Судя по замечанию Оригена, в Евангелии от Петра описывалось рождение Иисуса, поскольку в нем речь шла о сыновьях Иосифа от первого брака. Проповедь Иисуса не дошла совсем, но, если верить словам Серапиона, в ней многое совпадало с писаниями, принятыми ортодоксальными епископами. В сохранившемся отрывке описывается суд над Иисусом, его казнь, воскресение и поведение учеников, иудейских старейшин, Пилата, народа. Омовение рук Пилатом, глумление над Иисусом перед казнью, обращение к нему как царю, распятие между двумя разбойниками, деление одежд по жребию — все эти детали можно найти и в канонических евангелиях. Иначе, чем там, у Петра описан суд над Иисусом: он происходит не перед народом, а, вероятно, в претории (или во дворце Ирода). Главную роль в осуждении Иисуса играет Ирод Антипа [120]. О том, что версия об участии Ирода в суде над Иисусом была распространена в христианской традиции, свидетельствуют слова из «Деяний апостолов» (4. 27). В Евангелии от Луки есть рассказ о том, как Пилат, узнав, что Иисус — галилеянин, отправил его к находившемуся в то время в Иерусалиме правителю (тетрарху) Галилеи Ироду Антипе. Ирод подверг Иисуса допросу, но тот хранил молчание. Тогда «…Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату» (Лк. 23. 11). Затем следует соответствующий другим каноническим евангелиям рассказ о том, как Пилат хотел отпустить Иисуса (у Луки в уста Пилата вложена фраза о том, что и Ирод не нашел его «достойным» смерти), но народ потребовал его казни. Создается впечатление, что у Луки произошло дублирование эпизодов суда и объединение разных традиций — той, которая отражена в других новозаветных евангелиях, и той, которая нашла отражение в Евангелии от Петра, а также в упоминании Ирода среди судей в «Деяниях апостолов».

Насколько появление Ирода в числе судей связано с реальной исторической ситуацией казни проповедника Иисуса, сказать сейчас трудно; привлечение Ирода к суду Пилатом, который, возможно, не хотел ввязываться в очередной религиозный конфликт, кажется вероятным, поскольку Иисус происходил из области, находившейся под управлением Ирода. Еще более вероятным представляется, что об участии Ирода в осуждении Иисуса говорилось уже в ранней иудео–христианской традиции. Его отец — царь Ирод вызвал острую ненависть многих слоев иудейского общества своей проримской политикой, жестокими преследованиями всех недовольных. Ненависть к Ироду разделяли и первые христиане; ее отражением явилось новозаветное предание о том, что Ирод приказал перебить всех младенцев мужского пола, узнав, что в Вифлееме родился будущий царь иудейский. Его сын также обрисован в Новом завете черными красками: Ирод Антипа приказал бросить в темницу Иоанна Крестителя [121], но из страха перед народом не решался казнить его. Тогда на пиру дочь его жены (и сестры) Иродиады попросила у Ирода голову Иоанна — и тетрарх приказал казнить его (Мф. 14. 3–11). Таким образом, виновность Ирода, казнившего Иоанна Предтечу, в гибели Иисуса должна была казаться первым христианам очевидной; рассказ об Ироде в Евангелии от Петра, с нашей точки зрения, отражает достаточно рано возникшую традицию.

В описании мучений, которым подвергли Иисуса после осуждения, имеются отдельные детали, которые расходятся с новозаветными рассказами, хотя в целом автор апокрифа следует общей с ними линии повествования. Расхождение заключается в том, например, что в Евангелии от Петра Иисуса сажают на судейское место и обращаются к нему со словами: «Суди праведно, царь Израильский»; в новозаветных евангелиях Иисуса приветствуют как царя иудейского, но о том, что Иисуса посадили на судейское место, не указано (у Иоанна также употребляется слово ???? — судейское место, но на него садится Пилат, а не Иисус. — 19. 13). Деталь эта важна для нас, потому что ее упоминает Юстин в своей «Апологии» (1. 35). Фразеология Юстина близка к фразеологии апокрифа: по–видимому, он знал и почитал Евангелие от Петра.

В новозаветных евангелиях над Иисусом глумятся воины, в то время как у Петра это делают неопределенные «они», под которыми, судя по контексту, подразумеваются и иудеи–враги Иисуса, и римские воины. Стилистика евангелия такова, что автор не разделяет иудеев и римлян: только из их действий можно определить, о ком, собственно, идет речь — приказали не перебивать голеней разбойнику, естественно, начальники римской стражи, напоили Иисуса уксусом с желчью также стражники; «они», которые беспокоились, не наступил ли день субботний, «они», побежавшие к Пилату, — иудеи.

