Протестантская доктрина священства всех верующих, верховенства индивидуальной совести дала возможность некоторым радикалам заходить в своем упоре на свободу дальше, чем это нравилось социальным консерваторам. Перкинс предлагал для обсуждения принцип, что никакой человеческий закон не может связать совесть. Мы видели, как это содействовало принятию ростовщичества[834]. Совершенно иной подход к индивидуальной свободе выявился тогда, когда кальвинистское учение о предопределении было доведено до своего логического конца. Если избранные не могут отпасть от благодати, можно ли говорить, что они совершают грех? Имеет ли значение, делают они добрые дела или нет? Антиномианский богослов Тобиас Крисп (1600-43) так стремился принизить роль добрых дел в спасении, что предостерегал мужчин и женщин, чтобы они “не идеализировали свою собственную праведность”: “Праведность — это то, что удаляет человека от Христа”. Целью его было уберечь избранных от проповедников, угрожавших законом, от страха перед гневом Божиим, проклятием и адским огнем. Бога не трогают наши молитвы: он слушает только Христа. “Предположим, что верующий совершил прелюбодеяние или убийство”, но он тем не менее может быть уверен в прощении. Была ли тогда нужда в покаянии?[835].

С высокой кальвинистской точки зрения Крисп, кажется, забыл, что массы человеческие не обновлены духовно, что они могут злоупотребить этими доктринами. С грехом покончено, сказал Крисп своей конгрегации. Для него совесть верующего — это Христос. “Зваться распутником — самый славный титул под небесами; дайте его тому, кто действительно освобожден Христом”. “Если вы свободные люди Христа, вы можете относиться ко всем проклятиям закона так, как будто они касаются вас не более, чем законы Англии касаются Испании”. Крисп не выдвигал возражений против утверждения, что Божия милость может быть дарована всем. Что же случилось с удобной доктриной первородного греха? Какие бы оговорки ни делал сам Крисп, после его смерти в 1643 г. (как раз тогда, когда стало возможным публиковать его произведения) свободные дискуссии 40-х годов вскрыли народную антиномианскую распущенность, которую Крисп всегда отказывался защищать[836]. Бэйли писал о “либертинах” в Лондоне в 1645 г.[837], а Джозеф Кэрил в проповеди по случаю поста в том же году различал между “свободой” и “распущенностью”[838]. Томас Тейлор предостерегал: анабаптисты и либертины думают, что христианам не нужны магистраты, “потому что они являются Господними свободными людьми”[839]. Тезис: “С грехом покончено” — вскоре стал доктриной рантеров[840]. Коули в трактате “Гражданская война” ставил в один ряд антиномиан с либертинами и арианами как наиболее горячих сторонников парламента[841]. Его данные безусловно не относятся к тем, на которые следует полагаться; но они были подтверждены громкими криками тревоги со стороны консервативных кальвинистов, которые предвидели потенциальные последствия от предположения, что Христова благодать может быть дарована всем. Это вело к провозглашению человеческого равенства, к требованиям демократии и коммунизма, к сексуальной распущенности.

Крисп, конечно, не был одинок[842]. До 1640 г. подобные идеи не могли попасть в печать. Но они, как видно, проповедовались с 1620-х годов в йоркширской болотистой деревне Гриндлтон — у подножия холма Пендл Хилл, горы видений Джорджа Фокса. Роджер Бриарли, тамошний викарий с 1615 по 1622 г., как утверждали, сказал: “Грех верить Слову... без движения духа”[843] . Это было повторено почти буквально рантером Джекобом Ботумли: грешно совершать действие, предписанное Библией, “если веление силы, которая есть Бог во мне”, запрещает это[844]. Лоуренс Кларксон слушал проповеди Криспа, читал все его книги и одобрял его учение, которое довел до крайней сексуальной вседозволенности, от которой Крисп, кажется, воздерживался[845]. Сэмюэль Резерфорд говорил и о Хендрике Никласе, и о Уильяме Делле како либертинах; Клемент Уокер в 1649 г. называл Милтона либертином, и многие повторяли это обвинение. Уильям Лилли, астролог, употреблял это слово как синоним “свободного человека”[846]. Большинство протестантов отвергали церемониальные законы Ветхого Завета. Теперь и моральный закон оказался под вопросом. Рантеры, как утверждают, считали, что “все заповеди Божии, как в Ветхом, так и в Новом Завете”, отменены, так как они были “плодами проклятия”[847]. Милтон полагал, что весь Моисеев закон отменен[848].

