Приближение к телу подобно приближению к сновидению. Как одно, так и другое открывают пути развития внутренних связей и расширения психической реальности. Я могу вступить в дружеские отношения с тем и другим, придавая им ценность, даря доверие и любовь его импульсам и потребностям. Только специалист может истолковать сновидение, и только врач может установить диагноз для плоти; но в дружеские отношения можно вступить как со сновидением, так и с телом. Дружеские отношения со сновидением подтверждают психическую реальность, придавая ей чувство. Дружеские отношения с телом означают подтверждение физической жизни как храма, хранилища или чего-то сверхфизического. Знакомство и сближение с телом путем проникновения в него, с последующим прислушиванием изнутри, представляет собой необходимый противовес активации бессознательного в фантазиях и сновидениях. Без сочетания этих действий нам легко соскользнуть к старой ошибке Канта, состоявшей в переоценке разумного, когда оно принимается за единственное выражение психического и в идеалистической философии неприкосновенно. При обесценивании физического всегда наносится вред женской стороне. Психологически засвидетельствованная инкарнация представляет собой ощущение жизни во плоти. С психологической точки зрения воскресение этой плоти относится к ее трансформации в тело параллельно трансформации сосредоточенной на самой себе воли и рациональности в психическое сознательное. Эта трансформация относится также к созреванию тела внутри стареющей плоти. Даже подвергаясь необратимому воздействию старения, человек совершает поступательное движение в процессе созревания. Несмотря на все безобразие старения, человек чувствует себя более благодарным и становится более милосердным, а это означает, что тело есть место пребывания милости. Опять же милосердие — женская добродетель, и проявление милости зависит от ее нисхождения в женственность плоти и ее спасения как тела. При служении женскому, разрешая ему править, следует учитывать одно обстоятельство. Геракл служил Омфале только по совершении двенадцати подвигов, а Улисс пребывает у Цирцеи только по прошествии десяти лет, проведенных в битвах. Очевидно, что прежде должны быть достигнуты некоторые успехи. Значит ли это, что сначала Эго должно совершить нечто значительное? Если ответ утвердительный, то получается, что человек достигает оптимального развития, перейдя рубеж первой половины жизни, ибо раньше он слишком мало осознает, у него слишком мало сил, и Эго со слишком большой легкостью покидает свою позицию. Тогда это не жертва, не переориентация. Тогда это просто регрессивное служение Матери, отделение от которой было целью всех подвигов и битв.

Я не считаю, что религиозный момент существенно отличается от того, что мы раскрыли в данной и предшествующих главах. Куда бы мы ни перемещали Бога, будет ли это Бог внутри, или абсолютно вовне и вверху, или Бог внизу как основа бытия, или Бог, присутствующий везде, где сходятся двое или трое, либо мы все в Боге, и какие бы безумные действия мы ни совершали, мы не можем для него исчезнуть — какое бы место мы Ему ни предназначили. Религиозный момент —переживание, которое происходит в психическом. Возможно, наша задача состоит не столько в поиске места обитания Бога, сколько в такой подготовке почвы, чтобы Он мог спуститься с высот, подобно голубю, или подняться из глубин, или мог быть обнаружен через личную любовь.

Почву подготавливают в процессе внутреннего поиска, смело завоевывая утерянные области души, где она болела и была забыта. Ее также подготавливают, распутывая нити тени, помещая в сознание напряжения, обусловленные моральными затруднениями, с тем чтобы наши действия были менее похожи на отреагирование, а в большей степени походили на поступки. Личность, которая не может себя сдерживать, которая распадается, покидая Эго, единственным светом которой является свет, удерживаемый волей, едва ли может служить основой для религиозного переживания. Даже если Бог — это любовь, такая любовь может нас уничтожить, если раны, нанесенные нам ранней любовью, зашиты непрочными нитками. Может ли личность, которая тем или иным образом не учитывала бессознательное, тень или аниму, быть сосудом, наполненным божественной силой? Не поддастся ли она со слишком большой легкостью воздействию демонической дегуманизации коллективного внешнего мира или коллективного бессознательного?

Религиозный момент в традиционном понимании есть живое, глубокое осознание, трансцендирующее Эго и раскрывающее истину. Такова же и цель анализа. Истина, которая может быть постигнута, выходит за пределы каузальной правды о себе — банальной правды о том, как я оказался в такой ситуации, кто в этом виноват и что мне теперь делать. Анализ движется в направлении более широкой истины и ясности, к представлению о бессмертии, о том, как моя личность соответствует общей схеме судьбы. Такие откровения, раскрывая одну из дверей к центру моих эмоций, освещают один из уголков области мрака. Подобная истина также есть любовь, ибо она дает ощущение принадлежности к собственной основе.

