Если же образ мыслей плотской (Рим. 8:6) внушит нам страх перед судьями, угрожающими нам смертью, тогда мы приведем себе на память изречение из Притчей: Сын мой! Чти Господа, и будет благо тебе: кроме Него, не бойся никого (Притч. 7:1).

[22] Годно для нашего предмета и следующее. В книге Екклезиаст Соломон говорит следующее: Прославил я всех мертвых, как более счастливых, чем живые, сколько бы их ни жило даже до сего часа (Еккл. 4:2). Но кто же из умерших больше прав имеет прославляемым быть за свое счастье, если не тот, кто добровольно потерпел смерть за веру? Таков был Елеазар, который достославнейшую смерть предпочел гнуснейшей жизни и добровольно пошел на муки (2 Мак. 4:19). Утвердившись в блестящей мысли, достойной его девятидесяти лет, высоты своего старческого возраста, благородства своих седых волос и превосходного с самого детства воспитания и еще более (т. е. утвердившись в мысли достойной) святого и Богом данного закона, он отвечал: Недостойно нашего возраста лицемерить, дабы многие из молодых людей в предположении, что девяностолетний Елеазар перешел в язычество, и сами вследствие моего лицемерия и ради короткого времени этой жизни точно так же не впали в соблазн, и таким образом чтоб не запятнать глубоким позором моей старости. Кроме того, если бы в настоящее время и избег я мучений от людей, не избегу десницы Всемогущия; зная что и этот — брат тех, которые пренебрегли столь жестокими мучениями, и что он проникнут одинаковою с теми решимостью, прибег к другому средству и выбрал иной путь [для преклонения его на свою сторону]. Он полагал, что ему удастся уговорить его и склонить к послушанию клятвенными уверениями, что обогатит его и осчастливит, примет в число своих друзей, доверит государственные должности, если только откажется он от исполнения своих отечественных законов (2 Мак. 7:24).

Но, ничего этим не достигнув, потому что юноша на его слова даже и внимания не обратил, как на заключавшие в себе предложения, противоречившие его намерению, Антиох подозвал к себе мать юноши и увещевал ее подать мальчику спасительный [в его положении] совет. Мать притворилась, как будто она расположена убедить сына к исполнению желания царя, и в насмешку над тираном обратилась к сердцу своего сына со многими словами, внушившими ему мужество (2 Мак. 7:27—29), так что юноша и не стал ожидать палача, а сам вызвал его словами: Чего ждете вы и почему медлите? Мы послушны Богом данному закону и не можем согласиться ни на какое повеление, которое противно слову Божию (1 Мак. 7:25—30). И выразил он такое суждение о тиране, как если бы он не подсудимый был, а сам царь, произносящий приговор над осужденными, как если бы он судьею был над ним, а не судимым от него. А именно, юноша утверждал, что он, тиран, наложивший руку на небесных чад, не избегнет суда Бога всемогущего и всеведующего (2 Мак. 31–36).

[27] Тогда [мучители] сделались свидетелями того, как и мать замученных страдания своих сыновей и смерть перенесла с крепким мужеством, ибо роса страха Божия и веяние благочестия не допускали, чтобы в ней, внутри ее, потух тот материнский огонь, (огонь естественной и материнской любви], который во многих матерях возгорается при тяжелейших их (сыновей) несчастиях, [как, например при мученической кончине их].

Эти извлечения нашел я целесообразным в настоящем случае привести из Писания, дабы нам видеть, к чему может подвигнуть и среди суровейших страданий, и при жесточайших муках страх Божий и любовь к Богу, которая несравненно к большему способна, чем всякая другая любовь.

[28] Какое значение имеет мученичество и каким по отношению к Богу оно проникает нас праводушием, можно уяснить на основании следующего. Так как святой в известном смысле честолюбив и за благодеяния, какими взыскал его Бог, признает себя обязанным Ему платить, то допытывыается он, чем бы таким мог он воздать Богу за все, что от Него получил. И находит он, что за благодеяния эти человек благомыслящий не может дать иного соответствующего величию их удовлетворения, кроме мученической смерти. Именно о сем написано: Что воздам я Господу за все, что Он мне оказал? И затем он (т. е. Псалмопевец) прибавляет: Чашу спасения прииму и имя Господа призову (Пс. 115:3—4). Но чашей спасения обыкновенно называется мученичество, что находим мы в Евангелии. Когда желавшие в Царстве Иисуса сесть по правую Его сторону и по левую обнаружили этим стремление к высшим почетным местам, Господь сказал им: Можете ли вы чашу пить, которую Я пью (Мф. 20:21—22)? Чашей при этом он называл мученичество, что открывается из следующего места: Отче! Если возможно, пронеси эту чашу мимо Меня, однако [пусть будет] не чего Я хочу, а чего Ты (Мк. 14:36; Мф. 24:39; Лк. 22:42). Кроме того, отсюда узнаем мы, что пьющий чашу, которую Иисус пил, сядет на престоле вместе с Царем царей, будет вместе с Ним господствовать и судить. Вот что значит чаша спасения; кто приимет ее, тот и имя Господне призовет; а всякий, кто имя Господне призовет, блажен будет (Иоил. 2:32; Рим. 10:13).

