Глава 3, стих 19. Что убо закон? Преступлений ради приложися, дондеже приидет Семя, ему-же обетовася, вчинен Ангелы, рукою ходатая.

Преступлений ради — для обуздания преступности, чтобы народ держался в страхе, не предавался порокам, а жил праведно и делался достойным проявить в себе Обетованного (см Амвросиаст) «Закон дан, чтобы побудить к попечительности (о нравственности) тот народ, из которого имело произникнуть по плоти Семя обетования» (блаженный Феодорит). И видим, что, при всех уклонениях народа Божия на распутия нечестия и греха, среди него всегда были ревностные хранители закона, Богу угодные и Им единым ведомые. Это семя святое и было стоянием народа Оттого, когда пришел Господь и все таковые прилепились к Нему, прочий остаток Израиля, хотя по внешности и более видный, рассеян по лицу земли, в обличение себя и в подтверждение истины Божией Святой Златоуст говорит на слова: преступлений ради: «итак, и закон не излишен. Видишь ли, как он (апостол Павел) все соглашает и сколькими глазами смотрит на все? Поелику он превознес веру и показал, что она древнее закона, то, чтобы кто не подумал, что закон излишен, он и сие недоумение решает, сказав, что не напрасно, но и очень с большою пользою дан закон, преступлений ради; то есть чтобы иудеи не жили без страха и не дошли до крайнего нечестия, для сего и дан им закон, вместо узды, для их научения, усмирения и удержания их от нарушения хотя не всех заповедей, по крайней мере некоторых. Итак, не малая польза и от закона».

Приложися — к кому и к чему? Можно ни того, ни другого предмета не иметь в мысли и понимать приложися в том смысле, что закон есть нечто придаточное, не имеет самостоятельного значения, не сам по себе стоит. Экумений пишет: «хорошо сказал: приложися,— чтобы показать, что закон не есть первообразное учреждение, но дан как нечто придаточное, и дан не на бесконечное время, а пока придет Христос, в Коем обетовано благословение всем народам». Или приложися к обетованию, чтоб служить средством к осуществлению его. То и назначение закона и народа, по нему организованного, чтобы в свое время могло исполниться обетование, данное Аврааму. Или приложися к народу, в смысле: возложен на народ или что обложен им народ: ибо точно иудей во всех проявлениях жизни своей был обложен законом, и дома, и в храме, и на работе, и в пути Если б закон был для нравов врачевательный пластырь, то более приспособленного врачевания и придумать нельзя. Но прямее всех первое значение.

 Дондеже приидет Семя, ему же обетовася, то есть то Семя, о котором говорится в обетовании, что о Нем благословятся все народы. Указывает на этот предел намеренно, чтобы внушить, что если он настаивает на отменении закона, то ничего не делает несправедливого. Такова участь закона по первоначальному его назначению. Поелику же Семя обетования пришло, то очевидно, что закон исполнил свое дело и теперь должен престать. «Если закон дан только до пришествия Христова, то для чего ты продолжаешь его далее, за пределы этого времени?» (святой Златоуст).— Вчинен Ангелы — Ангелы не творцы закона, а служители при учреждении его. Они от лица Божия, а Моисей от лица людей. Бог им внушал, они передавали Моисею, а Моисей народу. Бог, явившись на Синае, показал, что закон идет от Него; но закон имел много подробностей; их удобнее было передать и истолковать посредством Ангелов. Моисею говорится: виждь, да сотвориши по образу показанному тебе на горе (Исх. 25, 40). Поелику ветхозаветное служение было все образное, то его и надлежало видеть Моисею в образах. Образы всего он и видел на горе, а Ангелы истолковывали их, что значит и зачем то и другое нужно. Всё же от Бога. Сам Моисей пред смертию свидетельствовал: Господь от Синая прииде... и прииде со тмами святых, одесную Его Ангелы с Ним (ср.: Втор. 33, 2). И все иудеи веровали, что Моисеови глагола Бог (Ин. 9, 29), и вместе содержали, что закон принят устроением Ангельским (Деян. 7, 53), как говорил при всех и ко всем первомученик Стефан. Почему в другом месте святой Павел, пиша к евреям, не думал сказать что-либо отталкивающее, противное их верованиям, сказав, что весь закон есть слово глаголанное Ангелы (ср.: Евр. 2, 2).

Зачем помянул о сем Апостол, когда по целям его можно было и без сего обойтись? Его навело на это высказанное пред сим посредственное значение закона. Обетование, говорит, имело первообразное, самостоятельное значение, а закон приложися, и притом на время, дондеже. Имея такое низшее пред обетованием значение, он и по устроению был ниже его. Обетование дано лицом к лицу Богом Аврааму, а закон вчинен Ангелы, и притом еще рукою Ходатая. Две инстанции отделяли народ от Бога: Моисей снизу и Ангелы сверху, а обетование дал лично Сам Бог. Отсюда могло идти наведение и о превосходстве Нового Завета пред законом, как исполнителя обетования. Но Апостол не раскрывает его: это сделал он в Послании к Евреям.

