Вотъ что было, — и ведомый за руку Павелъ являлъ собою зрелище жалкое, или скорее — пріятное и достойное радости. Связанъ волкъ, образумленъ хищникъ, укрощенъ дикарь, тихо пошелъ бежавшій, уходилъ ученикомъ мучитель учениковъ; отводился пить кровь Другаго кровію Стефана обагрившій руки. Въ теченіи трехъ дней пребывалъ онъ въ слепоте, — и совершенно естественно: ибо согрешившій противъ Троицы по справедливости и присужденъ былъ къ наказанію равночисленному.

Такъ божественный сей (Павелъ) тайноводимъ былъ къ благочестію. И когда онъ пріобщился истины и опытомъ позналъ, что Христосъ живетъ, существуетъ и царствуетъ надъ всемъ, а не погубленъ смертію, не украденъ учениками; то тотчасъ перешедши отъ закона къ Евангелію, всемъ сталъ возвещать Богомъ Христа, Котораго вчера и недавно поносилъ злословіями, — и сталъ (теперь) такимъ же поборникомъ, какимъ (прежде) былъ врагомъ, — сильнымъ въ томъ и другомъ случае. Вдругъ и неожиданно вошедши въ синагоги Дамаска, началъ излагать передъ собраніемъ слова закона и пророковъ, не законъ утверждая, но находя въ немъ указанія на Христа, и сопоставляя речи учениковъ съ совершающимися событіями, и закономъ изгоняя законъ. Такъ и самъ онъ говоритъ о себе въ посланіи къ Римлянамъ: закономъ я умеръ для закона [17], т. е. бывъ руководимъ писаніями Моисеевыми, позналъ я благочестіе Евангелія. — Ужасъ объялъ Дамаскъ и все какъ Божіе чудо разглашали другъ другу: идите, посмотрите тарсянина еврея, (прежняго) горячаго ученика отеческаго закона, а теперешняго ревностнаго защитника Іисуса, Богомъ Его объявляющаго и доказывающаго изъ нашихъ Писаній, что Онъ есть обетованный Спаситель. Явилось даже опасеніе, чтобы онъ не обратилъ весь городъ и не увлекъ весь народъ за собою и не отклонилъ бы отъ закона: ибо ведь онъ (Павелъ) — и сведущъ въ Писаніи, и умомъ остеръ, и въ слове метокъ, и въ обращеніи находчивъ, и пріобрелъ большое доверіе; посему, въ точности зная наше, онъ, казалось, не по неведенію заблуждался, но изследованіемъ и разсужденіемъ обрелъ истину. Въ такое недоуменіе ввергла великій, многолюдный городъ первая проповедь мужественнаго обращенца. И въ то время Дамаскъ былъ более смущенъ, чемъ прежде христіане въ Іерусалиме, когда Павелъ побивалъ камнями Стефана; ибо какъ лучшіе изъ борцовъ куда перейдутъ, туда переносятъ съ собой и победу, такъ и божественный (сей) мужъ делалъ техъ вполне великими, на чью сторону склонялся.

Такимъ–то образомъ, возвестивъ Евангеліе въ Финикіи, и первыя семена апостольства положивъ тамъ, где и самъ просвещенъ былъ знаніемъ, онъ пришелъ въ Іерусалимъ, будучи страннымъ и вместе прекраснымъ зрелищемъ для тамошнихъ жителей. Те, которые ранее послали его, не зная о случившемся въ промежутокъ этого времени, при первомъ свиданіи съ удовольствіемъ смотрели (на него) и спрашивали добычи, надеясь увидеть множество узниковъ–христіанъ, и ища исполненія многихъ обещаній. Но когда, съ теченіемъ разговора, они нашли Савла Павломъ, переменившимъ вместе съ именемъ и образъ мысли, рабомъ Христа и ученикомъ более пылкимъ, чемъ другіе апостолы: то сначала сочли его речи за шутку и насмешку. Но когда, хорошенько обдумавши, нашли, что образъ мыслей его соответствуетъ его словамъ, то только о томъ и думали, какъ бы погубить юношу; такъ какъ нельзя было еврейской религіи существовать и успешно действовать, пока живетъ и проповедуетъ Павелъ. И это ясно показало все последующее время.