Коппе, без сомнения, сознавал, что он вторит Криспу, когда провозглашал, что он говорит от имени “Вечного Бога, кто есть Всеобщая Любовь и служение которому — это совершенная свобода и чистая распущенность”[849]. Слово “распущенность” было не просто синонимом “свободы”, как свидетельствует о том употребление Коппе вызывающего определения “чистая”. “Распущенность” ассоциировалась с ересью и невежеством со времен Уиклифа и далее: Фоуке, Габриел Харви, Нэш, Шекспир и Мэссинджер, — все употребляли его в этом смысле (OED). “Словарь” Котгрейва в 1611 г. определял “распущенность” как “пренебрежение моральными ограничениями”, особенно в сексуальной области; сладострастие, эпикурейство и распущенность были синонимами. Ричард Бакстер в памфлете “Покой святых” (1650) связывал распущенность со сладострастием. Милтон, возможно, иронически, вторил ему, когда писал: “Они имеют в виду вседозволенность, когда кричат о свободе”. Он обыгрывал слово “вседозволенность”, имея в виду официальное дозволение или разрешение и тем самым — нечто противоположное тому виду свободы, который он хотел видеть; но его строки свидетельствуют о распространении идеи, что радикальные пуритане злоупотребляли свободой, дабы разрешить себе все виды “аморальных” действий и верований.

Джон Эверард, друг Бриарли, был одним из многих радикалов, которые обращались ко Христу в душе верующих, чтобы проверить “мертвую букву” Библии[850] . Где же остановка? Радикальное обращение к духу, противопоставленному букве, вызывало упорное подчеркивание консерваторами святости библейского текста, непозволительности произвольных интерпретаций по личному произволению необразованных. В ответ на это некоторые рантеры вообще отрицали изложенное в Библии и Евангелии. “Христос, который умер в Иерусалиме”, был менее значителен, чем Христос в душе верующего. Писание — это история, к нам отношения не имеющая[851] . Это свидетельствует недоброжелатель, но то же подтверждают Ботумли и Кларксон: “Неважно, что говорят Писание, святые или церкви; если то, что внутри тебя, тебя не проклинает, ты не будешь проклят”. Кларксону вторит Милтон: “точное соблюдение заповедей... когда вера моя понуждает меня поступить иначе... будет расцениваться как грех”[852].

III

Когда дело дошло до выбора, к какой стороне примкнуть в гражданской войне, Библия стала играть сравнительно малую роль. Джордж Уизер в 1643 г. цитировал Откровение (19.11), чтобы показать, что право и обязанность англичан — спасти короля, который был

...отрядом, посланным из Рима, недавно захвачен предательским образом и... брошен в тюрьму[853].

Но большинство сторонников парламента пользовались светскими аргументами. Например, Генри Паркер, племянник и близкий друг лорда Сэй-и-Сила, владел замечательным знанием Библии и был ярым антиклерикалом[854]. Но он настаивал, что Бог не был творцом какой бы то ни было формы правления: власть “первоначально принадлежала народу”, который доверил ее монарху или иной форме правления во имя своего собственного блага. Отсюда — право на сопротивление, если это доверие не оправдалось. В Англии “парламент поистине является сам по себе государством”. Роялистские пропагандисты цитировали ряд библейских текстов, которые, как они доказывали (или допускали) подчеркивали абсолютное повиновение существующим властям. Большинство парламентских пропагандистов пытались их опровергнуть. Но единственная ссылка Паркера на якобы промонархические тексты звучит в высшей степени иронически: добрый пастырь, напоминает он, кладет жизнь свою за овец своих (Ин. 10.10-14)[855].

Любимым текстом было Послание к Римлянам (13.1): “Всякая душа да будет покорна высшим властям... Существующие же власти от Бога установлены”. На это как на роялистский аргумент существовали готовые ответы. В женевском примечании подчеркивалось, что выражение “существующие власти” относится к магистратам не менее, чем к королю, а Стивен Маршалл утверждал, что “король и парламент... являются высшими властями, поставленными Богом”. Выражение “не касайтесь моего помазанника”, столь же часто использовавшееся роялистскими пропагандистами, опровергалось даже еще легче, так как псалмопевец — как утверждали авторы женевских примечаний, а также Милтон и Коппе — ясно сказал, что “помазанниками” являются те, “кого Я назначил и освятил быть моим народом”, а вовсе не короли[856].

