И что говорили эллинские ученые о наших верованиях и об истории наших законов, кто упоминал о них и сколько было упоминавших, будет показано в книге «К тем, кто высказал мысли о Боге» [307] (41)

Ибо Лин — учитель Геракла, а Геракл появился на одно поколение раньше Троянской войны — это ясно из того, что его сын Тлеполем отправился под Илион. Орфей же был современник Геракла, а вообще‑то приписываемые ему писания, говорят, сочинены Ономакритом, жившим при правлении Писистратидов около пятидесятой олимпиады. Мусей же ученик Орфея. То, что Амфион жил за два поколения до Троянской войны, позволяет не рассказывать о нем подробнее любознательным читателям. Демодок же и Фемий жили во время самой Троянской войны — ведь один жил у женихов, а другой — у феаков. Да и Фамирид, и Филаммон не многим их древнее.

Итак, о трудах каждого из ученых, о временах и описании их мы, как и полагаю, расписали вам со всяческой тщательностью — а чтобы восполнить то, чего до сих пор недоставало, приведем доказательство и о так называемых мудрецах. Ибо Минос, который, как полагали, первенствовал во всяческой мудрости, остроте ума и законодательстве, жил при Линкее, царствовавшем после Даная, в одиннадцатом поколении после Инаха. Ликург же, родившийся много позже взятия Илиона, законодательствовал у лакедемонян за сто лет до олимпиад. Драконт же обнаруживается около тридцать девятой олимпиады, Солон — около сорок шестой, Пифагор — шестьдесят второй. Олимпиады же, как мы доказали, начались четыреста семь лет спустя после Троянской войны. И, доказав это таким образом, скажем вкратце и о времени семи мудрецов. Ибо раз старейший из них, Фалес, жил около пятидесятой олимпиады, (тем самым) кратко сказано и о тех, кто был после него.

42. Все это, о мужи эллины, составил для вас, философствуя по–вар- варски, я, Татиан, родившийся в земле ассирийской [308], воспитанный сначала в ваших учениях, а затем в тех, которые берусь проповедовать ныне. И зная уже, кто есть Бог и каково творение Его, я предоставляю вам себя готовым к исследованию догматов, не отрекаясь от угодных Боту убеждений.

Д. Афиногенов. Татиан и его «Слово к эллинам» в историческом контексте

1. К КОМУ ОБРАЩЕНА АПОЛОГИЯ ТАТИАНА?

Автор сочинения, которому посвящена эта работа, Татиан, был по происхождению сирийцем, но получил греческое философско–ритори- ческое образование, затем обратился в христианство и стал учеником Иустина Философа. После мученической кончины последнего в Риме он отделился от римской общины (примерно в 172 г.) и отправился на Восток, в Сирию и Месопотамию, где основал нечто вроде энкратитской секты. Своей известностью Татиан обязан главным образом составленному им компендию четырех Евангелий, так называемому Диатес- сарону, сохранившемуся во фрагментах и поздних переводах и игравшему большую роль в литургической практике сирийской церкви. Татиан написал также несколько других сочинений, которые были утрачены и теперь известны (причем, вероятно, не все) лишь по названиям.

Единственное сохранившееся по–гречески произведение этого писателя, «Слово к эллинам», дата создания которого может бьггь определена лишь весьма приблизительно, обычно относят к числу раннехристианских так называемых «апологий», то есть сочинений в защиту христианства, к которым принадлежат также произведения Аристида, Иустина, Афинагора, Феофила Антиохийского и некоторых других. Все они были написаны во П веке. Однако «Слову» принадлежит в этом ряду особое место, так как оно не адресовано императору или другому представителю власти (как апологии в собственном смысле этого слова, принадлежащие Аристиду, Иусгину, Мелитону и Афин агору) и в то же время не представляет собой диалога или полемики с конкретным адресатом, как у Феофила или Минуция Феликса (реальность или фиктивность собеседника в данном случае не имеет значения, поскольку мы рассматриваем исключительно литературный аспект). Сочинение Татиана выделяется тем, что имеет как бы коллективного адресата, и в этом смысле ближе скорее к более поздним полемическо–проповед- ническим произведениям. Однако по особенностям содержания и общей тональности «Слово к эллинам» должно быть все же отнесено именно к ранней апологетике. Ибо основная цель Татиана заключается не в том, чтобы привлечь своих оппонентов к христианству, обратить их, но лишь в том, чтобы добиться терпимости и определенного уважения к новой вере. Здесь и пролегает рубеж, отделяющий «Слово к эллинам» Татиана от, например, соответствующего произведения Климента Александрийского, озаглавленного уже «Увещание к эллинам» («Протрептик»).

