127. Мы, жители России не можем не видеть, как стремительно сокращается численность этнических русских в нашей стране. Христианство, и в частности Православие, как ни крути – основа Европейской цивилизации, в том числе и нашей. Если территорию нашей страны, а это вероятнее всего произойдет в скором будущем, займут иноплеменники, люди другого мировоззрения, другого вероисповедания, не грозит ли это гибелью нашей цивилизации? Видит ли РПЦ возможность активной миссионерской деятельности среди приезжего населении? Или она так и останется замкнутой структурой, не ведущей никакой просветительской деятельности?

Необходимость миссии среди приезжего населения, несомненно, осознаётся Церковью. Но ни опыта, ни средств, ни – что самое печальное – желания миссионерства в современной церковной среде нет. Дело в том, что всё, что Вы сказали – правильно; но решение этих вопросов требует от православных, чтобы они смотрели вперёд. А это, пожалуй, главный камень преткновения сегодняшней церковной жизни. Мы смотрим только назад; мы ностальгируем по империи, по «симфонии», по монархии и т.п.; даже когда мы говорим о будущем, мы как идеал видим возвращение в это будущее прошлого. С таким подходом, конечно, ничего у нас не получится, потому что данная проблема требует евангельского осмысления современности и евангельского же творческого дерзновения... увы, пока люди ходят затылками вперёд, ни того, ни другого от них не дождешься. Видимо, предварительно нужно набить много шишек этими вот самыми затылками... но как бы не упустить время.

128. Почему происходит смешение языческих и христианских праздников (Ивана Купалы, который на самом деле Иоанн Креститель)? А как объяснить языческие обычаи, вписавшиеся в церковные: пасхальные яйца, ветки берез на Троицу и т.д.?

Церковь, осуществляя свою основную задачу – соединять людей со Христом посредством Таинств и указывать правый образ мыслей и действий посредством Священного Писания – является ещё и чрезвычайно важным культурообразующим фактором. Не разрушая повседневную социальную, общественную, экономическую, культурную жизнь людей (чем, к слову сказать, характеризуются секты), она воцерковляет эти сферы жизни, отчего языческая философия, искусство, бытовые обычаи начинают нести в себе иное содержание, становятся христианскими. Но в самой церковной жизни может наблюдаться обратный процесс: люди, не обладающие должным евангельским и церковным сознанием (а оно должно целенаправленно воспитываться в христианах, это важнейшая задача пастырей Церкви, которая, к сожалению, сегодня очень плохо осуществляется), воспринимают не только эти заимствования, но и основные смыслы церковной жизни по-язычески. Именно по этой причине происходит смешивание христианства и язычества. Это смешивание, надо отметить, традиционно для Руси и называется оно «двоеверием».

129. Сейчас много говорится о том, чтобы всем мировым религиям объединиться для борьбы с мировым злом, терроризмом. В подобных начинаниях участвуют и высшие эшелоны церковной власти. Примером тому может служить религиозный саммит, проведенный этим летом, перед Большой Восьмеркой. Но противоречит ли это общему настрою в РПЦ на борьбу с экуменизмом? Не являются ли такие действия по сути дела тем же экуменизмом?

Общий настрой на борьбу с экуменизмом в сегодняшней церковной жизни решительно подобен битве известного литературного героя, а именно Дон Кихота Ламанческого, с ветряными мельницами. Не понимая, что такое экуменизм,  непросвещённые люди воспринимают это слово как синоним вероотступничества, и, прибавив к сему популярную у нас сейчас антизападную истерию, изо всех сил борются... сами не зная с чем. Экуменизм – явление неоднозначное, сложное, в нём есть стороны, которые совершенно неприемлемы для православных христиан, но есть и много такого, что вполне согласуется с Евангелием. В частности, упомянутый саммит – явление именно этого порядка. Объединение усилий в борьбе со злом – здравые человеческие действия, которым можно только пожелать всяческого успеха.

130. Меня, как человека, придерживающегося научного взгляда на мир, интересует, видит ли Церковь возможность диалога между наукой и религией? Есть ли какие-то точки соприкосновения между этими, казалось бы, противоречащими друг другу мировоззрениями?

Как говорил английский философ и учёный Френсис Бэкон, «малое знание уводит от Бога, а большое – приводит к Нему». Говорить о противоположности мировоззрений можно только в том случае, когда эти мировоззрения представляют собою некую цельность, законченность. Если христианское мировоззрение таково, то научное законченностью похвастаться отнюдь не может, и поэтому то, что сейчас видится противоположным, в будущем, вполне вероятно, может и совпасть. Что касается точек соприкосновения науки и Церкви сегодня – то есть чрезвычайно важная общая задача, которую нам необходимо решать совместно. Я имею в виду сопротивление распространению оккультной лженауки (типа «торсионных полей») в сфере точного знания, с одной стороны, и некритического, неадекватного, кликушеского («старцы», апокалиптика) взгляда на мир в церковной среде – с другой. Трезвость мысли, интеллектуальная добросовестность, опора на практику, на реальность – та методология, которая одинаково значима и для Церкви, и для науки; здесь нет не только никакого противоречия между ними, но наоборот, в деле отстаивания адекватного отношения к жизни они – союзники.

