Образ сада мог быть использован и иначе. Читавший проповедь по случаю поста в 1647 г. говорил об одном турке, который “уподоблял разнообразие религий в его империи разнообразию цветов в саду”. Но проповедник не соглашался. “Христианские власти должны считать” такое разнообразие “сорняками, которые, если их не выдернуть, вскоре заглушат цветы ортодоксального учения”[681]. Огораживания означали закрытие снаружи, как и закрытие изнутри. “Дикие идеи” были, может быть, более приемлемы среди тех, кого Иезекииль называл “пустыней народов” (20.35). Их взгляд на церковь был “скваттерским”, аналогичным отношению не-фригольдеров, которые потеряли все при огораживаниях “по соглашению” с теми, кто был выше их по социальному положению. Выше я цитировал преподобного Джозефа Ли, который сказал, что “изгородь на поле была так же необходима... как правительство в церкви или республике”. Он защищал огораживания, но равным образом, может быть, защищал право конгрегации исключать из своих рядов[682]. Баниан находил “закрытые общины” некоторых из баптистских церквей оскорбительно исключительными, так же как ограждение Лодом алтаря казалось Милтону установлением “стола разделения”. Это возвращает нас назад, к мысли Бэйнса, что церемонии запирают снаружи так же, как и изнутри[683].

Таким образом, символ сада многогранен. Англия — тоже сад: “другой Эдем, полу-рай”[684]; “этот прославленный остров, Который все называют вереницей садов красоты”[685]; "сад мира сего”[686]. “Божий сад”, который защитил меч Кромвеля[687] . Джордж Фокс в 1659 г. оценивал пережившую социальные реформы Англию как сад[688]. Ивлин, который начал свой “Элизиум Британникум” около 1653 г., сравнивал Англию с Садом Эдемским, избранным народом. В несколько ином духе Уильям Дьюсбери писал, что “Господь сделает землю подобной Сад Эдемскому, и начал свою удивительную работу в этом народе”[689] . Из-за ограды морских пустынь Англии угрожали Египет и Вавилон, Испания и Франция. Но существовали и огромные возможности: на другой стороне Атлантики имелись новые земли, которым надо было открыть христианство и цивилизацию, новые народы для обращения и торговли на Дальнем Востоке.

Врагами короля, доказывал Мартин Люллин, являются разрушители изгородей. Они позволяют вырваться наружу безумию людей, пучине их ярости[690]. Главный столб в нашей ограде был срублен, когда наш король, да будет вечно славной его память, был обезглавлен, соглашался Томас Уошбоурн. Десятины также, думал он, были оградой, которая теперь разрушается, так как они “уничтожены по требованию партии фанатиков”[691]. С другой стороны, анонимный памфлет 1659 г. “Оправдание армии” также утверждал, что “древняя ограда гражданской власти разрушена”. “Настало время разрушить все мирские конституции”. Армия остается единственным оплотом[692].

Изгородь тогда была защитой. Иезекииль обвинял священников, князей, пророков и богатых людей Израиля в угнетении бедных, нуждающихся и странников. Он “искал человека, который поставил бы стену и стал бы в проломе” (13.5, 22.30). Женевское примечание добавляло: “Он обращается к правителям и истинным служителям, которые должны сопротивляться” лжепророкам. Стивен Маршалл в декабре 1641 г. использовал это для ссылки на Финееса, который укротил гнев Божий, восстав и убив израильтянина и чужеземную женщину, на которой тот был женат (Чис. 25.7-11; Суд. 20.28; пс. 106/105.30). Маршалл упоминал о “магистратах и служителях” Англии, которые не сумели восстать против идолопоклонства при Лоде[693]. Годом раньше он объяснял, как Бог сделал “ограду... вокруг второй заповеди”[694].

В 1672 г. епископ Сэмюэль Паркер был обвинен в “разрушении ограды того, что священно, в оставлении без защиты сокровенных областей всякой нравственности и добропорядочности, ибо сделал достойное общим и сравнял его с неизвестным” своими нападками на сектантов в трактате “Рассуждение о церковной политике” (1669)[695]. Годом позже автор памфлета “Призыв дамы” замечал, что Бог, “кажется, во многих частностях окружил [женщин] более тесной оградой и не дал им доступа к тем диким крайностям, к которым обычная свобода другого пола открывает более широкий путь”[696]. Вейвасор Поуэлл писал о преимуществах страдальцев от гонений: “буря, которая стремится увлечь их к полному единодушию” — “это ограда и стена, которая удерживает народ Твой от колебаний”[697].

В этом разделенном обществе ограда, как и пустыня, была двойственным символом. Она защищала богатых, не допуская бедных к их собственности, или охраняла святыню, исключая невежд. Иногда она делала и то и другое. Это дает нам повод поразмыслить о социальной роли соборных церквей, как ее понимали исключенные из них беднейшие классы. Это может даже пролить свет на готовность “черни” приветствовать возвращение епископов как альтернативу более предпочтительную, чем тот вид приходской дисциплины, который предлагал Ричард Бакстер и пресвитериане. Это помогает понять и отказ Эрбери от всякой церкви[698]. Трудно было отделить религиозный порядок от политического и социального порядка: король и епископы вернулись вместе в 1660 г.

Сад символизирует уединение, собственность, семью, цивилизацию, растущую роскошь — все, что отрезано от простого народа изгородью. Он может существовать для избранного народа в языческом мире: это колониальное поселение в пустыне. Он также утверждает контроль благочестивых над их конгрегацией, статус огораживателя, превосходство колонизатора над “местными”. Путем исключения других оправдываются и власть, и богатство, и благочестие. Народ, так же как и Господь, прославляется с помощью колонизации земель другого народа.

6. Нищета, ростовщичество и долги

Первая записанная проповедь Иисуса: Я буду "благовествовать нищим,... проповедовать пленным освобождение,... лето Господне благоприятное.

Лк. 4.18-19. Последняя фраза “намекает на год юбилея ”

(.женевское примечание).

Но вы не сможете вынести такое Писание,