратко, без упоминания имени (11.71). В “Иконоборце” Карл I оказывается хуже, чем Ахав, Иеровоам, Ровоам или Саул, он сравним с добровольным отступником Ахазом, с Нимродом, Балаком и Агагом. Милтон отмечал, что “трусливый идолопоклонник царь Амазия” был умерщвлен своим собственным народом и что его собственные подданные изгнали Навуходоносора. Велиал,

дух самый распутнейший, Упавший не с небес, и самый гнусный, возлюбивший Порок сам по себе,

часто может быть обнаружен “в храмах и на алтарях”. “При дворах и во дворцах он также правит” (курсив мой. — Прим. авт.). В трактате “О христианском учении” Милтон дает множество библейских ссылок на “безнравственность царских дворов”[1753].

Солнце было общепринятым обозначением монархии. Анонимный автор трактата “Макиавелли: Как он недавно явился своим дорогим сыновьям, современным прожектерам” делал довольно мятежное заявление, когда в 1641 г. называл парламент “нашим ярким английским солнцем”[1754]. В “Потерянном рае” Милтон, описывая Сатану в аду, дает такое сравнение: как когда солнце вставая Смотрит через слоистый туманный воздух,

Рассеивая свои лучи, или из-за луны В тусклом затмении разливает гибельные сумерки На половину народов, и страхом перемен Наполняет монархов. (I. 594-9)

Этот отрывок, как говорят, встревожил цензора: король (солнце) не только переживал затмение, но и ассоциировался с Сатаной[1755]. (Альманах Джона Букера был подвергнут цензуре в 1639 г. за упоминание солнечного затмения[1756].) Престон сравнивал хороших царей с ярко сияющими кометами; те, кто страдал идолопоклонством или предрассудками у себя дома или заключил союз с Ассирией или Египтом за границей, упали на землю и пропали[1757]. Нетрудно было представить, кто подразумевался под Ассирией и Египтом.

Хорошие цари встречаются у Милтона реже, чем плохие, но несколько все же есть. “Добрый Иосия” разбил идолов[1758]; есть также Езекия, Аса, Неемия и Иосафат. Давид и Соломон были несколько двойственны[1759]. В трактате “Обязанности королей и магистратов” Милтон восхвалял освященное благоразумие Давида и использовал его для противопоставления Карлу I в “Иконоборце” и “Защите английского народа”[1760]. Но самую высшую похвалу он приберег для “несравненного Гедеона”, “большего, чем царь”, который опрокинул алтари Ваала, покорил мадианитян и амаликитян и отказался от короны, когда она была ему предложена[1761]. Подобным же образом Марвелл подчеркнуто выразил свое неодобрение возможному принятию королевского титула Оливером Кромвелем, сравнив его в “Первой годовщине” (1655) не с очевидным Давидом, но с Ноем, Гедеоном и Илией[1762]. Анна Трэпнел видела в Оливере Кромвеле Гедеона[1763]. Добрые республиканцы сэр Генри Вэн и Эдмунд Ледлоу оба говорили о Гедеоне[1764]. Как бы протестуя против царей и строителей империи, Сын Божий в “Возвращенном рае” хвалил людей, которые

часто достигали В нижайшей бедности высочайших деяний; Гедеон, и Иеффай, и мальчик-пастушок Давид (II.436-42). Иов стал знаменитым в глухой стране в глухие времена,... Без честолюбия, войны или насилия; Путем деяний мира, путем замечательной мудрости, Путем терпения, воздержания. (PR, III. 88-114)

Хавард Шульц убедительно доказал, что искушение знанием в “Возвращенном рае” является обличением “вреда университетов, ученых должностей и богословия наемников”[1765]. “Ученый м-р Милтон” не возражал против учености как таковой. Но ученость университетов казалась ему идущей от антихриста, частью системы эксплуатации и угнетения. Университетская ученость подвергалась критике с этих позиций многими радикалами, от сапожника Хау до Уильяма Делла, главы колледжа Гонвилла и Кейуса — и Баниана. Университетская ученость ведет к презрению к простым людям и к общественному признанию. Именно Сатана спрашивал Сына Божия:

Без их учености, как же будешь ты с ними Или они с тобой вести понятный разговор? (PR, IV.231-2)[1766]