Рукою Ходатая — чрез ходатая. Еврейский оборот речи; ибо рука удобнейший орган деятельности наиобширнейшей. Но кто здесь ходатай? Прямее, святой Моисей. Ибо речь идет о законе, а при учреждении его со стороны Израиля, по Божию избранию, посредником был Моисей. Он говорил народу от лица Бога: на это избрал его и сам народ (см.: Исх. 20, 19). Моисей исповедует сие потом в своих предсмертных речах к народу: и аз стоях между Господом и вами во время оно возвестити вам глаголы Господни (ср.: Втор. 5, 5). Почему святой Иоанн-евангелист дело Моисея сопоставляет с делом Господа Иисуса Христа, говоря: закон Моисеем дан быстъ, благодать же и истина Иисус Христом быстъ (ср.: Ин. 1, 17).

Стих 20. Ходатай же единаго несть: Бог же един есть.

Этот стих должно отнести к числу тех, о которых писал еще апостол Петр, что у апостола Павла есть места непонятные. Каждое положение отдельно понятно. Понятно, что ходатай единаго несть; он бывает обыкновенно между двумя сторонами или лицами. Понятно, что Бог Един есть, хотя и в Троице Лиц поклоняемый. Но как сии положения здесь вяжутся между собою и с ходом речи Апостола — непонятно. Древние наши толковники и не углублялись в это, но, высказав мысль каждого положения, далее не шли. Новейшие стали гадать, как понимать сие место в его связи, и нагадали. Один из них замечает, что к началу нынешнего столетия было уже нагадано до 250 предположений; но и всё еще продолжают там гадать. И едва ли этому будет конец.

Что же нам сделать? Всего лучше сказать: не понимаем и не беремся потому уяснять непонятное. Что бы ни пригадали мы, всего вероятнее, что не пригадаем удовлетворительного решения. Лучше и не браться Ущерба от этого для понимания речи Апостола не будет: ибо слова сии, как и предыдущие: вчинен Ангелы, рукою ходатая,— представляют придаточные положения, которые, быв поняты, обогатили бы нас яснейшим и полнейшим познанием изрекаемого, но, и не быв поняты, не затемняют данного Апостолом решения на вопрос: что убо закон?

Стих 21. Закон ли убo противу обетованием Божиим? Да не будет: аще бо дан быстъ закон могий оживити, воистинну от закона бы была правда.

Этот стих прямо вяжется с преступлений ради приложися; предшествующие же непосредственно слова суть пояснительные к слову: закон, — а не к тому, как закон не против обетовании. Ответив на вопрос: что убо закон? — словами: преступлений ради приложися — и потом задав новый от себя вопрос, в котором совмещен и ответ: закон ли убо противу обетованием,— Апостол сказал этим: если закон преступлений ради приложися, то как может он быть противен обетованиям? противу быть обетованием, то есть заменить, отменить, разорить, как выше выражалось. Как это следствие выходит из данного положения — не видно. Это выясняет святой Апостол тотчас: если б дан был закон, могущий живити, был бы он против обетовании; но как этого нельзя сказать (стих 22), то нельзя говорить и того, что он против обетовании. Сила мысли святого Апостола в слове: оживлять. Обетование обещает оживление; закон не дает сего оживления; следственно, он не отменяет и не заменяет обетования. Если б он оживлял, то после него не следовало бы уже и ожидать исполнения обетования. Сила его перешла бы в закон. Но как этого о законе нельзя сказать, то обетование стоит в силе.

Что обетование точно обещало духовное оживление, об этом сказал Апостол выше (в стихе 14), выражая, что благословение языков, обетованное Аврааму, есть приятие Животворящего Духа благодати верою. В этом существо всего домостроительства спасения в Господе Иисусе Христе: в Нем сосредоточиваются все обетования и все пророческие благовествования. Пришел Господь; верою прилепляющиеся к Нему оживотворяются духовно благодатию Святаго Духа и начинают жить новою жизнию. Если б это делал закон, то не нужно бы было и пришествие Господа, ни Его страдания, ни вознесение и седение одесную Огца, ни ниспослание Святаго Духа и устроение Новозаветной Церкви. Все сие возымело место потому, что закон не имел силы оживити.

Чтоб это яснее себе представить, припомним сказанное впереди, что закон только обуздывал, страхом удерживая от преступных дел, а внутренней страстности не погашал, не оживлял духовно. Чрез это он усиливал чувство грешности, заставлял искать Избавителя обетованного. Из этих двух сторон закона выходит, что он не только не против обетовании, то есть не только не заменяет и не отменяет их, но требует исполнения их.

Стоит обратить внимание на термины, употребляемые Апостолом. По ходу речи ожидалось бы, что Апостол скажет: если б закон мог живить, то он был бы против обетовании. Но Апостол говорит: если б закон мог живить, то от закона была бы правда. По началам святого Апостола выходит, что дарование правды есть исполнение обетования во всей силе. Исполнение же обетования (стих 14) есть приятие Духа благодати, оживляющего и возрождающего. Следственно, правда у Апостола есть благодатное возрождение, дающее внутреннюю правоту всему строю духовной жизни человека, когда, очистившись от грехов и силу приявши противостоять греху, служат Богу правдою, в точном исполнении заповедей Его, и дерзновение имеют воззревать на Него сыновне, с уверенностию в благоволении Его и в чаянии вечного в Нем блаженства, о Христе Иисусе Господе, благодатию Духа Святаго.