131. Меня всегда удивляло то, что в Церкви до сих пор используется давно устаревший церковнославянский язык. Ведь многим, стоящим на службе людям, бывает непонятно то, о чем поет хор, или читается в молитвах. Не легче было бы перевести богослужение на современный русский язык? Многие люди даже не понимают слова молитв, которые они возносят Богу.

Да, действительно, богослужение предполагает понятность; возможность для людей обращаться к Богу, читать Священное Писание на родном языке всегда было одной из важнейших забот Церкви. Исторически мы видим, что и Библия, и богослужение постоянно переводились на языки тех народов, к которым была обращена евангельская проповедь. Сейчас этот процесс в Русской Церкви замедлился. Для многих дорого традиционное оформление церковных служб; и действительно, это наше величайшее культурное достояние, разрушать которое ни в коем случае не следует. Нет переводчиков, которые перевели бы богослужебные тексты (а это – величайшая и сложнейшая литература) на современный язык с сохранением смысла и одновременно поэтической красоты. Но главная причина непонятности заключается всё же не в славянском языке; в конце концов, он очень близок к русскому – чтобы полноценно его воспринимать, нужно выучить лишь несколько десятков слов. Дело в том, что даже если бы мы перевели всё богослужение на русский, люди всё равно ничего в нём не поняли. Вот пример. По-славянски одно из песнопений праздника Пятидесятницы звучит так: «Божественным покровен медленноязычный мраком, извитийствова богописанный закон; тину бо оттряс очесе умнаго, видит Сущаго, и научается духа разуму, хваля божественными песньми».  Перевод: «Косноязычный, покрытый божественным мраком, изрёк закон, написанный Богом; омыв взор ума, он видит Сущего, научается духовной мудрости и восхваляет Бога в песнопениях». Поняли? Боюсь, что нет. Кто такой «косноязычный»? что за «божественный мрак»? что за «закон, написанный Богом»? и т.д. Ответы на эти вопросы находятся в Священном Писании, в книге Исход, где говорится о пророке Моисее, у которого был некий дефект речи; о том, что Бог призвал его на гору Синай, покрытую мраком, и там вручил ему скрижали с десятью заповедями, собственноручно записанными Господом. Приведённое песнопение – высокопоэтическое переложение этого сюжета; без знания источника понять его невозможно, на каком бы языке оно не пелось. То, что люди не воспринимают богослужение, является языковой проблемой в самой меньшей степени; на первом месте – незнание Библии и огромное культурное различие между современным и библейским менталитетом. Так что если кто хочет понимать православную службу, тому надлежит прежде всего начать с чтения и изучения Священного Писания, а оно, слава Богу, вполне доступно на русском языке.

132. Почему не все Евангелия признаны? Какова была логика отбора?

Это очень интересная церковно-историческая тема; кратко можно сказать так. Признаны только те Евангелия, которые написаны Апостолами, и которые с самого момента их написания стали распространяться по церковным общинам и читаться во время богослужебных собраний. Их четыре – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. С самого начала эти Евангелия имели всеобщее распространение и непререкаемый авторитет в Церкви. С конца I века в церковной среде появилась специфическая ересь – гностицизм, родственник современной теософии и оккультизма. Для того, чтобы придать текстам, проповедующим гностические взгляды, некий авторитет, еретики стали надписывать их именами Апостолов – Фомы, Филиппа и др. Но Церковь не приняла эти «евангелия». Логика отбора базировалась на двух вещах: 1) в этих «евангелиях» проповедовалось совсем иное учение, отличное от учения Христа и Апостолов, и 2) эти «евангелия» «пропихивались» в Церковь «сбоку», их не знали все церковные общины всех времён, как это было с четырьмя каноническими Евангелиями; следовательно, они не выражали веру Вселенской Христовой Церкви.

133. Почему Церковь иногда называют «телом Христовым»? 

Потому что Церковь и есть Тело Христово, это главная её характеристика. Церковь – союз Бога и людей во Христе. И союз этот не формальный, не юридический, а органический, то есть человек и Бог становятся единым организмом, единым телом. То, что Церковь называют телом Христовым лишь иногда, свидетельствует о том, что понимание этого важнейшего свойства Церкви скрыто от сознания людей. В самом деле, Церковь чаще всего воспринимают как некий своеобразный религиозно-общественный институт, который устраивал на земле войны, казни еретиков и инквизицию, а сейчас хранит традицию и является фундаментом национализма, державничества и проч. На самом деле всё это внешние случайности, порой и не связанные с Церковью; суть же её – соединение людей со Христом, и во Христе – друг с другом.