Православию чужды оба этих хода мысли. Для него дело идет о благодатном преображении природы человека, в процессе которого "личное" и "божественное", т.е. собственное волеустремление и благодатная помощь свыше, сливаются воедино. Для Православия немыслимо обособление веры и добрых дел и придание какого бы то ни было самостоятельного значения одним или другой. "Ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера действующая любовью" (Гал. 5:6). Конечно, человек спасается через веру, — но и сама вера не есть "заслуга": "Благодатью вы спасены через веру: и сие не от вас, Божий дар" (Еф. 2:8). Конечно, нельзя помыслить спасения без добрых дел: "Как тело без духа мертво, так и вера без добрых дел мертва" (Иак. 2:24-26). Но разве добрые дела — что-либо отдельное от веры? "Как огню свойственно согревать, свету просвещать, воде орошать, учил св. Тихон Задонский, так вере живой свойственно есть дела добрые показывать".

Следует вспомнить, что самому понятию веры можно придавать смысл разный. Это явственно отмечали Святые Отцы. "Вера есть несомненное согласие на то, что выслушано с удостоверением в истине проповеданного, по благодати Божией", учил св. Василий Великий. Но есть и иная вера. Вот как ее в своих огласительных поучениях противопоставляет вере-согласию св. Кирилл Иерусалимский: "Слово: вера — одно по названию своему, впрочем, разделяется на два рода. К первому роду принадлежит вера научающая, когда душа соглашается на что-либо. И она полезна для души, как говорит Господь: "Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит" (Ин. 5:24). Другой род веры есть тот, который по благодати даруется Христом: "Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом, иному дары исцелений" (1 Кор. 12:8-9). И так сия по благодати Духом Святым даруемая вера есть не только научающая, но и действующая выше сил человеческих. Ибо кто имеет сию веру, "скажет горе сей: прейди отсюда туда, и она перейдет" (Мф. 17:20)". Первый род веры требует "изволения" самого человека — тут проявляется свобода его воли. Второй род веры дается Богом. "Имейте веру в Бога, которая от тебя самого, чтобы приять и от Него ту, которая превыше сил человеческих", учил св. Кирилл Иерусалимский. Вера в этой своей двойственности не есть что-то поддающееся обособлению от человека: это — душа души его. "Без веры не возможно угодить Богу" (Евр. 11:6). "Вера без дел — мертва" (Иак. 2:26). И то, и другое утверждение — аксиомы православного сознания. Но они относятся к одному и тому же явлению: освящению человека благодатью Божией. Все логические различия, все психологические оттенки, все богословские тонкости тонут безвозвратно в том море благодати, действием которой совершается вольный подвиг освящения, о котором ап. Павел однажды пишет так: "Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранит без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа" (1 Сол. 5:23). Это — преображение человека ветхого, душевного — в нового: духовного, обладающего умом Христовым (1 Кор. 2:16). Едва ли в каком другом аспекте с такой силой обнаруживается чистота и высота Православия по сравнению с католицизмом и протестантизмом! За различиями догматическими, церковно-богослужебными, обрядовыми, каноническими, бытовыми и пр. именно тут наилучше вскрывается духовно-качественная иноприродность Православия — как подлинного христианства, не искаженного мудрованиями, не сниженного до земли. И чем выше восходит человек по лествице освящения, тем яснее ощущает он всю силу Божественной благодати и всю собственную скверну. То, что человек свободно подвизается, устремленный к Богу, не рождает в нем сознания своих "заслуг" и своего достоинства. Напротив, тут только он до конца понимает всю оправданность повеления Божия: "Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать" (Лук. 17:10).

Священник — раздаятель благодати

Господь сошел на землю, чтобы возвести падшего человека на Небо. Господь искупил человека своей Крестной смертью. Человек оправдан! Но этого мало для его спасения: человек должен своей свободной волей устремиться ко Христу, чтобы преобразиться из тления в нетление. Ему навстречу выходит Господь, Божественной силой окрыляя его немощь. В освящении человека, таким образом, сливаются два элемента: оправдания и облагодатствования, отвечающие началам Правды и Милости, которые сретаются во спасение человека. Для того чтобы могло получить осуществление освящение человека, Господь и основал на земле Свое благодатное Царство — Церковь. Неисчетной силой благодати обнимает она спасающегося грешного человека, возводя его от силы к силе.

Дух дышит, где хочет. Благодать изливается на верующих путями неисследимыми и недоведомыми, никакими внешними формами не будучи связана. Благодатью нарочито насыщена вся церковная жизнь. Кто же является естественным и необходимым посредником между Небом и землею в этом неустанном действии благодати на верующих? Священник, пастырь, настоятель… Он поистине может быть назван раздаятелем Христовой благодати. Великие возможности перед ним открываются — но и великая ответственность на него возлагается! И какие трудности перед ним встают, — особенно в наше время, когда человек настолько уже прилепился к земле, что самая мысль об освящении как о задании каждого верующего просто выпадает из сознания. Господь лобызает самое малое и слабое проявление доброго изволения человеческого, готовый щедро изливать благодать, в восполнение немощи человеческого естества. Сознание этого должно окрылять пастыря. Но если не только прямого изволения к освящению, но даже самой мысли о нем нет больше в умоначертании человека, всецело погруженного в земные заботы, — то не готовы ли бессильно опуститься руки раздаятеля благодати?