[29] Не постигающий точно смысла Писания — быть может, из–за слов: Отче! Если возможно, да минует Меня чаша сея (Мф. 26:39), — держаться будет того мнения, будто бы и Спаситель пред страданиями страшился; а если Он страшился, то кто же после этого сможет постоянно поддерживать в себе неустрашимость?

Думающих так о Спасителе прежде всего желаем мы спросить, ниже ли Он стоял того, кто говорил: Господь свет мой и Спаситель мой: кого мне бояться? Господь защитник моей жизни: пред кем мне трепетать? Если злодеи будут наступать на меня, чтобы пожрать плоть мою, то обессилят они, враги и притеснители мои, и падут на землю. Если [целое] войско против меня станет лагерем, не убоится сердце мое и т. д. (Пс. 26:1—3). Слова эти относятся у пророка, без сомнения, не к кому другому, как к Спасителю, Который, будучи просвещаем Своим Отцом и Им спасаемый, никого не боялся и, защищаемый Богом, никого не трепетал. Ничем Его сердце не было устрашаемо, когда выступила против Него вся сила сатаны; напротив, когда этот возбудил против Него войну. Его проникнутое святыми учениями сердце возлагало надежду на Бога. Но один и тот же человек не мог ведь, с одной стороны, по робости говорить: Отче! Если это возможно, да минует Меня чаша сия (Мф. 26:39), а, с другой стороны, решительно взывать: Если целое войско станет против Меня лагерем, не убоится сердце Мое (Пс 26:3).

Чтобы в разбираемом месте ничего не ускользнуло от нас, обращай внимание и на указательное местоимение, приставленное у трех евангелистов к слову чаша. Матфей пишет, что Господь сказал так:

Отче! Если это возможно, да минует Меня чаша сия (Мф. 26:39); Лука: Отче! о, если бы была на то воля Твоя, отклонить от Меня чашу сию (Лк. 22:42). Марк: Лева, Отче! Для Тебя все возможно, пронеси мимо чашу сию (Мк. 14:36). Но подумай, всякую ли мученическую смерть, по какому бы поводу она ни воспоследовала, можешь ты назвать чашей? Подумай, не должен ли ты утверждать, что словами: Да минует Меня чаша сия (Мф. 26:39) — Спаситель хотел отклонить от Себя не вообще мученичество — тогда Он сказал бы: Да минует Меня чаша «та», —

Воля Отца направляет вещи иными средствами и путями, нежели те, о которых думал Спаситель.

А что касается псалмов, то очевидно, что чашей Спасителя здесь называется смерть мучеников. Потому–то со словами: Чашу спасения прииму и имя Господне призову — и соединены здесь следующие: Драгоценная очах Господних смерть святых Его (Пс. 105:4—6). И потому предстоит нам в качестве святых Божиих, и притом Его не недостойных, смерть драгоценная, т. е. если за христианство и за веру мы не общей и благочестием не отмеченной смертью умираем, но особенной смертью избранных.

[30] Будем помнить и о совершенных нами грехах, и о том, что без крещения невозможно получить их прощение, что законы евангельские не дозволяют водой и [Святым] Духом во оставление грехов креститься вторично, и что [вместо этого] даровано нам право на крещение лишь мученичеством. Имено так оно (т. е. мученичество) и называется, и это видно из того, что к словам: Можете ли вы иметь чашу, которою Я пью — прибавлены: Или крещением креститься, которым Я крещусь (Мк. 10:38; Мф. 20:22)? И в другом месте говорится: Крещением должен Я креститься: и как Я томлюсь, пока не совершится (Лк. 12:50).

Рассуди, крещение исповедничества не точно ли так же служит во спасение и очищение многим, как крещение Спасителя сделалось очистительным средством для мира? Подобно тому, как жрецы, проходившие свое служение по предписанию Моисеева закона, ходатайствовали о прощении грехов [израильтянам] при посредстве волов и овнов (Лев. 16:3 и далее; Евр. 9:13), так и души убиенных за свое свидетельство об Иисусе (Откр. 20:4; 6:9) не напрасно находятся под небесным жертвенником: они ходатайствуют о прощении грехов тем, кто воссылает к ним молитвы. Равным образом и то нам известно, что, как Первосвященник Иисус Христос принес Самого Себя в жертву (Евр. 9:14), точно так же и пресвитеры. Первосвященником которых Он является, приносят самих себя в жертву и вследствие этого при алтаре оказываются поистине на своем месте. Но из жрецов одни были озабочены Божественною службою — это беспорочные, приносившие и жертвы беспорочные; другие же, преданные грехам, перечисленным Моисеем в книге Левит (21:17–21), были от алтаря устранены. Но кто же пресвитер беспорочный, приносящий и жертву непорочную, как не тот, который тверд в исповедании и в полной мере все совершил, что требуется понятием мученичества, о чем выше (11) было уже сказано?