Повествование притчи начинается с изображения отношения должника к царю. Нахождение в долгу — исходная точка притчи. Это указывает на то, что, рассматривая отношения человека к Богу, мы первым делом встречаемся с мыслью о виновности, о греховности, о долге. Должником является каждый — и по справедливости в Царствие Божие никто бы не должен быть допущен. Совершенных агнцев среди людей нет, в каждом есть те или иные черты «козлищной» природы; перед лицом Бога, Который видит нас таковыми, каковы мы на самом деле — все мы уроды, хотя и в разной степени извращенности и безобразия. Поэтому — если бы условием допущения в Царствие Божие была исключительно справедливая оценка наших поступков и жизни, то Царствия Божия не достигла бы ни одна душа. Вот почему, наряду с началом справедливости, притча выдвигает милосердие Божие, т<о> е<сть> прощение грехов. Оно неизбежно касается всех, никто не может обойтись без него, потому что все грешны (Ср. Римл. 2: 32[76]).

3)  Почему прощение является существенным для Царствия Божия?

Если Царствия Божия никто не заслужил, то оно может быть даровано людям только как дар, как благодать, которая дается даром. Но так как человек не только не заслужил его, но и делает все возможное, чтобы не быть его достойным (грешит), то возможность дара связывается с необходимостью прощения. Последнее является таким образом необходимым условием спасения.

4)  Почему люди должны прощать друг другу?

Притча учит об этом совершенно определенно, ставя спасение человека в непосредственную зависимость от того, прощает ли он своим должникам (ср. слова молитвы Господней: «и оста- ви нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим»). Тот, кто прощен, не может не простить сам. Прощение другим являет собою реализацию и обнаружение состояния прощенности, некоего высшего духовного состояния, при котором человек уже не может осуждать земными осуждениями и волноваться земными чувствами. И обратно: тот, кто не может простить своего ближнего, не способен и принять прощение свыше. Его душа пребывает в сфере оценок одной лишь справедливости, всякая милость будет представляться ему, как ее нарушение, и, не прощая другим, он не сможет принять сердцем и прощение себе. Более того — оно может быть для него даже мучительным (на этом свойстве человеческого духа основываются муки ада — см. выше протокол 3 собрания). Более подробно взаимоотношение между справедливостью и любовью будет разобрано при анализе следующих притч.

5)  Какое знамение имеют подробности ст. 34 об истязателях и временных истязаниях (пока не отдаст своего долга)?

Католическое вероучение выводит отсюда свое учение о чистилище, как о переходном состоянии, в котором души временными мучениями искупают свои грехи (ср. Лк. 12: 59[77]). Ибо на исповеди, по этому учению, прощаются только самые грехи, изглаживается греховное состояние исповедывающегося. Но совершенный грех имеет свои последствия в мире, независимо от субъективного состояния совершившего его — и эти последствия влекут за собою особые муки, которые и претерпеваются в чистилище. Однако, в католической практике имеется средство и против них в виде индульгенций, которые являются таким образом не прощением грехов, а избавлением от наказания за грехи, уже пройденные на исповеди. Православная церковь не знает учения о чистилище в столь ясной и определенной форме, как оно выражено в католицизме. Однако, некоторое переходное состояние души признается и в нем в полной мере, на что указывают молитвы за усопших.

6) Является ли прощение отрицанием справедливости (Рим., 11: 30~ 33[78])?

Этот в высшей степени важный и трудный вопрос является предметом многих притч, в особенности же евангельского повествования о жене-грешнице и сказанной при этом случае притчи о должниках. К анализу этого повествования мы сейчас и перейдем, а пока заметим, что прощение не отрицает справедливости, не является актом несправедливости, но отменяет правовую оценку, поглощает ее, делает ненужной и неважной. Справедливость является таким образом неустранимым, но и не последним мерилом суждения. В диалектике духовной жизни она является антитезисом, осуждающим грех, но поглощаемым и растворяемым в синтезе Божественной любви — прощения. В сущности своей это примирение милосердия и справедливости является тайной, относительно которой апостол может только воскликнуть: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия. Как непостижимы судьбы его и неисследимы пути Его» (Римл., 11: 33).

Повествование о жене грешнице (Лк. 7: 36-50 = Мф. 26: 6-13 = Мк. 14: 3-9 = 10: 12-13[79])

Рассмотрите и сравните все эти тексты. Являются ли они различными повествованиями об одном и том же происшествии или различными фактами? Чем объяснить в таком случае их сходство между собою?

Дать на этот вопрос окончательный ответ не представляется возможным. Нет никакой необходимости предполагать, что в этих евангельских рассказах мы имеем несколько вариаций одного и того же происшествия. Вполне возможно, что подобное событие произошло несколько раз в различных местах при более или менее одинаковой обстановке. Но вопрос этот не имеет решающего значения. Ибо смысл слов, сказанных Спасителем, везде остается одним и тем же, а отдельные детали и черты до такой степени сливаются, что дают возможность в православном богослужении соединить их в один образ (в стихире на Господи воззвах в страстную седмицу[80]).

1) На какие слова падает здесь логическое ударение и что они означают в контексте всех повествований и притчи о должниках?

Центральным местом повествования являются слова Спасителя о прощении грешницы. Форма perfectum'a — αφεωνται указывает на то, что грехи женщины не только прощаются, но прощены. На это слово и падает логическое ударение. Союз οτι означает: что, чтобы, потому что, за то что, на основании того что, судя потому что, поскольку. Поэтому и слова Иисуса Христа могут иметь различный смысл: за то что или потому что... она возлюбила много — прощены ей грехи ее многие. Но все эти значения одинаково указывают на связь между любовью и прощением: как любовь является основанием прощения, так и прощение является основанием любви. Смысл этого отношения заключается в том, что любовь и прощение есть одно и то же действие одной и той же силы. Тайна прощения есть тайна любви. Без любви невозможно прощение. Но любовь понимается здесь двусторонне: как любовь Бога к человеку и как ответная любовь человека к Богу. Поэтому человек, любимый и прощаемый Богом и восприемлющий это прощение и любовь, есть человек любящий Бога, носящий в себе образ Божий и потому любящий, и прощающий и сам своих должников. Таким образом — способность прощать — способность любить — свидетельствует о способности человека воспринять прощение и любовь Бога. Любовь и прощение связывают, таким образом, людей некой духовной круговой порукой, свидетельствующей о их близости к Богу и друг к другу. Ибо прощения и любви Божьей человек не может принять, не вообразивши их, т<о> е<сть> не осуществив их в своем собственном образе жизни и поступках.