Если главная тень каунселинга есть любовь и если каунселинг лежит в ее тени, то наша работа будет зависеть от «совершенствования» любви. Любовь как вечеря любви означает «принимать», «приветствовать», «заключать в объятия». Быть может, совершенствование любви начинается с веры в женственное внутри нас и с работы над ним, идет ли речь о мужчине или женщине, ибо женская основа есть охватывающее вместилище, принимающее, удерживающее и несущее. Эта основа приветствует наше возвращение домой такими, какие мы есть. Я не знаю лучшего или иного способа подготовки к религиозному моменту, чем культивирование, придание внутренней культуры своей бессознательной женственности. Для того чтобы нас коснулся религиозный момент, можно по крайней мере подготовить почву в пределах наших индивидуальных человеческих возможностей.

Цюрих и Мостия 1965-1966 гг.

ПОСЛЕСЛОВИЕ: КРИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР КНИГИ, ВЫПОЛНЕННЫЙ ЕЕ АВТОРОМ

В последнем абзаце предисловия 1967 года содержится предупреждение о нежелательности «постепенной замены слова "душа" словом "психика"». Однако теперь, в 90-е годы, это предостережение можно заменить на противоположное. С 60-х годов слово «душа» получило широчайшее распространение, что свидетельствует как о легкости популяризации чего-либо, так и о настоятельной тяге людей к тому, что трудно обнаружить. Действительно, классический термин «психика», который обозначает третью область, расположенную между телом и духом, начинает, по-видимому, быстро растворяться, сливаясь с этими старыми понятиями. С одной стороны, слово -психика» было взято на вооружение практиками, начиная от сторонников психиатрии Прозака и биогенетики ло изобретателей диет для похудения, лицемеров и манипуляторов человеческим мозгом. С другой стороны, устремленный к духовности Новый Век отнимал у человека нормальное содержание психики, прописывая ему на окрашенных в пастельные тона рецептах средства для обретения безмятежности, уравновешенности и унифицированного сознания. Такое осмысление психики как души продолжалось долгое время; оно шло путем безобидного облагораживания с тех пор, как автор впервые применил это слово в психологии в 1964 году («Самоубийство и душа»), отнеся понятие «душа» не столько к области религии и теологии, сколько к бытовому использованию этого слова в контексте понятий «духовная пища», «душевная музыка», «брат по духу».

В связи с тем, что душа является основной темой данной книги, необходимо вспомнить, как она осмыслялась в эпоху написания книги, в 60-е годы. В то время термин «душа» был введен для того, чтобы внести в психологию свежее понятие, а не для того, чтобы убаюкать ее трансцендентностью и трансформацией, ибо Ъ то время психология была вотчиной сциентистского, объективистского истеблишмента. Отсюда и название книги — «Внутренний поиск» («Insearch»), противопоставленное понятию «научные исследования» (research).

Наряду с противопоставлением научным исследованиям, название книги ясно отражает изложенное в ней понимание души — понимание ее положения внутри и осознание того, что она утрачена. Оба допущения определяют основное содержание книги и направление данного критического обзора.

Первое допущение — об утрате души — разделяет ностальгию названия работы Юнга «Современный человек в поисках души»; таким образом, термин «insearch» представляет собой перефразировку заглавия книги Юнга, написанной за тридцать лет до появления анализируемой работы. Помимо того, подзаголовок Хиллмана повторяет название лекционного курса Юнга, прочитанного им в Йейльском университете,— «Психология и религия» (1937). Отсюда следует, что с самого начала «Внутренний поиск» перекликается с юнгианской традицией созидания души, и Хиллман следует в ней по стопам Юнга. Даже если его стопа короче, у обоих они имеют сходные очертания и следуют в одном направлении: душа утрачена, но может быть обретена в процессе психотерапии; психотерапия близка к религиозной деятельности или требует пробуждения религиозной установки, функции или направления.

Допущение об утрате души ведет к некоторым следствиям. Во-первых, наши дни и ночи будут ощущаться пустыми, наполненными печалью и тоской, как при хроническом заболевании. Мы почувствуем себя потерянными для мира и в нем, будем за что-то хвататься, требовать, искать и надеяться на помощь Мириам или доброго пастыря, готовых нас поднять и поддержать в нашем одиночестве.