Другим специфическим способом установления контакта с аудиторией является использование библейских цитат. Библия считается для христианина авторитетнейшим источником религиозных, нравственных и бытовых правил. Поэтому в своих рассуждениях или увещеваниях проповедник опирается в первую очередь на нее. «Если враг твой голоден, накорми его», – цитирует Иоанн Златоуст слова апостола Павла (Рим. 12, 20) в подтверждение своей проповеди, призывающей не гневаться на оскорбляющих[122].

Часто библейские цитаты встраиваются в контекст диатрибы, служа отправной точкой для размышления (далее фразы из Священного Писания выделены. – Р. Ж.): «Так и Павлу все казалось малым, и блеск настоящей жизни – бесполезнее трупов. Поэтому он и восклицал так: для меня мир распят (Тал. 6, 14); поэтому и нас увещевает он сими словами: о горнем помышляйте (Кол. 3, 2). О горнем? О каком горнем говоришь, скажи мне? О том, где солнце, где луна? Нет, говорит, – где же? Где ангелы, архангелы, херувимы, серафимы? Нет, говорит, – так где же? Где Христос сидит одесную Бога (Кол. 3, I)»[123]. Здесь рассуждение начинается словами об апостоле Павле; затем в подтверждение высказанного о нем суждения, автор предлагает две цитаты из его посланий к Галатам и Колоссянам. Последнюю он подвергает более внимательному рассмотрению, очевидно, чтобы, с одной стороны, дать возможность аудитории включиться в его ход мысли, с другой – исключить возможность неправильной интерпретации апостольских слов. Диатриба оканчивается еще одной цитатой, которая и является ответом на поставленный проповедником вопрос.

Необходимо отметить, что для построения библейской аргументации в проповеди редко используется только один текст Священного Писания, необязательно также и последовательное цитирование. В вышеприведенном примере для аргументации используются цитаты из двух посланий апостола Павла (Колоссянам и Галатам), а фраза, являющаяся отправным пунктом для диатрибы («о горнем помышляйте»; второй стих третьей главы послания к Колоссянам), в тексте послания расположена ниже, чем та, которую Иоанн Златоуст приводит в качестве ответа на вопрос («Где Христос сидит одесную Бога»; первый стих третьей главы).

«Из всех недугов, обременяющих человеческую природу, нет ни одной болезни, ни душевной, ни телесной, которая не могла бы получить врачевства из Писания», – говорит Иоанн Златоуст в выступлении, посвященном пользе чтения Библии[124]. «Легко спастись с Писанием – а без него невозможно», – утверждает он в другой проповеди[125]. Поэтому изза того особого значения, которое занимает Библия в жизни христианина, проповедь традиционно опирается на нее, получая, таким образом, дополнительный авторитет и значимость для аудитории.

3. Проповедь всегда ориентирована на аудиторию, на степень ее подготовленности к восприятию религиозного учения. Поэтому в гомилетике – церковной дисциплине, изучающей проповедь – ее делят на три вида: кериктическую (для нехристиан), катехетическую (для новообращенных) и гомилетическую (для полных членов Церкви)[126]. Поэтому содержательное наполнение проповеди будет зависеть в том числе и от характеристики потенциальной или реальной аудитории. Например, «К враждующим против тех, которые привлекают к монашеской жизни» Иоанна Златоуста предназначено для неподготовленной, нецерковной аудитории; «Сравнение власти, богатства и преимуществ царских с истинным и христианским любомудрием монашеской жизни» обращено, скорее, к неофитам, людям, недавно принявшим христианство. А такие произведения, как «О священстве», «О девстве», различные проповеди на богословские темы, ориентированы на воцерковленную аудиторию.

Естественно, что проповеднический стиль Иоанна Златоуста имел и личностные, уникальные характеристики. Здесь следует отметить, прежде всего, что, в отличие от многих философски настроенных проповедников того времени (Григория Назианзина, Афанасия Александрийского и др.) Иоанн никогда не выступал на отвлеченные темы. «Он говорит всегда к живым людям», – замечает Г. Флоровский[127]. Эта особенность – тяготение к «живой» проповеди, – к сожалению, определяется не особенностями православного проповеднического стиля вообще, а личным стремлением оратора (Василий Кесарийский, Иоанн Златоуст и др.). Поэтому в своем историческом развитии и авторской интерпретации проповедь может представлять собой реальную беседу, размышлениедиатрибу, богословское эссе и даже сводиться к формальному выступлению.

Характерная черта проповеди Иоанна – контраст задушевного обращения к аудитории и возвышенного стиля повествования о божественном. Впрочем, «контрастное двуединство парадного витийства и задушевной исповеди... будет одной из определяющих черт литературы IV в.», – считает С.С. Аверинцев[128]. Причина подобного стилистического явления заключается, на наш взгляд, во влиянии уже описанного сакрального противостояния земного и божественного. Проповедник вызывает аудиторию на доверительный, честный, прямой разговор, увещевает ее; но когда речь заходит о неземном, оратор сам ощущает себя смертным человеком, грешником, смеющим говорить о высшем лишь с благоговением и страхом. «Увещеваю, прошу и, касаясь колен ваших, умоляю: пока есть краткий срок жизни, приимите с сокрушением слова мои, обратитесь, исправьтесь...», – говорит Златоуст аудитории[129]. Но как только речь заходит о небесном, духовном, его речь меняется: «Нам нужно будет не только предстать, но и открыться. Неужели вы не смущаетесь? Неужели не трепещете? Как же будем чувствовать себя тогда, когда грехи наши откроются пред всеми ангелами и всеми людьми?»[130]