Когда еще многіе, хотя и были христіанами, недостаточно чисто жили по Евангелію, но двоедушествовали и иногда даже употребляли обрезаніе, дабы отчасти делая угодное евреямъ, смягчить ихъ гневъ: онъ одинъ съ непреклоннымъ убежденіемъ училъ не допускать никакой уступчивости, и вслухъ всехъ громко провозглашалъ свое слово, и дошелъ до такой свободы мысли, что однажды, когда Галаты, по собственному легкомыслію и небрежности учителей, снова стали переходить къ жизни подзаконной, — онъ, пиша къ нимъ дивное посланіе (которымъ научалъ ихъ въ обновленіи жизни по Христу вести себя благочестиво и богоугодно, не держась уже письменъ, начертанныхъ на каменныхъ скрижаляхъ), коснулся въ своей речи самого главы апостоловъ, и, решительно противоставъ Петру, упрекалъ его за то, что онъ искажаетъ новый образъ жизни привнесеніемъ старыхъ и отжившихъ установленій: и даже не устыдился ни седины старца, ни старейшинства въ апостольстве, когда виделъ, что истина подвергается опасности; но какъ противъ Галатовъ онъ сильно возсталъ, такъ и Петра сильно поразилъ, растворивъ впрочемъ, какъ и следовало, дерзновеніе благопристойностію. Такъ и везде онъ училъ и убеждалъ. Если же где, встретившисъ съ злыми нравами и претерпевалъ онъ какую–нибудь беду — заключеніе ли въ темницу, полученіе ли ранъ, побіеніе ли камнями, то не ослабевалъ въ усердіи изъ–за приключившагося несчастія, но немного спустя опять приближался къ врагамъ, и опровергая ихъ речи и изобретая способы (для исполненія своихъ) предпріятій, весьма искусно при этомъ приспособляясь къ встречающимся потребностямъ, всегда уходилъ, убедивши или всехъ, или многихъ. Неоднократно найденный съ неисцельными ранами (Деян. 16:22 и след.) и брошенный въ предместіяхъ того города, который тайноводствовалъ онъ къ благочестію, считавшійся уже умершимъ отъ множества злоключеній, — на следующій день достигнувъ площади и протянувъ правую руку, опять училъ онъ техъ, кои почти довели его до смерти. Такъ, нисколько не заботился онъ о теле; но взирая на цель высшаго призванія, отважно боролся, переходя изъ страны въ страну, изъ города въ городъ, подвизаясь въ трудахъ на суше, противостоя опасностямъ на море, витійствуя вразумительно передъ мятущимся народомъ, защищаясь передъ гневными судьями; евреевъ приводя къ познанію Христа при помощи чтимыхъ у нихъ Писаній, эллиновъ склоняя внешними доводами и неписанными законами природы, христіанъ укрепляя, прозелитовъ назидая и питая приличными наставленіями, какъ садовники (питаютъ) отсадки растеній — соответственнымъ и умереннымъ поливаніемъ воды. А что особенно обнаруживаетъ его силу въ речахъ, мы (сейчасъ) узнаемъ.

Аѳины — передній городъ Ахаіи, очагъ наукъ, какъ прежде называли его люди знаменитые, место занятій мужей мудрыхъ и преданныхъ науке. Итакъ, Павелъ, прошедши весь Иллирикъ и всюду разсеявая искры веры, которыя Духъ Святый принявъ воспламенялъ и сохранялъ неугасимыми (Деян. 17:16 и след.), пришелъ по нужде путешествія [18] и къ мудрымъ Аѳинянамъ. Многотруднымъ было деломъ, чтобы скинотворецъ публично проповедывалъ ученіе о Боге темъ, которые имели притязаніе быть владыками всехъ людей по образованности. Но возвышаемый величіемъ природы и богатствомъ дарованія свыше, онъ избралъ не одинъ изъ крытыхъ домовъ [19] и не въ какой–либо мастерской присевши (какъ обыкновенно вели разсужденія съ своими учениками даже первые изъ ихъ философовъ), повелъ онъ свою беседу; но вошедши въ Ареопагъ (где былъ советъ жестокій и страшный, произносившій уголовныя решенія), и нашедши тутъ великое множество собравшихся, вставъ началъ проповедывать по примеру привычныхъ ораторовъ, ежедневно состязавшихся у нихъ. Взявъ за начало надпись, начертанную на одномъ жертвеннике, и отсюда удачно возвестивъ имъ неведомаго Бога, и закончивъ всю речь, онъ, хотя и чуждый внешней мудрости, настолько мало погрешилъ въ чемъ–нибудъ относительно доводовъ, что самого главу членовъ Ареопага, Діонисія, а вместе и жену его, убедивъ, обратилъ и сделалъ рабомъ Христа, на основаніи одного жертвенника и краткой надписи отклонивши отъ многихъ жертвенниковъ.

