7)  Что значит, что последние будут первыми?

Эти слова имеют двоякое значение. С одной стороны — в соответствии с предыдущим вопросом — все наше, все, что принадлежит нам, до такой степени ничтожно и относительно, что эти заслуги, достижения, подвиги и т<ому> п<одобное> ни в коем случае не могут быть причиной и основанием блаженства. В этом смысле тот, кто казался первым, может оказаться последним. Ибо человеческие заслуги являются только поводом, а отнюдь не основанием божественного милосердия и любви. А прощение грешника — последнего, сообщая ему дары благодати, делает его первым. Таким образом, наши человеческие оценки, наши деления людей на первых и последних — ошибочны и ложны. Страшный Суд будет всеобщей переоценкой ценностей, и тогда, при свете вечной правды, обнаружится, что многие, выдававшие себя за христиан — первые по всем человеческим данным, на самом деле были «делателями неправды»; ср. Лк. 13: 25-30[92]. Но, с другой стороны, Евангелие говорит о первенстве последних и в другом смысле; ибо те, кто сделали себя последними в мире сем ради Царствия Божия, получают уже здесь свою награду, становятся первыми в полном смысле этого слова. См. Мф. 19: 19-30 — Мр. 10: 29-31[93]. Необходимо заметить, что эти слова были сказаны евреям, которые мнили себя единственным, исключительным, избранным, первым народом. Отрицая подобное абсолютное первенство, Спаситель указывал на общий божественный план введения в Царствие Божие и других народов и призывал ко всяческой скромности и неосуждению тех, которые еще не пришли к Богу со стороны тех, которые уже пришли, или думают, что пришли.

8)  С какой притчей сходствует притча о виноградарях?

С притчей о блудном сыне (Лк. 15: 11-32[94]). Только блудный сын виноват в определенных проступках, тогда как работники «стояли праздно».

9) Кто разумеется под протестующими против расчета виноградарями? Каковы религиозно-практические выводы из этой притчи?

Притча имеет в виду законничество фарисеев, вся религиозность которых состояла в очень строгом и требовательном выполнении буквы закона. Согласно их учению, человек должен был исполнить все, на что способна человеческая воля — и в зависимости от этого его выполнения закона зависит его абсолютная оценка. Отношения Бога и человека исчерпывались таким образом выполнением или невыполнением договора. В современном религиозном сознании этот юридизм заметнее всего выражен в католическом богословии. Это сказывается как в учении о безмерных заслугах Иисуса Христа и преизбыточествующих заслугах святых, в счет которых могут быть прощены грехи и нам (чисто юридическое понимание догмата искупления), так и в исповедной практике, иногда отличающейся большой казуистичностью. Православная Церковь чужда этого юридизма. В страданиях Спасителя она видит первее проявление божественной любви, чем искупление грехов (последнее, конечно, тоже входит в православное вероучение, но не выдвигается на первый план). Но Спаситель сказал, что Он хочет милости, а не жертвы. Поэтому, не отрицая закона и требований благочестия, притча может быть истолкована в смысле указания на некоторую божественную «амнистию», некоторое изглаживание греха, которое может быть даровано человеку при условии действительного и искреннего покаяния. Соответственно этому и эпитимьи рассматриваются православной Церковью как целебные средства, как лекарства для души, а отнюдь не как восстановление справедливости или искупление греха, который, раз совершен, все равно ничем и никак искуплен быть не может, кроме как Божественной Кровью.

Притча о вечере. Мф. 22: 1-14 = Лк. 14: 15-24[95]

1) Чему уподобляется здесь Царствие Божие? С какой из разобранных притч она сближается? В чем их сходство и различие?

Черты Царствия Божия здесь: 1) призвание всех вступить в него (это момент его универсальности); 2) извержение из общества святых (пирующих) недостойного, вступившего в него без соответствующей подготовки (это момент эсхатологический). Притча имеет таким образом два логических центра, две темы. Первой является приточное изображение истории Церкви; второй — описание окончательного разделения, момент Страшного Суда. Согласно этим двум темам притчи и следует изучать ее. Предварительно однако следует сравнить ее с другими притчами, а также выяснить различия ее редакции у Мф. и Лк. Из предшествовавших притч она более всего сходствует с притчей о неводе. И там и тут указывается на универсальный характер Царствия Божия, и там и тут в него призываются все, оно захватывает всех — добрых и злых без различия. Но и тут и там это смешение только временное — до Страшного Суда, когда происходит последнее разделение, как бы сортировка добра и зла, и то и другое получает заслуженную судьбу. Однако есть и существенные различия между этими двумя притчами. Притча о неводе говорит об объективном факте захвата Царствием Божиим разных людей; притча о вечере касается субъективного отношения призываемых; факт вступления в Царствие Божие определяется волей человека. В эсхатологическом моменте притча о неводе рисует простое отделение добрых от злых; притча о вечере так же, как и в первом случае, обращается к внутренней стороне этого процесса и объясняет мотивы и основания подобного разделения (разговор с человеком, облеченном не в брачную одежду).

2) Сопоставьте редакции Мф. и Лк. и сделайте отсюда соответствующие выводы. Какие различия существенны, какие нет?

У Мф. рассказывается про брачный пир, звать на который посланы рабы; у Лк. — ужин и созывает на него раб. Эти различия не имеют существенного значения. Не имеют значения и разные редакции ответов приглашенных — общий ответ у Мф. и подробное изложение их у Луки. Далее следует черта, имеющаяся только у Мф. и отсутствующая у Лк.: приглашенные убивают послов- рабов и несут за это наказание (стихи 6-8). Это относится специально к еврейскому народу, неоднократно убивавшему и гнавшему пророков и понесшему за это суровое наказание. Вторичное приглашение новых гостей более развито у Лк., где оно повторяется дважды. На этом притча у Луки кончается (стих 24), у Мф. же она продолжается, образуя второй логический центр и развивая новую мысль, которая может быть рассматриваема как само- стоятельиая притча. Сопоставление текстов и незначительность различий их дают основание предположить, что в данном случае мы имеем не две притчи, а одну, рассказанную в разные времена по разным поводам или же изложенную в двух различных (более сокращенной у Мф. и более пространной у Лк.) редакциях.

2)  На какие слова падает логическое ударение притчи?

В первой теме логическое ударение падает на слова «всех кого найдете — зовите всех»; во второй теме — на противоложении — «много званных, мало избранных».

3)    Имеется ли в последовательных приглашениях всех какая-либо последовательность и закономерность, или же они происходят случайно?