В силу того что Татиана необходимо рассматривать именно в ряду ранних апологетов, вопрос об адресате его сочинения приобретает особую важносгь. Но он осложняется тем, что в данном случае неприменим метод ретроспективного анализа (во всяком случае, семантики термина «эллины»). Мы попытаемся исследовать эту проблему, исходя главным образом из текста самого Татиана. Но предварительно необходимо дать самый краткий обзор уже высказанных исследователями точек зрения.

На вопрос, вынесенный в заголовок данной заметки, в разное время и разными людьми давались три различных ответа (к сожалению, это чаще всего было лишь выражением субъективного мнения без детальной аргументации). В прошлом веке бытовал расхожий взгляд на Татиана как на человека, враждебного греческой культуре не столько из- за своей веры, сколько в силу варварского происхождения. Так, И. Геф- фкен писал о «Griechenhass» («ненависти к грекам») Татиана, сравнивая его с Иосифом Флавием [309]. В таком случае»EX, Xtive<; должно быть, естественно, этническим наименованием. Однако такая точка зрения, поскольку содержала очевидный оттенок вульгаризации и модернизации, серьезно, в сущности, не рассматривалась.

Сторонники двух других возможных позиций вели прямую полемику, в ходе которой приводились доводы разной степени убедительности.

Второе из предлагаемых решений сводится к тому, что «эллины» Татиана суть просто язычники независимо от их этнической принадлежности. Сюда включаются и римляне, и сирийцы, и прочие народы [310]. Но как объяснить, что, когда Татиан упрекает своих оппонентов в том, что у них нет единого языка, но различные наречия, то перечисленные наречия оказываются диалектами только греческого языка? При этом именно такое многообразие диалектов выделяет эллинов из всех других народов: «теперь же получается, что только вы не общаетесь на едином языке» (I) [311]. Однако самое главное — подобная точка зрения совершенно игнорирует очень весомый для Татиана момент, а именно противопоставление эллинов и варваров. Действительно, если «эллины» включают в себя все языческие народы, то зачем напоминать им, что различные виды деятельности придумали не они, а, скажем, карийцы, фригийцы, вавилоняне или еще кто‑то? (1)

Оба эти противоречия снимаются, если принять третье истолкование, которое М. Эльце формулирует следующим образом: противоположность философии и христианства выражается исключительно в противоположности эллинсгва и варварства, причем эллины у Татиа- на — это не «исповедующие язычество», но образованные люди [312], и данный термин не следует понимать в этнографическом смысле [313]. Вышеприведенное высказывание относительно языка нужно в этом случае относить лишь к литературному языку, то есть языку ученой словесности, которая преимущественно и пользовалась к тому времени этими отмирающими диалектами. Отождествление «эллинов» Татиана с «образованными людьми» (oi 7t£7tai6eun6voi), выдвинутое впервые А. Гиль- генфельдом, получило столь безусловное признание, что попало даже в известный справочник Альтанера [314].

Но сколь бы правдоподобной ни казалась данная версия, при более пристальном рассмотрении и в ней обнаруживаются некоторые противоречия. Неясно прежде всего, что же такое «образованность». Либо это ученость с современной точки зрения, либо — с позиций самого Татиана, или же, наконец, вопрос заключается лишь в содержании и свойствах этой образованности.