37. Все же пусть не подумает кто‑нибудь, что трудно держать вожделение в узде и запирать его, безумствующее и рвущееся наружу, в границах непорочности и целомудрия. Поскольку людям заповедано побеждать вожделение, то многие сохраняют благую и непорочную чистоту тела, и много тех, кто, полные счастья, наслаждаются этим родом небесной жизни. 38. Впрочем, Бог предписал такое поведение, не заставляя, ибо необходимо, чтобы люди рождались, но как бы допуская [такую форму жизни, т. е. девственность]. Ведь Он знает, сколь великую преграду воздвигает она, [т. е. девственность], тем страстям. «Если кто, — сказал Он, —захочет совершить этот подвиг, тот обретет исключительную и несравненную награду».[655] 39. Этот род воздержания является как бы венцом и вершиной всех добродетелей. Если кто захочет взобраться на нее, такого раба призрит Господь и такого ученика примет Учитель. Тот одержит победу над землей и тот уподобится Богу, кто проявит добродетель Бога. 40. Хотя это и кажется трудным, все же мы говорим о тех людях, которым, после того как будет попрано [ими] все земное, уготована дорога на небо. Ведь поскольку добродетель состоит в познании Бога, то все тяжело, пока ты Его не познаешь, и все легко, когда познаешь. Нам, поскольку мы стремимся к высшему благу, следует преодолевать все трудности.

24.1. И все же пусть никто не утратит силу и не впадет в отчаянье, если побежденный вожделением, одоленный сладострастием, введенный во грех заблуждением или по принуждению [внешней] силы, скатится он на путь несправедливости. Ибо он может снова вернуться [на праведный путь] и освободиться [от пороков], если раскается в своих деяниях и, обратившись к лучшему, сделает достаточно для Бога. 2. Что такое может произойти, Цицерон даже и не предполагал, чьи слова в третьей книги Академика таковы: «Если можно было бы тем, кто, сбившись с пути, ведет беспутную жизнь, вернуться, раскаявшись в прегрешениях, на праведный путь, это было бы весьма легким исправлением легкомыслия».[656]3. Разумеется, можно. Ведь если мы считаем, видя раскаянье наших детей, что они исправились, и их, отвергнутых и удаленных от себя, принимаем вновь, обнимаем и согреваем, то почему нам нельзя уповать на снисходительность истинного Отца? 4. Так вот. Господь и Отец милосерднейший предвестил, что Он отпустит грехи раскаявшимся и предаст забвению все несправедливости того, кто вновь станет праведным. 5. Ибо как ничем не поможет дурно живущему человеку чистота прежних его деяний, поскольку совершаемое [сегодня] беспутство уничтожает [вчерашние] справедливые поступки, так и старые грехи не страшны исправившемуся человеку, поскольку совершаемая им справедливость смоет позор прежней жизни. 6. Ведь кто сожалеет о содеянном, тот осознал свое прежнее прегрешение, и потому греки называют это pexavotav, что лучше и выразительнее, чем мы можем выразить по–латыни: resipiscentia. В самом деле, кто устыдился греха, кто осудил самого себя за безрассудство и направил душу свою к лучшей жизни, тот раскаялся и, словно бы из безумия, вернулся в сознание. После этого следует особенно остерегаться того, чтобы вновь не попасть в те же самые сети.

7. Наконец, даже бессловесные животные, если, попав в силки, ка–ким‑то образом ухитряются убежать, то становятся после этого более осторожными и постоянно держатся вдали от мест, где чувствуют опасность или засаду. 8. Так и человека раскаянье делает осмотрительным и внимательным по отношению к греху, в который он сам себя вверг по ошибке. 9. Ведь никто не может быть столь сведущи столь осторожен, чтобы никогда не ошибаться. И потому Бог, знающий нашу слабость, по милосердию Своему открыл для человека врата к спасению, чтобы к той необходимости, которой подчинена наша тленность, на помощь пришло лекарство покаяния. Стало быть, пусть всякий, кто сбился с пути, обернется и, как можно скорее, вернется назад и преобразит себя.

10. Но вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться —

Вот что труднее всего![657]

В самом деле, если кто вкусил якобы приятные удовольствия, то едва ли того можно оторвать от них. Легче следовать правильному пути тому, кто не коснулся приятности их. Так пусть люди вырвут себя из тяжелой неволи: им будет прощен всякий грех, если свою ошибку они исправят лучшей жизнью.

11. Пусть никто не считает, что не следует каяться, если нет свидетеля проступка. Все знает Тот, перед Чьим взором мы проводим жизнь. И если мы что‑то можем скрыть от всех людей, не можем ничего скрыть от Бога, от Которого не может быть никакого секрета и никакой тайны. 12. Свои Увещевания Сенека заканчивает удивительным высказыванием: «Я не знаю, что это за могущественное Божество, более великое, чем можно себе представить, ради которого мы живем. Мы совершаем поступки в угоду ему. И нет смысла утаивать планы свои, ибо мы открыты перед Богом».13. Что вернее может сказать человек, ведающий Бога, чем это было сказано тем, кто не знал истинной религии?