Высшим достижением парламентской пропаганды был памфлет “Анти-Кавалеризм” Джона Гудвина (1642), написанный с уничтожающей светской логикой. Религиозной обязанностью народа, полагал он, может стать защита благочестивых магистратов против короля[857]. Здесь главные аргументы Гудвина носят милленарийский характер: он принимает, что дурные советники довели короля до молчаливого согласия с антихристовым заговором. В 1630-х годах, отмечал он, “души, и суждения, и совесть людей” были “как бы запуганы и странным образом низведены и удерживались в подчинении (и тем подготовлены к соблазнам антихриста) путем учений и догматов, усиленно способствующих власти высших над низшими”. Гудвин видел в борьбе, происходящей в Англии, часть международного конфликта “огромной важности для всех Божиих святых во всех других церквах... Ваш свет... пронизает многие царства... Францию, Германию, Богемию, Венгрию, Польшу, Данию, Швецию”, а также “проникнет к вашим братьям на их плантациях” и особенно к тем, кто находится в Шотландии и Ирландии. В ранние дни христианской церкви, размышлял Гудвин, христиане “могли быть в неведении о той свободе, знание о которой удержало бы [антихриста] от восшествия на свой трон”. Но теперь “воля Божия и желание его в том, чтобы он был низвержен”. “Святые будут иметь... честь... исполнить приговор, который подписан блуднице”[858].

“Трактат о монархии” Филипа Хантона (1643) интеллектуально менее интересен, чем произведения Гудвина и Паркера, так как его цель — найти компромисс между двумя соперничающими партиями. Он довольно небрежно ссылается на традиционные библейские тексты — Быт. 3.16, пс. 83/82.1, 6, Рим. 13.1, 5, 1 Петр. 2.13: это “истины, против которых не может быть и тени возражений”. Но он голословно интерпретировал Библию в том смысле, что Бог не связал народ монархией, пока он не связал сам себя. Согласие народа является единственным источником суверенитета, единственным способом, которым можно правильно добиться исполнения Божиих указаний. Здесь Хантон следовал за трактатом Чарльза Херля “Более полный ответ на трактат, написанный доктором Ферном” (1642)[859]. Эта мысль была выражена более сжато Эдвардом Джи в 1658 г.: “Божие указание передается конкретному магистрату путем согласия общины”[860].

Шотландец Сэмюэль Резерфорд в трактате “Lex, Rex” (1644) привел тексты, которые отвечали текстам роялистов. Монархия является последствием грехопадения. Бог удерживал израильтян от того, чтобы иметь царя на первой стадии, и рекомендовал им связать его условиями (Втор. 17.15, Ис. Нав. 1.8-9, 2 Пар. 31-2). Повиноваться следовало не только царю; в Писании не было царской прерогативы (Втор. 1.15-17). Низшие магистраты исполняли веления царя и не имели случая действовать без царя или против него (2 Пар. 19.6-7, Иер. 5.10, 38.25, пс. 122/121.2-3). Народ мог быть действительно орудием Бога в свержении царей (Втор. 17.14-20)[861]. Секулярно мыслящий скептик Селден мог бесконечно насмехаться над попытками решить политические проблемы путем цитирования библейских текстов. “Когда человеку недостает ума, чтобы сделать то, что он должен сделать по контракту, он берет текст и толкует его, как ему нравится, и так думает освободиться”[862]. Замечания Селдена делались в частном разговоре, не в парламентских речах или в печати. Немногие разделяли его остроумие, но многие разделяли его взгляды.

Парламентские пропагандисты не имели универсальных текстов, эквивалентных выражениям “Господний помазанник”, “существующие власти” или тому месту из 1-го Послания Петра (2.13-14), которое велело подчиняться “царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым”[863]. Женевское примечание здесь указывало, что Петр имел в виду “человеческие указы всякого рода”, которым следовало повиноваться “ради Господа”: Бог может отменить все человеческие указы. Самые популярные лозунги сторонников парламента были взяты из теории нормандского ига, из англосаксонской конституции, из доброй королевы Бесс, а не из Библии. Их библейским эквивалентом был антихрист и весь миф об антикатолицизме, построенный на милленарийском контексте[864].