176. Налагает ли Устав Православной Церкви безусловные запрещения на вкушение её чадами некоторых продуктов питания? Недавно довелось слышать категоричное мнение (как утверждалось, на основании Устава) о неприемлемости потребления в пищу угрей, по той причине, что на них нет чешуи.

Ограничения на вкушение тех или иных видов пищи содержались в Ветхом Завете; в числе прочего, там, действительно, запрещалось есть водоплавающих  без чешуи. Но Новый Завет отменил все обрядовые постановления ветхозаветного человечества, утверждая людей в той мысли, что пища сама по себе не имеет никакого значения для духовной жизни. Такая новизна христианства до сих пор тяжела человечеству, его так и «тянет» в Ветхий Завет, где отношения с Богом зависели от внешних факторов, и поэтому были понятнее и «удобнее». Очень трудно принять людям мысль, что угождение Богу совершается исключительно чистотою сердца, любовью, исполнением евангельских заповедей, и безусловным запрещением себе только греха, а не того, что Бог создал «в пищу и в наслаждение человеком». Ветхозаветные настроения сильны, увы, и во многих христианах, в результате чего наша святая вера превращается в Религию Еды...  В церковном уставе нет никаких запретов на те или иные виды пищи. Устав регламентирует посты и указывает на продукты, которые нельзя вкушать во время их. В прочем же Церковь ничем не связывает человека, а учит принимать любую пищу с ровным и мерным воздержанием, с молитвой и благодарением Богу.

177. У моей сестры двое детей девяти и двенадцати лет, и они во время поста говеют наравне с родителями. Мне кажется, что детям пост излишен, тем более они не могут в силу своего возраста понять смысл этого воздержания. Можно ли поститься детям и подросткам? Не вредно ли им поститься: они же находятся в состоянии роста?

Насчёт детского поста – вопрос очень сложный. С одной стороны, христианская семья составляет единый организм, малую церковь, и если постятся взрослые, то и дети не могут резко выбиваться из общей атмосферы семьи. Конечно, поститься они должны не как велит монашеский церковный устав, и не как взрослые, а в свою меру, с учётом и возраста, и учебных нагрузок, и много чего ещё. Лучшим постом для детей является ограничение не столько в пище, сколько в том, к чему они имеют пристрастие (например, к сладостям), и, конечно, в развлечениях. Но во всём этом должна быть мера и рассуждение.

С другой стороны, православным родителям полезно задавать себе вопрос – зачем их детям поститься? За послушание Церкви, выражая таким образом церковное единство? Но дети вряд ли могут это сколько-нибудь понять. Ради аскетических целей? Но нагрузка, ложащаяся на современных детей, такова, что она сама по себе выполняет роль поста, утомляя тело (я имею в виду, разумеется, положение дел не в деструктивных, а  нормальных семьях, когда дети заняты с утра до вечера учёбой в школе и внешкольными занятиями). В качестве нравственного воспитания? Но оно ни от каких постов не зависит, а должно составлять предмет непрестанного родительского попечения о воспитании своих детей. Чтобы воспитывать волю, учиться посредством поста дисциплине, умению владеть своими желаниями? Да, это очень хорошо, но требует любви и деликатности в семейных отношениях. Обо всём этом родители должны тщательно рассуждать, чтобы избежать одной очень существенной опасности, которая связана в христианской жизни с постом.

Опасность эта заключается в том, что часто полнота Православия подменяется исключительно внешними вещами, самая заметная из которых – пост. В христианстве пост – дело второстепенное по сравнению с повседневной духовной жизнью во Христе и евангельской нравственностью; пост – всего лишь средство, помогающее вести эту жизнь. А у многих он превращается чуть ли не в главное, что определяет нас как православных христиан. Взрослому человеку нередко приходится затрачивать большие внутренние усилия, чтобы определить подлинную иерархию христианских ценностей, найти для себя истинное место пощению, хождению в храм и прочим внешнецерковным вещам. Гораздо труднее (а точнее говоря, невозможно) это сделать детям. Поэтому родители должны изо всех сил стараться, чтобы для их детей христианство не превратилось в некую внешнюю принудиловку, не понималась ими исключительно лишь как обузливый, гнетущий, непонятный и нелюбимый пост. Особенно тяжелыми бывают ситуации с подростками, которые начинают выходить из-под родительского контроля. Если они воспитаны в христианстве только «постно», то, как правило, став хоть сколько-нибудь самостоятельными, они отходят от Церкви. Об этом родителям нужно думать заранее, и определять детям такую меру церковной «внешности», чтобы она помогала им узнавать Христа и жить во Христе, а не подменяла Его собой.

178. В Церкви много говорится о послушании, об отсечении своей воли, о следовании церковным уставам. А для разума человека, для его творчества остается ли место? Существует стойкое убеждение, особенно среди интеллигентных людей, что Православие ограничивает свободу творчества, свободу самовыражения. Чем это объясняется?