Отошедши победителемъ оттуда, где враждебный демонъ Эллиновъ особенно былъ силенъ, и перешедши отсюда въ соседній городъ Коринѳъ, бывшій столицею Ахаіи, и возвестивъ въ синагогахъ спасительное ученіе, онъ ушелъ, привлекши прозелита — не одного изъ толпы и изъ заурядныхъ (людей), но самого начальника синагоги со всемъ многочисленнымъ домомъ (Деян. 18:8). Победивъ законъ (начиная) съ главы и возвеличивъ крестъ, какъ высокій трофей, онъ оставилъ такимъ образомъ и этотъ городъ, подчинивъ его Христу. Съ теченіемъ же времени и съ распространеніемъ слова благочестія, онъ сталъ какъ бы какимъ полководцемъ, — пріобретая Царю ежедневно города, села, деревни и пресекая силу прежде владычествовавшаго тиранна.

Такъ, изъ Коринѳа перешелъ онъ въ Писидійскую страну, затемъ побывавъ въ Ликаоніи и Фригійскихъ городахъ и отсюда посетивъ Азію и потомъ — Македонію, — онъ былъ общимъ учителемъ вселенной, при личномъ свиданіи благодетельствуя устною речью, отсутствующихъ же привлекая черезъ посланія. У него одного ни постоянно шествующія стопы не утомлялись, ни языкъ не уставалъ, безпрестанно излагая тайны Евангелія и врагамъ и друзьямъ. Таковъ онъ былъ въ отношеніи къ учительству. А какимъ онъ былъ человекомъ въ другомъ любомудріи жизни? Всегда и постоянно съ усердіемъ занимаясь проповедью и служа Евангелію, онъ ни отъ кого не бралъ въ даръ даже и хлеба; но днемъ имелъ борьбу съ безчисленными врагами, ночью же — ножъ, кожи и занятіе своимъ ремесломъ, чтобы этимъ добыть себе пропитаніе, и для всехъ явиться апостоломъ необременительнымъ, проповедникомъ безмезднымъ, отказывающимся даже отъ хлеба угощающихъ.

Это слово послушаемъ, о іереи, — которые не только часть получаете отъ алтарей, но и богатеете отъ нихъ, и роскошествуете, и делаете священный избытокъ собственнымъ стяжаніемъ, грубо распоряжаясь послушными Христа ради, какъ рабами. Священство не есть властвованіе, а скорее — рабство для того, кто понимаетъ его; это — не санъ начальническаго самоволія, а служеніе богобоязненному домостроительству. Ужели не имелъ власти дивный Павелъ вкушать и пить отъ священныхъ приношеній (1 Кор. 9:4), и хоть малое вознагражденіе брать за безчисленные труды — для поддержанія постоянно подвергавшагося побоямъ тела? Но онъ не воспользовался этой властью, дабы, ничего не получивъ на земле, все сберечь для неба. Вследствіе этого, еще будучи облеченъ тленною плотью, онъ удостоенъ былъ почестей сверхчеловеческихъ. Чтобы созерцать залогъ будущихъ благъ и тамошнихъ почестей, онъ восхищается до третьяго неба, видитъ явленія, превосходящія здешній уделъ, слышитъ неизреченные глаголы, какъ самъ говоритъ (2 Кор. 12:2 и след.), хотя по необходимости — и со сдержанностью, избегая всюду хвалиться и величаться собственными преимуществами. Чтобы обуздать высокомеріе гордящихся малыми дарованіями, онъ по необходимости открываетъ некоторыя изъ своихъ, и притомъ отнесши ихъ къ другому лицу и далеко отклонивши всякое подозреніе относительно себя.

Ведь вотъ Илія Ѳесвитянинъ за то, что въ виде огненной колесницы [20] подъятъ былъ на высоту, всюду прославляется и служитъ предметомъ большаго удивленія для живущихъ на земле людей: но далеко ли онъ достигъ, — этого не разъяснило никакое слово. Быть можетъ и немного отъ земли поднятый возносившею его силою, онъ былъ отданъ въ то место, которое получилъ для своего обитанія. Павлово же преселеніе было более блистательно и славно, такъ какъ прибавлена и мера, на сколько онъ былъ вознесенъ: ибо если вообще известны семь небесъ, то онъ достигъ безъ малаго половины. И пусть, наконецъ, отложатъ гордость евреи, много хвалящіеся Моисеемъ за то, что онъ одинъ достигъ вершины Синая и находился среди мрака и облаковъ. А Павелъ мой вместо горы возшелъ на небо, и вместо тучи досягнулъ дальше воздуха, находящагося надъ облаками. И это вполне естественно: ведь человеку по Христу надлежало настолько победить Моисея, насколько Евангеліе превосходитъ законъ.

А о богоявленіяхъ и богоглаголаніяхъ, и какъ отъ узъ онъ освобождался и въ уныніи, воодушевлялся, при чемъ Богъ давалъ ему откровенія и во сне и на яву, — нужно ли и говорить, когда онъ самъ не скрылъ этой своей благодати, но всемъ вообще ясно открылъ, сказавъ: вы ищете доказательства на то, Христосъ ли говоритъ во мне (2 Кор. 13:3)… Ибо тогда какъ другіе — изъ пророковъ–ли, или изъ апостоловъ — имели действія [21] свыше въ определенные сроки и временно, — и иногда имъ соприсутствовало Божество, а иногда — и нетъ: божественный сей (Павелъ), разъ ставъ избраннымъ храмомъ Бога, назначеннымъ для обитанія Его, всегда имелъ Христа и руководителемъ (своихъ) намереній, и учителемъ въ речахъ, и пособникомъ въ делахъ. И Іоаннъ Зеведеевъ казался великимъ, потому что, пользуясь большимъ передъ другими учениками дерзновеніемъ предъ Господомъ, возлежалъ на персяхъ Его (Іоан. 13:23), и за то въ особенности славится у всехъ. Сей же (Павелъ) не по справедливости ли долженъ бы (по–видимому) считаться даже выше человека, когда онъ не телеснаго Іисуса [22], но чуждое плоти Слово ежедневно носилъ въ себе, представивъ себя Создателю сосудомъ благопотребнымъ и чистымъ? Много разнообразнаго можно было бы сказать, что сей божественный, научая весь міръ, и говорилъ и делалъ — на земле и море, въ судилищахъ, на площадяхъ, среди народа, въ собраніяхъ, въ дворцахъ царскихъ: но я добровольно опускаю это за многочисленностью: ибо я предположилъ не описаніе подвиговъ его составить, такъ чтобы ничего не пропустить, но похвалу воздать, и притомъ — насколько достаетъ моихъ силъ. Объ одномъ только последнемъ (подвиге) упомянувъ, я окончу речь.

После того, какъ исходилъ онъ всю вселенную и, поставивъ слово на свещнике, возжегъ великій огонь евангельскаго знанія, — достигъ онъ Рима, какъ царствующаго града, дабы, научивъ и убедивъ владычествующихъ надъ всеми людьми и соделавъ ихъ учениками, онъ могъ бы съ темъ большею силою действовать своею проповедью на другихъ людей. Нашедши же и Петра здесь, делателя столь же усерднаго, и соединившись въ некую священную и боговдохновенную чету, училъ онъ подзаконныхъ въ синагогахъ, а язычниковъ присоединялъ на площадяхъ: и разнообразнымъ былъ онъ учителемъ благъ, раскрывая познаніе Бога чистое и неложное, давая въ законъ точныя правила нравственной добродетели, изгоняя далеко отъ людей пляски и пьянство и всякое вообще необузданное сладострастіе, которому чрезмерно подверженъ былъ и народъ весь и царь тогдашній. Сильно тронуло Нерона введеніе превосходнейшаго целомудреннаго образа жизни. Онъ более жалелъ о прекращеніи удовольствія, чемъ если бы кто лишилъ его самаго царства; ибо онъ, какъ едва ли кто другой, былъ изобретателемъ наслажденій, любителемъ роскоши и веселья, малодушнымъ и изнеженнымъ, начальникомъ блудницъ, а не царемъ мужчинъ. Да и какъ могъ властвовать надъ другими тотъ, кто не научился управлять самимъ собою? Одну положилъ онъ себе заботу, какъ бы истребить изъ города учителя благочестія и целомудрія. И поревновавъ Ироду въ этой мысли, заключаетъ апостоловъ въ темницу, какъ тотъ — Іоанна; и имея по сходству другую Иродіаду, — необузданное и сладострастное настроеніе, искавшее главы Петра и Павла, — обоихъ увенчалъ онъ венцемъ мученическимъ, одного пригвоздивъ къ дереву, у Павла же отсекши голову, а намъ и (всему) міру оставивъ страданіе святыхъ, поводомъ для торжества и столь великаго праздника.

Вотъ что принесъ намъ, о Треблаженные, ежегодный обычай, возвещающій васъ повсюду, какъ общихъ всей вселенной подвижниковъ, и улучшающій мысли людей вашимъ чествованіемъ, ибо чествуемая добродетель возбуждаетъ многихъ къ соревнованію, — во Христе Іисусе Господе нашемъ, Которому слава и держава во веки. Аминь.

Печатается по изданію: Святаго Астерія Амасійскаго Слово въ похвалу святыхъ верховныхъ Апостоловъ Петра и Павла. / [Переводъ съ греческаго и примечанія М. Д. Муретова.] // Журналъ «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академiею. Сергiевъ Посадъ: «2=я типографiя А. И. Снегиревой». — 1892. — Томъ II. — Іюнь. — с. 379–412.

Слово на начало поста