5. Другие же обольщаются, удерживая чужое, которое нашли, вместо своей утраченной собственности, чтобы, после того как Ворады и Готы причинили им то, что связано с войною, им самим сделаться Ворадами и Готами для других. Итак, ради этого мы послали к вам брата и со–старца Евфросина, чтобы он по здешнему образцу и там установил подобным образом, и чьи обвинения должно принимать и кого объявить отлученным от молитв.

6. Далее, возвещено нам также нечто невероятное, происшедшее в вашей стране, без сомнения, от [людей] неверных и нечестивых и не познавших даже имени Господа, именно, что некоторые дошли до такого безчеловечия и жестокости, что насильно держат у себя некоторых убежавших пленников. Пошлите кого–нибудь в страну [для разследования и устранения этого], чтобы молния не упала на совершающих таковое.

7. Тех же, которые примкнули к варварам и с ними, находясь в плену, принимали участие в нападении, забывши что они были понтийцами и христианами, и настолько одичали, что убивали единоплеменников или деревом или удавлением, и показывали не знающим [местности] варварам или пути или жилиша [христиан], этих должно удалить даже от слушания, пока сошедшимся святым угодно будет вынести о них какое–нибудь решение и прежде них Святому Духу.

8. Тех, которые отважились напасть на чужие дома, если обвиненные будут изобличены, не должно удостоивать даже слушания; но если они сами объявят о себе и возвратят [похищенное], то они должны в чине обращающихся припадать.

9. Тех, которые на поле или в своих собственных домах нашли что–нибудь, оставленное варварами, если обвиненные будут изобличены, подобным образом [должно считать] среди припадающих; если же сами объявят о себе и отдадут, то должно удостоить их и молитвы.

10. Но должно, чтобы исполняющие эту заповедь, исполняли ее без всякой постыдной корысти, не требуя награды ни за указание вещи, ни за сохранение, ни за обретение, ни [за что–либо подобное] каким бы именем оно ни называлось.

11. (Плач бывает вне врат молитвеннаго дома, где стоя согрешающий должен просить входящих [в храм] верных, чтобы помолились за него. Слушание — внутри врат в притворе, где согрешивший должен стоять до молитвы об оглашаемых и затем уходить. Ибо, — говорит, — слушающий Писания и учение должен быть изгнан и не удостоиваться молитвы. Припадание же [состоит в том], чтобы стоящий внутри врат храма выходил вместе с оглашаемыми. Стояние вместе [состоит в том], чтобы [согрешивший] стоял вместе с верными и не выходил с оглашаемыми. В конце — участие в святых таинствах).

Послание к Филагрию о единосущии

Весьма дивлюсь и чрезвычайно поражаюсь твоею разсудительностью, как ты своими точными вопросами даешь повод к таким умозрениям и столь важным изысканиям, поставляя меня в необходимость говорить и усиленно трудиться над доказательствами, именно, когда предлагаешь мне настоятельные и полезные вопросы. Таким образом, для меня, с очевидностью, получается совершенная необходимость, следуя за твоими вопросами, давать на них ясные ответы. И теперь, вот, предложенный тобою вопрос был такого рода и такого содержания: естество (которое иной правильно назвал бы скорее сущностью, чем естеством) Отца и Сына и Святаго Духа — просто или сложно? Ибо если оно просто, то как оно может допускать «три» — число названных выше? Поелику простое — однородно и несчисляемо; а то, чтó подпадает числам, по необходимости разсекается, хотя бы оно и не было подвергнуто счислению; разсекаемое же страдательно, ибо разсечение есть страдание. Поэтому, если естество Совершеннейшаго просто, то излишне назначение имен; а если назначение имен истинно, и дóлжно доверять именам, то тотчас исчезает однородность и простота. Итак, каково же естество [разсматриваемаго] предмета? Так ты говорил мне.

Слово истины со всею точностью представит разъяснение этих вопросов, не предлагая неразумно, по недостатку доказательств, призрака веры, которая не требует доказательства, и не пытаясь прикрывать шаткость своего убеждения свидетельствами древних басен, но, взвесив результаты точнаго изследования и сделав правильные выводы, ясно представит достоверность учения.

Итак, да шествует к нам отселе слово [истины] и пусть оно скажет нам и то, как дóлжно представлять себе Божество — простым или трехсоставным? Ибо тройственность имен заставляет нас так именно и говорить и веровать, и, злоупотребив ими, некоторые составили шаткия и совершенно нелепыя учения, полагая, что вместе с произнесением имен и сущность терпит страдание разделения. Но, как сам ты говоришь, мы должны оставить таковых, нетвердо защищающих учение, составляющее их собственное мнение; мы же обратим свой ум к правильному усвоению познания. Итак, прежде всего установим, чтó есть Бог, и таким образом после этого тщательно займемся доказательствами.

Сущность Божия совершенно проста и неделима, по самому естеству имея в себе простоту и безтелесность. Но, может быть, против меня оказывается речь о раздельности имен, которая числом «три» уничтожает однородность Совершеннейшаго? Так неужели ради однородности нам необходимо избегать исповедания Отца и Сына и Святаго Духа? Да не будет! Ибо назначение имен не повредит нераздельному единству Совершеннейшаго. Предметы умопостигаемые, хотя носят и мириады имен (так как у каждаго народа они носят очень много имен), однако чужды всякаго наименования, потому что для предметов мысленных и безплотных нет никакого собственнаго имени. Ибо как можно назвать собственным именем то, что не подпадает под наши взоры и совершенно не может быть схвачено человеческими чувствами? Но для точнаго уразумения целаго возьмем самую малую частицу умопостигаемаго — душу.

Душа называется именем женскаго рода, однако она чужда какого бы то ни было женскаго естества, будучи по своей сущности ни мужескаго, ни женскаго пола. Подобным образом и раждаемое от нея слово — λόγος — хотя имеет имя мужескаго рода, однако и оно, как мы говорим, чуждо мужской или женской телесности.

Нам же, разумеющим истину, надлежит знать, что божественная и нераздельная сущность Совершеннейшаго неделима и однородна; но для пользы нашего душевнаго спасения, как я сказал, и разделяется, повидимому, наименованиями, и подвергается необходимости деления. Ибо как душа, которая сама является предметом умопостигаемым, порождает множество безпредельных мыслей, однако и не разделяется от того, что претерпевает процесс мышления, и никогда не оскудевает в обилии мыслей вследствие предшествовавших в ней мыслей, но скорее делается богаче, чем беднее, и как это самое произнесенное и сделавшееся общим для всех нас слово неотделимо от произнесшей его души, тем не менее в то же время находится и в душах слушающих, не отделяется от первой и обретается в последних, и производит скорее единение, чем разделение их душ и наших, — так и ты представляй со мною Сына никогда неотлучным от Отца и опять от Сего последняго — Духа Святаго, подобно тому, как мысль в уме.