Однако после повторного освящения (ресакрализации) высшими сферами любовь возвращается, спускаясь в срединную область — в психическое человека, взывая к человечности для своей реализации. «Выпав» из любви, человек возвращается к человечности. Высшие сферы эроса, так же как и его низшие области, не интересуются человеческой любовью и человеком. Сама по себе сексуальность бесстрастна. Сексуальный эрос — это жестокий демон или крылатое божество, выводящее нас из состояния человечности, если он не соединяется с психическим, не оказывается в нем. Другая психическая личность может оказаться необходимой или не потребоваться, чтобы возвратить космическую радость на землю, позволить ей стать человечной, получить воплощение, давая тем самым повторное освящение мирозданию, но всегда для этого процесса психизации требуется время.

Другой путь культивирования эроса внутри себя требует, как уже говорилось ранее, открытости по отношению к бессознательному. Намерен ли я идти туда, где встречаюсь с ним, в особенности туда, где испытываю влечение — не только к человеку, но и к его образу? Это радикальная интернализация эроса: человек относится к внешнему, как если бы оно было внутренним, «всего лишь сном».

Человек позволяет себе видеть сон, двигаться по его течению, однако сохраняет в этом движении сознание. Человек следует за своими сновидениями по этим спонтанным, естественным мостам, которые каждую ночь перебрасываются между сознанием и другой стороной. Чем больше расстояние, тем темнее пропасть между днем и ночью, тем соблазнительнее заманивающие нас образы. Психическое использует соблазнительницу, когда Эго не желает двигаться. Гордого воина с жестоким сердцем и плохим слухом призывают сексуальные фантазии. Часто это единственный способ, которым бессознательное может заставить себя услышать и почувствовать.

Открытость по отношению к сновидению означает открытость по отношению к каждому сну и фрагменту сна, каждому образу. Утром Эго имеет возможность решать, какие сны полезны и важны, а какие не нужны и могут быть благополучно забыты. Слишком часто решение Эго о том, что важно, служит только самому Эго, относится к его роли, тогда как главная функция сновидения заключается в том, чтобы ввести Эго в единое психическое целое. Часто Эго ощущает такое намерение как унижение, хотя это может рассматриваться как положительное смирение. Если разрешить Эго выбирать среди сновидений, то происходит некоторая форма самообмана, приводящего к односторонности с последующей инфляцией или депрессией. Энергия не уравновешена. Серьезно воспринимать бессознательное означает с максимальным вниманием прислушиваться к нему в целом, а не только к тем его частям, которые доставляют удовольствие.

Несмотря на всю серьезность проблемы, ассимиляция сновидений зависит (то же самое относится к тени) от игривого восприятия их непостижимой сущности. Здесь наблюдается парадокс: их настойчивый анализ сочетается с безрассудным подчинением им. Несмотря на необходимость старательного восстановления содержания, немногое будет ассимилировано без женской уклончивости и нерешительности. Для интегрирования сновидений и сознательного требуется нечто еще помимо усилий.

Способ культивирования внутреннего мира сновидений и образов — иными словами, осуществление интернализации эроса — можно разделить на три этапа. Вначале это установка сознательного принимать происходящее без его отреагирования. С энергетической точки зрения легко увидеть, как это увеличивает область психической реальности, ибо многое поступает, но ничто не вытекает. Несомненно, что все поступающие фантазии — в виде желаний, проекций, импульсов — побуждают к действию. Поистине трудная задача — отделить фантазию от ее динамических корней, побуждений к действию. Мы стараемся либо подавить все, что не может быть реализовано в жизни, либо впускаем фантазию, и в этом случае хотим немедленно прожить ее вовне.

Такой способ не дает Эго выступать в качестве «исполнителя». Тем не менее, несмотря на сопротивление Эго, сознательное может расширяться. Сознательное может даже вырасти за счет Эго, если мы будем придерживаться различия между сознательным как размышлением и сознательным как действием.

Здесь уместно вспомнить, как вырастает Эго. Оно развивает свой фокус зрения с самого детства, вбирая в себя более диффузный свет общего сознательного. Его рост осуществляется за счет всей личности, за счет Самости. С одной стороны, такое развитие придает Эго силу, позволяя направлять внимание и осуществлять действия. Однако с другой стороны, такое развитие отнимает сознательное у психического как целого, оставляя значительную его часть во мраке. (Архетипические фигуры Эго, показывающие, каким образом Эго-комплексы нередко приобретают свое сознательное, часто представляют из себя воров: Ева, Иаков, Гермес, Прометей.) Продолжающееся усиление сознательного в Эго и через Эго приводит к распространению мрака и бессознательного в другом месте. Диффузное сознательное промежуточной территории сужается до границ Эго или падает в бездну. Мы утрачиваем способность видеть в мире полумрака, теряем детскую способность удивляться. Поэтому символическая функция отпадает но мере развития Эго и демифологизации мира. Демифологизированная религия просто отражает наше сознательное, сузившееся до пределов Эго. Уподобиться ребенку и позволить себе вести себя как ребенок значит дать обратный ход процессу развития Эго, отказаться от фокусировки Эго на сознательном.

Различие между сознательным как размышлением и сознательным как действием также не сводится к простому различию между интроверсией и экстраверсией. Действия Эго могут быть интровертными и экстравертными, ибо мы можем быть интровертными при активном Эго, торопиться, беспокоиться, с любопытством исследовать свою внутреннюю жизнь. Также и экстравертная жизнь может сопровождаться размышлениями. Распространение сознательного, о котором я здесь говорю, представляет собой в большой степени нисхождение по вертикали и сопровождается усилением внутренней связи с собой. Свет играет и колеблется. Исходной его точкой может быть весь мир или сам человек, но свет не движется в направлении принятия каких-то решений, не сужает фокуса Эго. По мере расширения внутреннего мира фантазий благодаря отказу от животного стремления Эго к действию развивается нечто вроде вмещающего внутреннего пространства, область, о которой шла речь в конце второй главы. Коротко говоря, первый этап представляет собой прекращение деятельности Эго во имя освоения фантазий. Человек чувствует себя регрессирующим, слабым, зависимым, нерешительным, незрелым.

На втором этапе, после принятия фантазий с их импульсами и регрессией и отказа от их отреагирования, предстоит вернуть им энергию, активизировать их, обеспечить им достаточное либидо, проявить по отношению к ним интерес, внимание, любовь, чтобы они могли вести собственную живую, спонтанную жизнь.

Культивирование фантазий, даже если оно осуществляется под влиянием алчности и вожделения, а не как отрицание положений Исхода 20:17 и Евангелия от Матфея 5:28, представляет собой, возможно, их амплификацию. Я действительно могу смотреть с желанием на какой-то объект, культивировать это желание, наблюдая за ним, ощущая его, уносясь на крыльях воображения, наслаждаясь восторгом, но без отреагирования. Можно отделить внутреннее от внешнего, отделить желание, заключенное в субъекте, от желания, отреагированного на объект, отделить левую руку, полную чувствительных образов и потребностей, от правой руки с ее настоятельными требованиями. Таким образом, именно правый глаз и правая рука нарушают заповеди, и ими следует пожертвовать* , ибо правая сторона — сторона действий. Фантазия ведет прямо к действию только при отсутствии достаточного пространства между идеей и импульсом, когда внутренняя область настолько заполнена, что в ней ничто не может храниться долговременно. Я желаю то, что я вижу; я должен получить то, что я желаю. Каждая потребность превращается в требование. Если фантазия должна быть ограничена с учетом ее соотношения с внешним миром, с учетом «проверки на реальность» того, что может быть реализовано прямым действием, то она полностью утрачивает наименование фантазии и ее природу. Фантазии нечего делать в конкретном мире. Она не может быть сведена к нему по своему происхождению или иметь его как цель. Фантазия может черпать свои сюжеты из внешних событий и затем мысленно манипулировать ими, но ее область — область чистого воображения. Воображаемы также алчность и вожделение, иными словами, это психические динамизмы, импульсы души, которые неизбежно сопровождались бы коротким замыканием, если бы должны были вступить в реальный мир. Указанные импульсы появляются не столько для удовлетворения их аппетита действием, сколько для создания внутренней области, для освещения внутренних уголков души, с тем чтобы дать ей игру и объем, освободить ее от конкретных ограничений возможного, таким образом углубляя и обогащая диапазон ее переживаний.

Как отмечалось в третьей главе, реальная революция в душе сама по себе не является сексуальной. Сексуальный инстинкт человека пластичен и вырабатывает энергию для изменений в сознании на протяжении всей истории развития психологии. Если человек способен увидеть тенденцию в происходящих коллективных событиях через переживания отдельных индивидов, то он увидит, что носителями глубоких изменений служат сексуальные фантазии в виде психических динамизмов, конечной задачей которых является оживление и расширение психической реальности. Через проживание внутри, а не только через отреагирование во внутреннюю жизнь вносится огромная инстинктивная энергия. Алчность и вожделение дают импульс для обнаружения внутреннего пространства, подобно тому как должны существовать такие мощные психические динамизмы, как любопытство и соревновательность, а также выдумки научной фантастики, чтобы мы устремились к Луне, Марсу и Венере, в космическое внешнее) пространство.

Тот факт, что человек пугается и стыдится своих фантазий, показывает, что между субъективными переживаниями и объективными действиями нет четкого разделения. Страх и стыд — защитные эмоции, удерживающие чело-зека от отреагирования, от введения этих фантастических страстей в реальный мир. Страх и стыд убеждают также з реальности внутреннего мира. Он не только «чистая фантазия» или «дневной сон».

Интересом к фантазиям отмечено большинство духовных практик и теорий, таких, как психологический метод активного воображения у Юнга, методы, описанные в мистических трудах алхимиков либо в христианских, индийских или персидских текстах. Однако пассивных фантазий всегда недостаточно, ибо фантазия бесконечна; она создает покрывало, путает образы и действия. Вслед за фантазиями идет воображение, которое превращает дневные сны и фантазии во внутренние ландшафты, куда человек может войти; они населены живыми фигурами, с которыми можно говорить, ощущать их присутствие. Это и будет психологическим внутренним поиском. Такое преобразование фантазий в воображение лежит в основе искусства. Она лежит также в основе совершаемых нами поступков, поскольку картины нашего личного будущего приходят вначале в виде фантазий. Заметим, что существуют причины для их начального удерживания и представления их в мельчайших деталях и полномасштабных схемах, прежде чем решать, следует ли реализовывать фантазии же лучше прослеживать их внутренне, проживая их внутренним или внешним образом.