Ведь он выразил и могущество Бога, сказав, что Он более велик, чем способен воспринять ум человеческий, и прикоснулся к самому источнику истины, почувствовав, что жизнь людей не бессмысленна, как хотели того эпикурейцы, но что все поступки совершаются людьми ради [Всевышнего] Бога, если действительно они живут праведно и благочестиво. 14. Он мог бы стать истинным почитателем Бога, если бы кто‑нибудь открыл ему [истину] и если бы, конечно же, он презрел Зенона и учителя своего — Сотиона[658] и случайно бы встретил наставника в истинной мудрости. 15. «Мы совершаем поступки в угоду ему». Вполне небесная речь, если бы ей не предшествовало признание в неведении [истинного Бога]. «Нет смысла утаивать планы свои, ибо мы открыты перед Богом». Стало быть, не должно быть места ни обману, ни лицемерию, ибо хотя от взоров людей спасают стены, для взора Божьего нет телесных преград, поскольку каждого человека Он видит насквозь. 16. Тот же Сенека в начале этого своего труда говорит: «Что ты совершаешь, что замышляешь, что скрываешь — твой [небесный] страж следит за тобой. В одно время он спасает тебя от скитания, в другое — от смерти, в иное — от болезни. Он все время с тобой, ибо ты не можешь обойтись без него. 17. Зачем ты отнимаешь сокровенное место у закона и судьи? Подумай, безумец, зачем ты строишь стену, чтобы укрыться от всякого взора? Какая тебе разница, имеешь ли ты свидетеля поступков своих, если у тебя есть совесть?»

18. Не менее удивительно о совести и о Боге сказал Туллий: «Пусть помнит, что он имеет свидетелем Бога, т. е., как я полагаю, свой разум, божественнее которого сам Бог ничего не дал человеку».[659] 19. Также когда он говорил о справедливом и добром муже, сказал, что такой муж не осмелится не только сделать, но даже подумать о чем‑то таком, о чем нельзя сказать открыто.[660] 20. Итак, очистим свою совесть, которая является проницательными очами Бога, и, как сказал тот же Цицерон, давайте жить всегда, оглядываясь на свои поступки.[661] Поверим же, что наши поступки будут оцениваться не людьми в некоем, как говорил Цицерон, всемирном театре,[662] а Тем, Кто является судьей и свидетелем, от Кого, когда Он потребует отчета за проведенную жизнь, нельзя будет скрыть своих поступков.

21. Стало быть, надо либо бежать от совести, либо по своей воле обнажить душу и, вскрыв раны, устранить порчу. Никто другой не может залечить эти раны, кроме Бога, Который возвращал способность ходить хромым, способность видеть — слепым, Который очищал тела от язв и воскрешал мертвых. 22. Он погасит огонь жадности, Он вырвет с корнем ростки похоти, Он смягчит ревность и укротит гнев, Он вернет истинное и непреходящее здоровье. 23. Все должны стремиться к этому излечению, поскольку душа подвергается гораздо большей опасности, нежели тело, и о ней следует позаботиться как можно раньше, пока еще болезни скрыты [от глаз]. 24. В самом деле, если кто‑то обладает острым зрением, если члены его невредимы и он отличается крепчайшим здоровьем тела, я все же не назову этого человека здоровым, если он охвачен гневом, напыщен от высокомерия, является рабом стяжания и воспламенен похотью. 25. Но того скорее сочту здоровым, кто не ревнует к чужому успеху, кто не восхищается богатствами, кто смотрит на чужую жену с благочестием, совершенно ничего не жаждет, не алчет ничего чужого, не завидует никому, кто не чувствует ни к кому отвращения. Такой человек [воистину] смиренен, милостив, добросердечен, кроток, человечен, а в душе его царит вечный мир. Такой человек здоров, справедлив и совершенен. 26. Итак, всякий, кто следует всем этим небесным наставлениям, является истинным почитателем [истинного] Бога, жертвоприношениями для Которого являются кротость души, невинная жизнь и совершение добрых поступков. 27. Кто всем этим отличается, тот столько раз совершает жертвоприношение, сколько раз совершает что‑либо доброе и благочестивое. Ибо Бог требует в жертву не бессловесное животное, не его смерть или кровь, но человека и его жизнь. 28. Для этой жертвы необходимы не священные ветви оливы, не очистительные средства и не покрытый дерном жертвенник, которые совершенно бессмысленны, но то, что носится глубоко в сердце. 29. Итак, на алтарь Божий, который поистине велик и который, поскольку он заключен в сердце человека, не может быть осквернен кровью, должны приноситься справедливость, терпимость, верность, невинность, целомудрие и воздержание. Это самый верный ритуал, это тот славный и чудесный, как сказано Цицероном, закон Бога, который постоянно требует правильных и достойных уважения поступков и запрещает дурные и позорные.[663] Человек, послушный этому святейшему и вернейшему закону, необходимо живет справедливо и праведно. 30. Я рассмотрел, конечно же, немногие главы этого закона, ибо обещал, что скажу лишь то, что составляет вершину добродетели и справедливости. 31. Если кто‑то захочет узнать все прочие главы, то пусть черпает знание из того самого источника, откуда истекает для нас самый ручей истины.