В то же время при этом обобщенном образе «они — враги» в Евангелии от Петра ясно видно противопоставление народа и верхушки иудеев — старейшины, жрецы, книжники, фарисеи выведены как главные противники Иисуса. Иногда они названы общим термином «иудеи», однако из контекста явствует, что «иудеи» — это не весь народ (он обозначен греческим словом ????), а собирательное название для иудейских врагов Иисуса (см., например: 12. 50). После смерти Иисуса народ начинает роптать и бить себя в грудь, уверовав в праведность казненного. Старейшины, книжники и фарисеи просят Пилата дать охрану для могилы, чтобы ученики не украли тела, и народ не поверил бы, что он воскрес (8. 28. 29). Наконец, убедившись, что Иисус действительно воскрес, они умоляют Пилата приказать воинам молчать об увиденном (11. 48). Такое противопоставление народа иудейским старейшинам вписывается в контекст отрывка — ведь народ не принимал участия в осуждении Иисуса; его известность среди народа подчеркнута и тем, что после его погребения из Иерусалима и окрестностей к запечатанной гробнице стекается толпа. Нельзя сказать, что такая трактовка целиком принадлежит автору Евангелия от Петра: и в Евангелии от Матфея иудейские старейшины просят Пилата: «Итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, пришедши ночью, не украли Его и не сказали народу: «воскрес из мертвых»; и будет последний обман хуже первого» (27. 64). Здесь, как и в Евангелии Петра, приводится версия, которая распространялась ортодоксальными иудеями, о том, что ученики украли тело Иисуса [122]. В скрытой форме присутствует и страх перед народом, который может поверить в воскресение Иисуса: «последний обман» (т. е. обман народа) хуже первого (т. е. кражи тела); хотя в данном случае опасение старейшин не вполне вяжется с активным требованием казни Иисуса именно со стороны иудейского народа («И отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших». — Мф. 27. 25). Но в Евангелии от Матфея нет столь ярко выраженного вторичного заявления старейшин, которые, уже будучи свидетелями воскресения, все–таки предпочитают обмануть народ и совершить «величайший грех», но не быть побитыми камнями народом, который (подразумевается) сочтет их главными виновниками содеянного.

В Евангелии от Луки также говорится о горе и раскаянии народа. Там рассказывается, что за Иисусом, когда его вели на казнь, шло «великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем» (23. 27). После же казни, согласно этому евангелию, весь народ «возвращался, бия себя в грудь» (23. 48). В одном из ранних латинских переводов Евангелия от Луки в рассказе о раскаянии народа есть слова о грядущем возмездии Иерусалиму [123], что соответствует описанию Евангелия от Петра. Описание раскаяния народа со словами: «О, горе Иерусалиму» — знал (возможно, именно по Евангелию от Петра или по более развернутой версии Евангелия от Луки) Татиан, поскольку аналогичный рассказ приведен в его Диатессароне.

Такое противопоставление народа и жречества могло восходить к иудео–христианам и даже к более ранним иудейским сектантским группам, например кумранитам, которые резко отрицательно относились к иудейским первосвященникам и к самому Иерусалимскому храму [124]. В этой связи следует сказать, что точка зрения, высказывавшаяся в научной литературе [125] об антииудейской тенденции Евангелия от Петра, представляется необоснованной: обвинение ненавистного Ирода и иудейской верхушки, а не всего народа скорее отражает острые споры внутри иудаизма, чем противопоставление иудеев и христиан.

A specific feature of the Gospel of Peter is the description of the life and resurrection of Jesus. Jesus does not suffer on the cross; the only phrase he uttered was "My strength, my strength, you have left me!" After this exclamation, he "ascended" (died). In the New Testament Gospels, Jesus' last words are translated in different ways: in the Gospel of Luke, he says: "Father, forgive them! Into Thy hands I commend my spirit" (23:46), in the Gospel of John, Jesus, after talking to the disciple to whom he entrusted his mother, says: "I thirst" (the Evangelist adds: "That the Scripture may be fulfilled") – and then pronounces the last word: "It is finished" (19:28-30). The Gospels of Mark and Matthew quote in Aramaic a quotation from an Old Testament psalm, which Jesus pronounced before his death: "My God, my God, why hast Thou forsaken me?" (Matt. 27. 46; Mk. 15:34), is a dramatic episode that probably dates back to the oldest Aramaic tradition about the execution of Jesus. The fragment of the Gospel of Peter gives a peculiar paraphrase, dating back to the early tradition reflected in Mark and Matthew; the author of the Gospel of Peter replaced God with "power," which, like quite different versions of Jesus' last words in Luke and John, was a consequence of the sacralization of his image.

