Этим заканчивается цикл притч, говорящих о природе и ценности Царствия Божия. По смыслу к предмету 13 гл. Мф. относится так называемый синоптический апокалипсис, Мф. 24: 32- 33 = Мк. 13: 39 и Мрк. 21: 29-31, который не будет теперь разбираться. Дальнейший цикл притч, подлежащих рассмотрению: Мф. 18: 23-35; 20: 1-16, 22: 1-14 = Лк. 14: 15-24.

Собрание <шестое>

До сих пор Царствие Божие рассматривалось 1) как превозмогающая сила, 2) как последняя высшая ценность. Теперь мы переходим к группе притч, рассматривающих Царствие Божие с точки зрения отношения к нему отдельного человека, т<о> е<сть> как его подвиг, достижение или недостижение, вменение ему заслуг и вины, т<о> е<сть> как его судьба. Это — притчи этического содержания, ибо они говорят о нравственных усилиях личности и их значении для дела ее спасения. Сюда первым долгом относится притча о царе и рабе-должнике - (Мф. 18: 23-35[75]). Притча изложена весьма подробно, н<о> не все ее подробности подлежат истолкованию. Некоторые из них (например, сумма долга в обоих случаях, продажа жены) являются лишь примерными иллюстрациями и не имеют приточного значения. Остановимся поэтому сначала на ее существенных чертах.

1)  Чему именно уподобляется в ней Царствие Божие? Какая сторона его здесь выясняется: эсхатологическая, онтологическая, этическая?

Царствие Божие уподобляется здесь милостивому, но справедливому царю, который прощает своему должнику его долг, но карает его за его жестокосердие, вследствие которого он не подражает царю в прощении своих должников. Поэтому царь велит поступить с ним так же, как он поступил с другими. Это — суд справедливости, который наступает как кара за неоцененную милость. Таким образом основной темой притчи является взаимоотношение милости (прощения) и справедливости. Притча говорит о последнем свершении, о подведении итогов жизни человека, т<о> е<сть> о Страшном Суде — следовательно, является эсхатологической. Но в виду того, что она говорит также о том, как будут подводиться эти итоги, как будет расцениваться поведение человека в жизни — она носит этический характер, указывая на взаимоотношения нравственных норм и милосердия Божия — в случае их нарушения.

2)   Что же является основанием для допущения в Царствие Божие? Как будут подводиться итоги человеческой жизни?

Повествование притчи начинается с изображения отношения должника к царю. Нахождение в долгу — исходная точка притчи. Это указывает на то, что, рассматривая отношения человека к Богу, мы первым делом встречаемся с мыслью о виновности, о греховности, о долге. Должником является каждый — и по справедливости в Царствие Божие никто бы не должен быть допущен. Совершенных агнцев среди людей нет, в каждом есть те или иные черты «козлищной» природы; перед лицом Бога, Который видит нас таковыми, каковы мы на самом деле — все мы уроды, хотя и в разной степени извращенности и безобразия. Поэтому — если бы условием допущения в Царствие Божие была исключительно справедливая оценка наших поступков и жизни, то Царствия Божия не достигла бы ни одна душа. Вот почему, наряду с началом справедливости, притча выдвигает милосердие Божие, т<о> е<сть> прощение грехов. Оно неизбежно касается всех, никто не может обойтись без него, потому что все грешны (Ср. Римл. 2: 32[76]).

3)  Почему прощение является существенным для Царствия Божия?

Если Царствия Божия никто не заслужил, то оно может быть даровано людям только как дар, как благодать, которая дается даром. Но так как человек не только не заслужил его, но и делает все возможное, чтобы не быть его достойным (грешит), то возможность дара связывается с необходимостью прощения. Последнее является таким образом необходимым условием спасения.

4)  Почему люди должны прощать друг другу?

Притча учит об этом совершенно определенно, ставя спасение человека в непосредственную зависимость от того, прощает ли он своим должникам (ср. слова молитвы Господней: «и оста- ви нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим»). Тот, кто прощен, не может не простить сам. Прощение другим являет собою реализацию и обнаружение состояния прощенности, некоего высшего духовного состояния, при котором человек уже не может осуждать земными осуждениями и волноваться земными чувствами. И обратно: тот, кто не может простить своего ближнего, не способен и принять прощение свыше. Его душа пребывает в сфере оценок одной лишь справедливости, всякая милость будет представляться ему, как ее нарушение, и, не прощая другим, он не сможет принять сердцем и прощение себе. Более того — оно может быть для него даже мучительным (на этом свойстве человеческого духа основываются муки ада — см. выше протокол 3 собрания). Более подробно взаимоотношение между справедливостью и любовью будет разобрано при анализе следующих притч.

5)  Какое знамение имеют подробности ст. 34 об истязателях и временных истязаниях (пока не отдаст своего долга)?

Католическое вероучение выводит отсюда свое учение о чистилище, как о переходном состоянии, в котором души временными мучениями искупают свои грехи (ср. Лк. 12: 59[77]). Ибо на исповеди, по этому учению, прощаются только самые грехи, изглаживается греховное состояние исповедывающегося. Но совершенный грех имеет свои последствия в мире, независимо от субъективного состояния совершившего его — и эти последствия влекут за собою особые муки, которые и претерпеваются в чистилище. Однако, в католической практике имеется средство и против них в виде индульгенций, которые являются таким образом не прощением грехов, а избавлением от наказания за грехи, уже пройденные на исповеди. Православная церковь не знает учения о чистилище в столь ясной и определенной форме, как оно выражено в католицизме. Однако, некоторое переходное состояние души признается и в нем в полной мере, на что указывают молитвы за усопших.