25. 1. Теперь мы немного поговорим о самом жертвоприношении. «Слоновая кость, — говорит Платон, — есть дар, недостойный Бога. А какой же достоин? Конечно, расцвеченные дорогие ткани».[664] Вовсе нет. Недостоин Бога любой дар, если он может быть испорчен или украден. 2. Но если Платон видит то, что живому Богу не следует дарить ничего, что было бы мертвым, почему же он не видит того, что не следует дарить бестелесному Богу вещественный подарок? 3. Гораздо лучше и правильнее сказал Сенека: «Неужели вы хотите думать, что великий Бог, кроткий и величием внушающий спокойствие, благосклонный и постоянно пребывающий радом, должен почитаться закланиями и множеством крови (в самом деле, какое удовольствие в убиении невинных?), а не чистым сердцем и благими и достойными уважения намерениями? Ему следует возводить не храмы из огромных камней, а следует почитать его в своем сердце». 4. Итак, если кто‑то считает, что Бога достойны одежды, драгоценные камни и прочее, что ценится [людьми], тот, конечно же, не знает Бога. Он считает, будто Богу приятны те вещи, за презрение к которым даже человек по праву прославляется.

5. Что же безупречно, что достойно Бога, если не то, что Он сам требовал в Своем божественном законе? Две вещи должны приноситься Богу, дар и жертва, дар — навсегда, жертва — на время. 6. Но у тех, кто не ведает смысла божественности, даром считается то, что изготовлено из золота и серебра, а также пурпурные и шелковые ткани, жертвой же — закланное животное и то, что сжигается на алтарях. 7. Но ни тем, ни другим Бог не пользуется, так как Он не подвержен тлению, а все перечисленное — тленно. Стало быть, Богу нужно приносить нетленную жертву, которой бы Он пользовался. Дар — это безукоризненность души, жертва — прославления и гимны. Ведь если Бог невидим, то и почитаться Он должен через невидимое. Никакая другая религия не является истинной, кроме той, которая состоит из добродетели и справедливости. 8. Каким же образом Бог пользуется справедливостью человека, понять несложно. Ведь если человек будет справедлив, то он, обретя бессмертие, будет вечно служить Богу. 9. То, что люди рождены для справедливости, подозревали как древние философы, так и Цицерон. Рассуждая о законах, он сказал: «Однако из всех точек зрения ученых, которые касаются человека, нет лучше той, согласно которой мы рождены для справедливости».[665] Единственным, что мы должны отдавать и приносить Богу, является то, для обретения чего мы сами Им созданы.

10. То, что этот двойной род жертвоприношения является истинным, свидетельствует Гермес Трисмегист, который согласен и в словах, и сути с нами, вернее — с пророками, которым мы следуем. У него так сказано о справедливости: «Моли и почитай, сын мой, Слово. Почитание Бога в том лишь состоит, чтобы не быть злым». 11. Так же в Совершенном Слове, когда он выслушал Асклепия, вопрошавшего по поводу своего сына, спрашивавшего, угодно ли отцу его, чтобы для жертвоприношения Богу использовался фимиам и прочие благовония, он воскликнул: «Хорошего, хорошего пожелай ему, о Асклепий. Ведь великое бесчестие в том, чтобы думать подобное по поводу того единственного блага. Эти и подобные им вещи недостойны Бога. Он преисполнен всем и ни в чем не нуждается. Мы же должны молить Его, воздавая благодарность, ибо жертвоприношением Ему является одно только прославление». 12. И это истинно. Богу надлежит совершать жертвоприношение словом, поскольку Бог есть Слово, как Он сам признавал.[666]Итак, высший ритуал в почитании Бога — открытая похвала Его, исходящая из уст праведного человека. Похвала, которая все же, чтобы Бог принял ее, должна быть сопровождаема смирением, страхом, благоговением, чтобы никто случайно, чувствуя уверенность в своей честности и целомудрии, не впал в грех высокомерия и надменности и таким образом не лишил веса добродетель.

13. Но чтобы быть любезным Богу и чтобы не иметь ни единого пятна позора, надо постоянно призывать милосердие Бога и ничего другого не просить, как только прощения за грехи свои, пусть даже их [вроде бы] нет. 14. Что касается других просьб, то нет надобности в словах Богу, знающему, чего мы хотим. Если случается что‑то хорошее, то следует благодарить Бога, если что‑то дурное, то надо просить прощения и признать, что случилось это по грехам нашим. И тем не менее даже в горе надо благодарить Бога и в радости просить прощения, чтобы Он пребывал с нами вечно, постоянно и неизменно. Это нужно совершать не только в храме, но и дома и даже в покоях своих. 15. Наконец, надо всегда иметь Бога в сердце своем, ибо сам человек является храмом Божиим. 16. Ибо если Богу, Отцу и Господу, служить с таким усердием, с такой покорностью и с таким благоговением, справедливость будет абсолютной и совершенной. Кто ее проявит, тот, как мы прежде свидетельствовали,[667] подчинен Богу, тот исполнил долг свой и [воистину] послушен [истинной] религии.