Такое «стойкое убеждение» основывается более всего на нулевой информированности о том, что на самом деле говорит Церковь. Эта неинформированность – не всегда вина людей, обладающих названным «стойким убеждением». Нередко бывает, что если человек захочет получить какую-то церковную информацию не из газеты «Аргументы и факты», а непосредственно в церкви, он не достигнет своей цели: в храмах прихожанки (а то и батюшки) наговорят ему такое, что к учению Церкви не только не имеет никакого отношения, но и прямо противоречит ему. Если обратиться к сути заданного вопроса, то нужно сказать следующее. Бог дал нам разум не для того, чтобы мы от него отказывались, и сотворил нас творческими созданиями, желая, чтобы мы всесторонне проявляли свои творческие дары. Но в начале истории человек нарушил волю Божию о себе, результатом чего явилось повреждение его природы. Следствием этого является и неверное направление разума, и недолжное употребление творческого дара. Это всё вещи отнюдь не умозрительные: обозревая залитую человеческой кровью историю (да и уже разваливающуюся современность), мы можем вполне убедиться в этом. К таким проявлениям греховной деятельности падшего человека Церковь относится отрицательно, и предлагает людям, прежде чем употреблять разум и творчество, очистить их, уврачевать и освятить. В Церкви и врачуется повреждение нашей природы, все человеческие силы восстанавливаются в своём чине и становятся способными действовать, как им полагается. Это врачевание осуществляется через Таинства, через молитву, через привитие себе истинного мировоззрения, содержащегося в Священном Писании, наконец, через осуществление этого мировоззрения самим делом – в том числе и в творчестве, и в работе интеллекта. Для Церкви ни послушание, ни отсечение своей воли, ни следование церковным уставом не является самоцелью. Всё в Церкви есть исключительно лишь средство для приведения человека ко Христу. А во Христе и творчество, и разум только и получают своё подлинное место, реализуясь с максимальной широтой. Иллюстрация этого – и Отцы Церкви, образованнейшие и культурнейшие люди своего времени, и величайшая на земле христианская культура, в которой мы, хоть и отказываясь постепенно от неё, всё же продолжаем жить.

179. Я не раз замечала, что среди православных существует как будто свой язык, стиль общения. Как мне кажется, в этом ощущается какая-то натянутость. Почему воцерковленные православные это практикуют?

В особой манере общения как таковой нет ничего плохого – любая корпорация, а тем более такая древняя и столь богатая традициями, как Церковь, имеет свой «стиль» внешнего поведения. Плохо, когда за этим внешним стилем стоит очень неглубокое внутреннее содержание. Это и вызывает чувство натянутости. Чем более  христианин «настоящий», тем проще и естественнее он держит себя с людьми.

180. Почему служители церкви: священники, постоянные прихожане, столь неприветливы к новым людям? Почему не хотят спокойно, без раздражения объяснить, что да как? Они своим резким поведением только отталкивают людей от храма.

Судя по задаваемому вопросу, можно подумать, что все без исключения церковные служители злы и неприветливы. Но это далеко не так. Очень многие и священники, и прихожане добры и открыты к людям, и уж во всяком случае, стараются такими быть. Когда мы пообщаемся с ними, мы, может быть, и не запомним этого, как особо не откладывается в нашей памяти соблюдение всякой нормы. Когда же мы сталкиваемся с отклонениями от нормы, когда нас встречают равнодушием, а то и грубостью, мы (что совершенно естественно) болезненно на это реагируем, надолго запоминаем такие случаи и делаем из них общие выводы. К этому надо сказать, что настоящие христиане стараются держать себя скромно, в тени, и не навязываться никому, их не очень-то заметно; поэтому шанс встретить в церкви агрессивно-поверхностного православного может быть и выше. А вообще поднятая Вами проблема (я не собираюсь её оправдывать и приуменьшать) не есть недостаток только лишь церковных людей. Люди в Церкви – это часть нашего сегодняшнего российского общества; и именно ему свойственно то, что Вы описали: и разобщённость, а следовательно – раздражительность по отношению к «чужим», и неприветливость, и прочие неприятные качества. К сожалению, становясь церковными людьми, наши соотечественники плохо осознают это. Гораздо легче «воцерковиться» внешне,  чем стать нормальным и порядочным человеком, с уважением ко всем относящимся. Этому прямо учит Евангелие, но, увы, это плохо воплощается в жизни современных православных христиан.

181. Удобно ли останавливать священника после службы, чтобы поговорить на волнующие темы, задать вопросы? Всегда такое чувство, что им крайне некогда и они вечно спешат на требы, или настолько устают, что не желают немного побеседовать со своей паствой.

Не только «удобно», но и необходимо. Разговаривать со своими прихожанами – это прямой пастырский долг любого священника. А то получается, что люди черпают информацию от неграмотных прихожан, выслушивая от них чудовищные нелепости, а батюшку спросить вроде как «неудобно». Священникам, действительно, всегда «некогда»; но порой мы сами приучаем наших пастырей, что они «неприкосновенные особы». Это очень неполезно и нам, и им самим, потому что священники из пастырей превращаются в церковных «начальников» и «чиновников», приобретая и соответствующее «начальничье» и «чиновничье» отношение к «низшим» людям. Разумеется, здесь есть и обратная сторона: нельзя воспринимать священника как продавца за прилавком, который непременно должен, невзирая ни на что, удовлетворять все «религиозные услуги населения». Нужно сообразовываться с тем, что пастыри – тоже живые люди, и имеют свою меру сил и возможностей. Если существует настоящая церковная община, а не бездушный формальный приход, то все эти вопросы всегда удовлетворительно решаются.