Два полярных соблазна стерегут всех нас — уныние и беспечность. Ни тому, ни другому не должен поддаваться священник. Удручающая картина может раскрываться перед его взором, — свидетельствуя о внутренней опустошенности церковной жизни, но нет места унынию. Может открываться и достаточно отрадная картина внешней видимости церковного благолепия и благочиния. Нет места беспечности. И ту, и другую картину должен воспринимать священник, как знамения нашего времени, зовущие к бдительности и к деятельности, нарочно нашему времени отвечающим. С удвоенной лишь силой должен он себя воспринять, восчувствовать, как раздаятеля благодати — пусть и в условиях оземленения даже избранного стада, коего пастырем он, Промыслом Божиим, поставлен — и себе, и ему во спасение.

Понять должен прежде всего священник, что перед ним не былой церковной народ, привычно, в наследственно-сложившейся бытовой атмосфере, следующий по протоптанным многими поколениями стезям церковного освящения, благодатствующего все этапы, все яркие моменты, все поворотные пункты, все радостные и скорбные переживания, все личные трагедии, все общественные события — всю, вообще, и личную и общественную жизнь. Перед ним сборище людей, вырванных, выброшенных из этого русла и находящихся на перепутье, в состоянии некоего неустойчивого равновесия — между путем спасения и путем гибели.

Что находится в распоряжении священника? Несчетное море Христовой благодати — готовой излиться изобильно на всякое изволение его духовных чад получить освящение, этой благодатью вспомоществуемое. Но изволение это должно быть именно в наше время — нарочито духовно осмысленным. Горе имеем (действительно, должны быть обращены сердца!) О Царствии Небесном должна быть, действительно, забота — о своей жизни в Вечности! Не бездумным расточителем благодати должен быть священник среди людей, по инерции бездумно следующих былым обычаям, а рассудительным раздаятелем ее, действительно, во спасение, в духовное возрастание, — в освящение, составляющее подлинное назначение нашей земной жизни.

Что должен, прежде всего, сделать священник? Ознакомиться со своей паствой, — инвентаризовать свое стадо под углом зрения своего назначения раздаятеля благодати. Распределить их не по признаку заведомых овец и заведомых козлищ, а по признаку близости или дальности к самому осознанию этого разделения. В приходе как бы две "палаты" намечаются. Одна охватывает тех, кто в какой-то мере, духовной жизнью живут либо к ней пробудившись либо от нее окончательно не оторвавшись. Другая охватывает тех, кто или совсем еще не тронуты духовной жизнью, или отчуждены от нее, если уже не враждебны даже! Это разделение основоположно. Оно должно определять поведение священника как раздаятеля благодати. Но оно никак не должно восприниматься, ни как обособление овец и козлищ, ни как обособление здоровых и больных. Конечно, люди духовной жизни не чуждые — свои для священника. Они способны жить общей с ним жизнью, которая и должна быть организуема священником со всей возможной энергией. Но личный состав этих своих может изобиловать разнообразными и порою тяжкими, тягчайшими недугами, которые никак не должны выпадать из поля зрения священника. Конечно, люди чуждые духовной жизни не могут быть своими для священника, поскольку о духовной жизни идет дело. Но они могут быть ему очень и очень близкими по-человечески, во всем обилии их душевных переживаний, от которых иногда, и не так уж редко, путь легко открывается на духовные стези. И состав этих чужих может заключать в себе такие цельные, в нетронутом духовном здоровье, особи, которые требуют не лечения и исправления, а только тщательного и любовного ухода, чтобы всем их существом быть обращенными на стези церковного освящения…

Архиеп. Симон, начальник духовной миссии в Китае, в одной из своих замечательных проповедей говорил, в первом десятилетии нашего Зарубежья, заостряя делаемое нами разделение паствы:

"В наш век тьма бесовского омрачения покрыла всю землю: люди в смятении, в отчаянии безумствуют, злобятся друг на друга, злословят, ропщут из-за куска хлеба, из-за удобств жизни, а на спасение, которое дано нам в Церкви Христовой, не смотрят, не верят в Церковь, т.е. не верят, что в Церкви пребывает и спасительно действует благодать Святого Духа.

Бог являлся Аврааму в виде трех мужей, и Авраам принял их, как странников, но потом узнал духом своим, что беседует с Богом. А когда двое из явившихся Аврааму странников, два Ангела, пришли в Содом, Содомляне намеревались сделать им зло, как обыкновенным людям. И праведный Лот не сразу узнал в них небесных посланников.

Так и ныне очень многие из христиан не видят являющегося нам в таинствах церковных Господа Иисуса Христа и не ощущают действия благодати Святого Духа. Даже и на мысль им не приходит возможность живого общения с Богом. О таковых нужно особое попечение, ибо сами они не придут в Церковь: их нужно отыскать и явить им Христа в той обстановке, в которой они живут.