So, according to the Gospel of Peter, as long as Jesus had some power, he did not suffer, but as soon as it left him, he died. This exclamation does not have the bitter meaning that an appeal to God who left him (i.e., as if he had forgotten about him) could have: the divine power leaves the body, and he ceases to live earthly life. The concept of divine power existed in Gnostic teachings (see, for example, the Apocrypha of John, which speaks of the power of the invisible spirit that it gives to the zones). On this basis, however, the "power" of the Gospel of Peter is hardly to be identified with the Gnostic concept. Clement of Alexandria wrote of the power that entered into Christ at baptism (Excerpta ex Thedot. Opera. 61), which was in accordance with the teaching of the Judeo-Christians that the spirit entered the preacher of Jesus at baptism. In the Acts of the Apostles, Peter says that God anointed Jesus "with the Holy Spirit and power" (10:38). It is possible that the words about power were put into Peter's mouth by the author of the Acts of the Apostles for a reason, since such a sermon was associated in the Christian tradition (perhaps already written down) with his name.

Nor does the text of the fragment suggest a direct influence of the Docetists, who, according to Serapion, revered the Gospel, although they did not write it. The Docetists, like a number of Gnostic authors, considered Jesus' sojourn on earth to be apparent (in the Gnostic Gospel of Truth about Christ it is said that he came in "the likeness of a body"); But the absence of suffering did not mean an apparent bodily existence, but only the presence in the body of the divine power, which delivered from these sufferings. The reality of the body is emphasized in the Gospel of Peter at least by the fact that when it was taken down from the cross and laid on the ground, the earth shook. It is also characteristic that the author continues to apply the word "Lord" to the deceased Jesus ("And then they pulled the nails out of the hands of the Lord and laid him on the ground." – 6:21).

The description of the resurrection of Jesus in the Gospel of Peter looks completely fantastic. In the New Testament gospels, the very moment of resurrection takes place in secret: the disciples see an empty tomb, angels (angels) announcing the resurrection, and then the already resurrected Jesus appears to them. Peter describes all the details of the resurrection, and it takes place before the eyes of many witnesses: first the heavens opened, and two angels (men) descended from there, who entered the tomb and brought out a third, but not in the former, human, but in a fantastic form (his head was "higher than heaven"). Behind them walks the cross, and from the cross comes the answer to the question that sounded from heaven: "Did you preach to the departed?" The description of the resurrection has no parallels in the other Gospels known to us (it is possible that some similar story was included in other apocrypha that have not come down to us). But the very idea of the resurrection of the body in a transfigured form was not alien to Christian groups. In the Apocalypse of John, the work of the New Testament closest to Judeo-Christianity, Christ also has a fantastic appearance. He appears in the form of a lamb "as if slain, having seven horns and seven eyes" (5:6), which symbolized the seven spirits of God, i.e. the resurrected Christ could appear in any form, which did not so much reveal as hint at his true, incomprehensible essence. In the Gnostic Gospel of Philip, the bodily resurrection is interpreted in a special way: "Neither flesh nor blood can inherit the kingdom of God." According to this saying, Jesus' flesh is the Logos and his blood is the Holy Spirit (23).

The entire description of the resurrection of Jesus is close to apocalyptic literature. The living cross in this story is not just a fantastic detail. The cross accompanies Jesus to heaven and in the Apocalypse of Peter, thereby acquiring the meaning of a sacred symbol [126]. The shameful instrument of execution, so often used in reality, is also transformed, becomes the "tree" of eternal life [127].

At the very end of the fragment, the story begins about the appearance of the resurrected Jesus to his disciples (or only to Peter). The appearance on the Tiberias Sea (lake) is described in the Gospel of John (21:1), but it is not the first there. Luke describes in detail the appearance of Jesus to the disciples on the road to the village of Emmaus (24:13-15; cf. Mk. 16:12), but when these disciples returned and told the others, they in turn said that "the Lord has truly risen and appeared to Simon" (24:34). In this case, the Gospel of Luke, as well as the account of the trial of Jesus, seems to have combined the tradition that goes back to the earliest of the Synoptic Gospels (Mark) with the tradition used in the Gospel of Peter.

Thus, an analysis of the content of the extant fragment of the Gospel of Peter indicates that it was based on the ancient Christian tradition used in the New Testament; however, we can also talk about the existence of a special tradition that was associated with the Apostle Peter and which is reflected in the canonical writings only in isolated mentions. The author of the Gospel of Peter may have been familiar with the New Testament writings, but he may have used some other sources, such as the author of the unknown Gospel that has come down in fragments on papyrus (see above). However, this ancient tradition was reworked in the Gospel of Peter for certain doctrinal purposes.