Собрание седьмое

Седьмое собрание было посвящено разбору притч о виноградарях (Мф. 20: 1-16[85]) и о вечере (Мф. 29: 1-14 = Лк. 14: 15-24[86]). Относительно первой притчи были поставлены и разобраны следующие вопросы:

1)  В каком отношении Царствие Божие уподобляется случаю с виноградарями?

Центральным моментом всего повествования является расплата хозяина виноградника с рабочими. Именно способ расплаты и вызывает нарекание со стороны недовольных рабочих и авторитетное разъяснение хозяина. Поэтому Царствие Божие уподобляется здесь способу вознаграждения рабов относительно их заслуг. Все остальное является или необходимыми предпосылками конечного акта, или его непосредственным следствием, или же обстановочными деталями. К числу последних относятся конкретные условия хозяина с работниками (по динарию за день), часы, в которые хозяин встречает их на торжище (3-й, 6-й, 9-й и 11-й час, восточное счисление часов по четвертям, отчасти сохраненное в нашем богослужении) и друг<ое>.

2)  На какие слова падает в притче логическое ударение?

Заключительные слова притчи о том, что последние будут первыми, а первые последними — хотя и выражают ее основную мысль, не являются ее логическим центром. Ибо эти слова употребляются в Евангелии многократно и имеют поэтому различный смысл в разных контекстах. Логическое же ударение падает на те слова, которыми хозяин определяет свой поступок как 1) справедливый («я не обижаю тебя»), 2) как милостивый («или глаз твой завистлив, что я добр»). Эти слова суть центральные, но они же в своей антиномичности ставят экзегезе очень трудную и ответственную проблему.

3)  В чем различие справедливости и благости?

Справедливость заключается во вменении заслуг, в пропорциональности заслуги и награды, в соответствии преступления и наказания. И притчи этического характера определенно говорят о значении заслуг для достижения Царствия Божия, о Царствии Божием как подвиге и достижении. Но с другой стороны, справедливости противополагается милость как прощение, как дар, как благодать. И с этой точки зрения Царствие Божие не зависит от личной заслуги человека и дается ему независимо от его поведения и достижений. В притче все работники уравниваются в дарах — все спасаются (в одинаковой степени), и это и вызывает их протест с точки зрения земной человеческой справедливости.

4)  Как же примирить это противоречие? (Ср. с претензиями виноградарей недовольство старшего брата в притче о блудном сыне - Лук. 10: 25-30[87]).

Если бы человек был с Богом лишь в договорных отношениях, то спасение было бы вообще невозможно, и Царствие Божие было бы недостижимо ни для кого. Поэтому одной справедливости для возможности спасения недостаточно. Но тут и привходит любовь Божия, покрывающая собой справедливость и дарующая людям то, чего на основании справедливости они должны были быть лишены. Однако, это божественное прощение, будучи актом сверхсправедливости, не является и несправедливым, как на то жалуются виноградари и старший сын. Ибо они получают свое (на что определенно указывают обе притчи), и им — на основании договора жаловаться не на что. Но, не поднимаясь над уровнем чисто человеческого понимания справедливости, они хотят, чтобы она выражалась не только положительно (т<о> е<сть> чтобы заслужившие получили награду, что и происходит на самом деле), но и отрицательно (т<о> е<сть> чтобы незаслужившие не получали дара, были бы лишены благодати). Это есть не что иное как зависть, доказывающая недостаток в них любви, ибо по апостолу Павлу «любовь не мыслит зла и сорадуется всякому благу» (1 Кор. 13: 5-6[88]). Но это сорадование, составляющее отличительную черту ангельской природы (ибо ангелы радуются о всякой овце погибшей, которая спасается) очень редко доступно человеческой природе, которая легко сострадает, но при виде радости другого обычно только завидует. Таким образом, если отвлечься от чисто человеческого понимания справедливости и принять ее в ее положительном значении — Божественная любовь справедливости не уничтожает. Наоборот, она всегда заключает ее в себе (нельзя быть несправедливым, обидеть любимого) , тогда как справедливость не всегда связана с любовью; ибо взятая с отрицательным коэффициентом она может быть выражением зависти (как у старшего брата блудного сына). Справедливость не может быть поэтому последним критерием в оценке человеческих поступков. Она является неустранимым моментом во всякой системе морали, но в качестве такового она — только этап, только переходная ступень к пути любви, которая все затопляет, и все снимает, все разрешает и поэтому является единственным абсолютным и самодовлеющим началом в духовной жизни.

5)  Не поощряет ли эта притча лености в надежде на дешевое или даровое спасение?

На этот вопрос безусловно следует ответить отрицательно; ибо работникам не дано выбирать часа, в который они призываются. И каждый из них выполняет данную ему работу, изживает посланную ему Богом судьбу. Кроме того, как уже было указано, справедливость милосердием не уничтожается; милость дается как дар, который нельзя предвидеть, который может и не быть данным. Следовательно, ленивый раб может быть и наказан (ср. притчу о талантах Мф. 25: 14-30[89]).

6)  Устанавливает ли притча равенство всех в Царствии Божием, или же допускает индивидуальные оттенки спасения? Ср. Мф. 19: 28-29[90].

Сравнение данной притчи с притчей о талантах и минах с очевидностью показывает, что и в состоянии спасенности могут быть различные оттенки. Об этом же в общих словах говорят тексты Ио. 14:2 и 1 Кор. 15:41[91]. Однако, в притче плата работников уравнивается? Это противоречие устраняется следующим рассуждением: в отношении к нашим личным заслугам и достижениям Царствие Божие является безмерным и несоизмеримым с ними благом. По сравнению с ним все наши заслуги кажутся бесконечно малыми и следовательно равными друг другу (как равны все конечные величины по сравнению с бесконечностью). Это и создает впечатление равенства даров, равно незаслуженных всеми. Но объективно — в этих дарах имеется различие, которое зависит от достигнутого духовного состояния человека, т<о> е<сть> от степени его восприимчивости к благодати Божией.