2). A person who is in delusion often takes upon himself such feats that, satisfying his personal taste, cause only grief to his neighbors and arouse in them, and then in himself, malice and quarrels.

Such, for example, are harsh denunciations of others from the very first steps of spiritual life, immoderate fasting, which produces irritability, family quarrels, and so on.

3). Находящийся в прелести услаждается обыкновенно не содержанием молитвы, а только ее продолжительностью, видя в ней доказательство силы своей воли и взирая на молитву как на заслугу пред Богом, вопреки словам Христовым.

4). Находящийся в прелести, считая себя выше церковной нормы, горделиво измышляет самовольные подвиги и собственные правила "для молитвы. Известно, что лукавый враг, когда обольщает ревностных послушников, то именно через внушение им больших, но самочинных молитвенных правил вместо положенных старцем. Бывает, что к таким подвигам является особенное беспримерное усердие, но оно поддерживается не чистою совестью, а тонким помыслом гордыни.

Таковы главные признаки "бесовской прелести".

Чтобы не впасть в это искушение и не погибнуть совершенно, необходимо строго соразмерять продолжительность молитвы и напряженность духовных подвигов со своими силами; изо всех сил стараться не выделяться по внешнему образу жизни из ряда других духовных братьев и сестер (само собой понятно, что равнять жизнь свою по жизни мира сего совершенно невозможно: здесь отличие неизбежно); совершать свои особые подвиги, если таковые имеются, в глубокой тайне, и самое важное, наконец, - всеми мерами воспитывать в себе дух смирения.

О том, каким путем развивается в душе смирение, мы будем говорить в другом месте. Здесь необходимо лишь отметить, что смирение является вторым обязательным условием плодотворности всякой молитвы. На молитве, учит преподобный Исаак Сирин, будь как муравей ползающий, как дитя лепечущее. Не забудем, что Бог гордым противится, а сми ренным дает благодать (1 Пет. V, 5). В молитве сирофини-киянки самое поразительное — это ее необыкновенное смирение. В ее ответе нет ни гнева, ни раздражения. Слышится лишь глубокое сознание своего недостоинства, когда, не оскорбляясь словами Господа, она сама приравнивает себя ко псам и просит лишь крох божественного милосердия. Несомненно, это удивительное смирение и преклонение на милость Господа обеспечили и успех ее мольбы.Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Псал. L).

Finally, the third indispensable condition for the fruitfulness of prayer is a worthy subject of petition. "This is the form of prayer pleasing to God! - says St. John Chrysostom. "Approaching God with a sober mind, with a contrite soul and streams of tears, do not ask for anything worldly, seek the future, pray for spiritual things!"

This advice of the saint is very often forgotten. To our deep regret, very many Christians look upon prayer not as the greatest happiness of unity and conversation with God, but simply as a means of obtaining something necessary, and they resort to it only in calamities and difficult circumstances, they look upon God almost as a worker, they often ask for vain, worldly, and sometimes spiritually harmful things. Of course, in prayer we can express all our prayers, even petty ones that have no significance for our spiritual progress, for the Lord, as a loving Father, will listen to everything. But we cannot insist on the fulfillment of desires for the simple reason that we do not know what to pray for, how we should (Rom. VIII, 26), and often unwisely ask for that which can only serve to our harm. Even such prayers are sometimes performed by the Lord for our admonition, if they are offered persistently, but nothing good usually comes out of our perseverance.

The magazine "Historical Bulletin" contains the story of the mother of one of the Decembrists, Kondraty Ryleev, who suffered during the uprising of 1825. Here is given an interesting example of persistent prayer, fulfilled, but not leading to good results.

"Once in childhood," says Mrs. Ryleeva, "Kanechka (i.e., Kondraty) fell dangerously ill. I don't know what happened to him, but he was lying in the terrible heat, with his eyes closed, with his cheeks inflamed and flushed, and he was breathing heavily. There was little hope for recovery. The doctors did not promise anything good.

Who can describe my grief, the grief of a mother who is about to lose her beloved son? I cried and prayed. I spent long sleepless nights at my dear boy's bed, pouring glory on his bed and calling on God for help. The possible death of Kanechka seemed to me such a great misfortune, such an incredible cruelty, that I tirelessly, unceasingly, asked the Lord to work a miracle – to heal the baby. It seemed to me to be the greatest mercy that I needed more than life.

Once, during a fervent and persistent prayer, I dozed off, kneeling in front of the child's bed. My eyes closed, my head sank on the child's bed, and I had a strange dream.

Someone's voice was heard: