Труды

1. Итак, все, кого касалось это дело были приведены к императору. Начали обвинители, епископы Ифаций и Идаций; на их страстном выступлении против еретиков я бы не стал останавливаться подробно, если бы они не боролись своим сокрушающим пылом более, чем следовало. 2. И хотя это мое мнение, ибо мне подсудимые менее обвинителей нравятся, все же ограничусь тем, что скажу: Ифаций ничего ни умного, ни правильного не сказал. И вообще был дерзок, многоречив, бесстыден, расточителен, уделяя много внимания брюху и глотке. 3. Он по глупости своей дошел даже до того, что всех святых мужей, которых он находил склонными к чтению или к постам, обвинил в преступлении как сообщников и учеников Присциллиана. 4. Также сподобился он, негодный, публично бросить обвинение в ереси епископу Мартину, мужу вполне сопоставимому с апостолами[690] 5. Ибо Мартин, находясь в то время в Треверах, не переставал попрекать Ифация, чтобы тот отказался от обвинения; умолял Максима, дабы тот удержался от пролития крови несчастных: он полагал достаточным, и более чем достаточным,чтобы решением епископов еретики в судебном порядке были изгнаны из церквей: несправедливо и неслыханно беззаконным будет, если церковными делами займется светский судья. 6. До тех пор, пока Мартин был в Треверах, дознание откладывалось, и вскоре, намереваясь уехать, по своему великому авторитету добился он от Максима клятвы в том, что никакой жестокости по отношению к обвиняемым допущено не будет. 7. Но после этого, император был переубежден епископами Магном и Руфом[691] и, отойдя от более умеренных советов, передал дело префекту Эводию, мужу строгому и суровому. 8. Тот, за два заседания рассмотрев дело и уличив Присциллиана,не стремившегося даже запираться в своем гнусном учении, в преступлении, ночью, собрав презренных женщин, подослал их к нему, поскольку Присциллиан в это время имел обыкновение молиться один; ночью же об этом объявили всем и взяли Присциллиана под стражу до тех пор, пока не отправят к императору. Обо всем этом доложили во дворец и император решил, что Присциллиана и его сообщников следует приговорить к смертной казни.

LI.

1. Между тем Ифаций, видя, что может стать ненавидим епископами, если обвинитель поможет указанному приговору о смертной казни - ибо требовалось повторно вынести решение - уклонился от участия в рассмотрении дела, напрасно присовокупив хитрость к уже совершенному злодейству. 2. Тогда по воле Максима обвинителем был поставлен некий Патриций, попечитель казны[692] Сего помощью Присициллиан был приговорен к смертной казни и вместе с ним Фелициссим и Армений, бывшие кафолические клирики, которые потом отпали и последовали за Присциллианом. 3. Также были казнены Латрониан и Евкротия[693] Инстанций, которого, как мы уже сказали, осудили епископы, был сослан на остров Силинанций, который располагается за Британией[694] 4. В отношении других последовали тому же: Азарий и диакон Аврелий были осуждены на казнь, Тибериан, лишенный имущества, был отправлен на остров Силинанций. Тертулл, Потамий и Иоанн, являвшиеся менее значительными личностями и заслуживавшие снисхождения, ибо еще до суда выдали и себя, и своих сообщников, были временно отправлены в ссылку в пределах Галлии. 5. Таким образом на рассвете недостойнейшие люди были подвергнуты жестокой казни и удалены в ссылку: Ифаций же, защищенный сначала решением судей и симпатиями народа, а позже, пройдя через судебные тяжбы, в итоге был изобличен и отнесен к тем, кого ранее убеждал советами и силой; однако он остался единственным из всех, кого лишили сана епископа. 6. Ибо Идаций, менее виновный в этом деле, сам добровольно отказался от сана: это можно было бы назвать более мудрым и скромным решением, если бы после этого он не попытался вернуться обратно на покинутое место. 7. Однако со смертью Присциллиана ересь, порожденная им, не только не была уничтожена, но, укрепившись, стала распространяться еще шире. Ибо ее последователи, которые ранее почитали Присциллиана как святого, после начали чтить его как мученика. 8. Тела погибших были доставлены в Испанию, состоялись пышные похороны при большом стечении народа, считалось даже, что через Присциллиана была явлена высшая вера. А между нашими вспыхнула война постоянных раздоров, которая вот уже 15 лет,раздуваясь безобразными разногласиями, никак не может прекратиться. 9. И ныне, когда ясно видно, что несогласиями епископов все взбаламучено и перемешано и все из-за них исполнено ненавистью, страхом, непостоянством, злобой, мятежом, произволом, жадностью, надменностью, бездействием, извращенной праздностью,10. наконец, тем, что многие против немногих, правильно советующих, с упрямым усердием и безумными мыслями воюют, - среди всего этого народ Божий и всякий лучший подвергается поношению и насмешкам.

ЖИТИЕ СВЯТОГО МАРТИНА ЕПИСКОПА И ИСПОВЕДНИКА

1. Север дражайшему брату Дезидерию[695] [шлет привет]. Я, духовный брат [мой], написал некую книжицу о жизни святого Мартина и, подсократив труд свой, оставил в родных стенах, поскольку малодушен я по природе своей и [хочу] избежать людской молвы, дабы, как я предполагаю, резкое слово не доставило бы мне огорчения. Считаю также в высшей степени достойным всеобщего осуждения [именно] то, что я [самым] бесстыдным [образом] взялся за тему, заслуженно ожидающую более искусных авторов. И все же я не смог отвергнуть твои многочисленные просьбы. Не из-за любви ли к тебе я, потеряв стыд, занялся [этим делом]? 2. Однако с полным доверием к тебе обнародываю я эту книжицу, к которой, как я полагаю, да и как ты [меня] уверял, ничего не надо добавлять. Но опасаюсь я того, что выпущенную однажды через тебя [книгу] уже невозможно будет вернуть обратно. 3. И если случится так, что увидишь ты ее в чьих-либо руках, то попроси от читателя внимания и благосклонности к ней, дабы прежде всего оценил он суть, а не слова, и был снисходителен, если попадется ему неудачное выражение, ибо царство Божие пребывает не в красноречии, но в вере. 4. Пусть также помнят, что спасение миру будет не от ораторов, которые, конечно, тоже иногда бывают полезны и талант этот может быть от Бога, а, как предсказано, от ловцов [душ человеческих]. 5. Я же был подвигнут к написанию искренним порывом, ибо полагал, что будет преступлением скрывать добродетели такого мужа. Потому решил я, что не совершу ошибки, ибо вряд ли когда достигну полноты знания о делах этих, и если что-то из них я все же извлек, то, бездействуя столько времени, [могу все] погубить. 6. И да не остановит нас столь надуманное оправдание, что книга, как ты видишь, выходит с умолчанием об имени автора. Ибо имеет значение только то, что сделано: убери заголовок с первой страницы, дабы она была безгласной и чтобы говорило произведение. Этого вполне достаточно, [главное] не автор[696].

1. Большинство смертных [подвержено] страстям и попусту жаждут мирской славы. Потому полагают они, что добьются вечной памяти имени своего, если возвышенным стилем опишут жизнь выдающихся людей. 2. Такие поступки всегда в отличие от первоначального замысла приводят не к вечному, а к весьма малому результату и память о себе, можно сказать пустую, раздувают [безмерно]. Кроме того все это ведет к нескромным сравнениям с приводимыми примерами великих мужей. Потому никакого отношения к блаженной и вечной жизни эта их суета не имеет. 3. Чем поможет им слава их произведений с окончанием этого века? И что полезного для себя найдут потомки, читая о сражающемся Гекторе или философствующем Сократе? Потому им не только глупо подражать, но даже безумство [с ними] спорить, ибо кто стремится жизнь человеческую оценить только сиюминутными деяниями и по слухам, тот обрекает душу свою на смерть, 4. потому что верят, будто единственно память человеческая сделает их вечными, тогда как человеку следует искать больше вечной жизни, чем вечной памяти, и не через писательство, войну или философствование, а через святое благочестие и религиозный образ жизни. 5. И это заблуждение, будучи перенесенным на бумагу, возрастает настолько, что обретает множество последователей суетной философии, либо же ведет к глупому упорству в заблуждении. 6. Потому буду полагать труд свой не напрасным, если опишу жизнь святейшего мужа, которая станет примером грядущим поколениям, чем несомненно читатели будут приобщены к истинной мудрости, небесному воинству и Божественной добродетели. К тому же склоняется и наш разум, дабы уповали мы не на суетную человеческую память, но на вечную, Богом дарованную. Ибо даже если мы и сами жили не так, чтобы стать примером другим, то создали этот труд, дабы не пребывало в безвестности то, чему следует подражать. 7. И вот приступил я к описанию жизни святого Мартина, чтобы [показать] как вел он себя до [обретения сана] епископа и после этого, хотя никоим образом не преуспел я в этом. Ведь нам неизвестно то, что знал только он, ибо, не стремясь к славе среди людей, многое Мартин удержал при себе и пожелал добродетели свои скрыть. 8. К тому же многие из тех, которые оказались нам известными, мы опустили, полагая достаточным таким образом отметить его величие. Вместе с тем следует позаботиться и о читателях, дабы обилие собранного не привело к рассеянности. 9. Умоляю всех, кто будет читать [эту книгу], отнестись к рассказанному с доверием, ибо я сам лично перед написанием все узнанное проверил и взвесил. И вообще я почел бы за лучшее промолчать, чем говорить [заведомую] ложь.

II.

1. Итак, Мартин был родом из Саварии, города в Паннонии[697], однако вскормлен был в Тицине[698] родителями отнюдь не простого происхождения, занимавшими далеко не последнее место в этом мире, но язычниками. 2. Отец его сначала был [рядовым] воином, затем - военным трибуном[699]. И сам Мартин, с юности посвятив себя военной службе, пребывал в рядах конной императорской стражи сначала при цезаре Констанции[700], а затем при Юлиане[701], однако не по желанию, ибо чуть ли не с первых лет [жизни] более влекло мальчика светлое святое детство, посвященное служению Богу. 3. Так, когда было ему десять лет, бежал он в церковь от упорствующих родителей и потребовал там причислить себя к оглашенным[702]. 4. Вскоре, чудесным образом полностью обратившись к Божьему делу, по исполнении двенадцати лет, возжаждал Мартин отшельничества и исполнил бы свое желание, если бы не стал препятствием его ранний возраст. Но дух свой навсегда обратив к монастырю и церкви, готовил он его все юношеские годы, чтобы затем посвятить себя служению. 5. Но когда императором был обнародован эдикт о том, что сыновья ветеранов[703] приписываются к воинам, хлопотами отца, весьма недовольного его успешными [духовными] подвигами, в возрасте пятнадцати лет стал Мартин связанным военной присягой, испросив себе в услужение только одного раба, которому, однако, настолько служил как хозяину, что зачастую снимал обувь с его ног и сам же ее чинил. Пищу они оба ели одинаковую, но Мартин часто ему прислуживал. 6. Так почти три года пребывал он в армии [до своего крещения], незапятнанный теми пороками, которыми обычно грешат люди подобного звания. 7. И велика была доброта его к сослуживцам своим, удивительна - любовь, терпение же и смирение - выше человеческих возможностей. Нет необходимости восхвалять его умеренность, ибо стала она столь привычной, что уже в то время считали его не воином, а монахом. Деяниями этими столь расположил он к себе сотоварищей, что с чувством великого изумления почитали они его. 8. И еще не возрожденный во Христе, Мартин своими добрыми делами уже поступал как жаждущий крещения, т.е. стал помогать трудившимся, оказывать помощь несчастным, кормить голодных, одевать бедных, ничего из своего жалования себе не оставляя, кроме как на однодневное пропитание; уже тогда усердный последователь Евангелия о дне завтрашнем не думал.

III.

1. И вот, однажды, в середине зимы, которая в то время была суровее обычной настолько, что многие замерзли от холода; когда уже ничего у Мартина кроме оружия и скромной воинской одежды не осталось, встретился ему в воротах города амбианов[704] совершенно раздетый нищий. Он умолял прохожих сжалиться над ним, но все обходили несчастного стороной. Тогда муж, исполненный Богом, понял, что ему предназначено [совершить] то, в чем милосердие других отказывало. Но что он мог сделать? 2. Ничего кроме плаща, в который он был одет, он не имел, ибо все остальное [давно уже] на дела подобного рода потратил. И вот, вынув меч, которым был опоясан, Мартин разрезал [плащ] пополам и отдал одну половину нищему, оставшуюся же вновь одел на себя. И во время этого никто из окружающих не засмеялся, хотя, конечно же, разрезание обезобразило одежду. Наоборот, многие, которым было присуще менее черствое сердце, весьма скорбели, что никто подобного не совершил, хотя имущие могли бы одеть несчастного без особых для себя лишений. 3. И вот с наступлением ночи, когда Мартина сморил сон, увидел он Христа в той половине своего плаща, которой он покрыл нищего. И было велено ему внимательнейшим образом посмотреть на Господа и признать ту одежду, которую он отдал [бедному]. Вскоре услышал он Иисуса, говорящего чудным голосом множеству стоявших вокруг него ангелов: "Мартин, пребывающий еще оглашенным, этой одеждой покрыл меня". 4. Воистину ясно помнил Господь то, о чем говорил раньше: "Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне"[705], ибо это сам Господь явился в образе бедняка, покрытого одеждой. К утверждению свидетельства доброго дела удостоил Он Мартина появлением в той одежде, которую принял нищий. 5. Видением этим блаженный муж не вознесся в славе человеческой, но узрел в нем Божью милость, и когда исполнилось Мартину восемнадцать лет[706], пришел он к крещению. Однако не сразу оставил Мартин военную службу, но был удержан просьбами своего трибуна, с которым находился в дружеском общении; тот обещал ему по окончании срока отправления своей должности [тоже] удалиться от мира. Потому Мартин, связанный этим обещанием, еще почти два года после своего крещения формально находился на службе.

IV.