ужасом и видением молитвенным, а не молитвой. И не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает. И при обретении лучшего молитва оставляется, и в исступлении бывает человек, и не имеет желания чего‑либо, и, по слову апостола, «в теле ли, или вне тела», не знает (ср.: 2 Кор. 12, 2). Молитву он наименовал семенем, а это — собиранием снопов, когда неизреченному зрелищу удивляется жнец: как из маленьких и голых зерен, которые он сеял, внезапно перед ним выросли такие зрелые колосья. Молитвой же называют это отцы, поскольку от молитвы имеет причину и во время молитвы дается святым это неизреченное дарование. И, как только захотят, они совершают явление ее, да утвердят душевные помыслы. Имен же ее в точности никто не знает. Ведь когда действием духовным душа подвигнется к этим божественным чувствам и сделается подобной Божеству непостижимым с Ним соединением, тогда просвещается она лучем высокого света в своих движениях. И когда сподобится ум почувствовать будущее блаженство, тогда и себя забывает, и все сущее здесь, и больше не совершает движения ни к чему. И в ином месте он, Исаак Си- рин, говорит, что во время молитвы восхищен бывает ум помимо желания в мысли существ бесплотных, в чувства, о которых не пове- лено рассказать. Зажигается внезапно в тебе радость, заставляющая умолкнуть язык от невозможности уподобить блаженство его. Кипит из сердца непрестанно сладость некая и влечет человека всего из всего неощутимо на время и время. Нисходят на все тело некие блаженство и радость, так что язык плотский не может это высказать, пока все земное не сочтет пеплом и сором при памяти об этом. И когда, сказал он, низойдет на человека это блаженство, буйствуя во всем его теле, тогда убежден таковой в тот час, что ничто иное есть Небесное царство, только — это.

И еще в другом месте он, Исаак Сирин, говорит: «Обретший радость о Боге не только на страсти не обратит внимания, но и на свою жизнь не обернется: любовь Божия сладостнее жизни, а уразумение Бога, от Которого рождается любовь, сладостнее меда и сота». Но это неизреченно и невыразимо, как говорит Симеон Новый Богослов:16 «Какой язык изречет? Какой ум скажет? Какое слово выразит? Ибо страшно, воистину страшно и выше слова: вижу свет, которого мир не имеет, посреди кельи на ложе сидя. Внутри себя вижу Творца мира, и беседую, и люблю, и ем, питаясь прекрасно одним боговидением, и, соединившись с Ним, небеса превосхожу. И знаю это достоверно и И о Господи беседуа, рече: «Любит же мя Он, и въ Себе самом пріемлет мя, и на обіятіах съкрывает. На небеси будучи, и въ сердци моемъ есть. Зде и та/л.39/мо зрит ми ся». И абіе къ Господню лицу глаголет: «Сіе, Владыко, аггелом равна показует мя и лучша тех створить, ибо невидим тем еси сущьством, естеством же неприступенъ, мне же зрим еси всяко, и естеству Твоему смешает ми ся сущьство». Сих же пиша, поведаетъ: «Око не виде, и ухо не слышя, и на сердце плотяно не взы- де». И в сих бывъ, не токмо не хощет ис келіа изыти, но и в ровъ, под землею ископанъ, хощет съкровенъ быти, «да тамо, — рече, — въве- денъ бывъ вне въся/л.^об/кого мира, вижу бесмертнаго Владыку моего и Създателя».

И, сим еще съгласуа, святый[181] Ісакъ рече: «Егда человеку отимет- ся покрывало страстей от очію смысла, и узрит въ ону славу, абіе възвы- шается смыслъ въ ужасе. И аще не бы Богъ пределъ положилъ в жи- воте сем таковым вещем, колико подобает коснети въ них? И обаче, аще бы прощено, въ всем животе человечи[182] не имелъ бы изыти от- туду, от виденіа их дивнаго». Но сіе сътворяет Богъ ради милости Своеа — еже у/л. *?/малятися от святых благодати на время, да и о братіи промышленіа и попеченіа творят словом служеніа, еже есть поученіе на благочестіе, — якоже глаголеть святый Макаріе о иже на съвершеніа меры въступивших: «Всему пожрену быти любве и сладости чюдных онех віденій. И аще всегда бы, — рече, — равне сице имелъ благодать, не бы убо мощно ему было строеніе и тяжесть подъя- ти слова, ни же убо слышати что или глаголати иже зде сущих, или о сем поне ма/л. — юоб./лейше попещися». И притчею положи о съвръше- ных благодатію, — якоже на дванадесят степеній възыти. «Обаче послабляет, — рече, — благодать. И, един низступльши степень, на единънадесятом, якоже рещи, стоитъ, и сего ради съврьшеніа мера не удержася им, — да имут время и о братіи упражнятися, и промышля- ти словом служеніа».

Но что о сих речем, иже вкусивших въ мертвенем сем телеси бес- мертныа пища и еще въ мире семъ маловременнем сподобль/л.4//ших- ся отчасти оноя радости, иже в небеснем отечьствіи щадимыа? Сіи ни истинно. Где же тогда тело, не знаю». И о Господе беседуя, сказал: «Любит ведь меня Он, и в Себе Самом меня принимает, и в объятиях сокрывает. На небе будучи, Он и в сердце моем. Здесь и там Он мне видится». И тотчас, обращаясь к лицу Господню, говорит: «Это, Владыка, показывает, что я равен ангелам, и делает меня лучшим их, ибо для них Ты невидим по существу, по природе же неприступен, мне же всячески виден, и с природой Твоей смешивается мое существо». Описывая это, апостол рассказывает: «Око не видело и ухо не слышало, и на сердце плотское не взошло» (ср.: 1 Кор. 2, 9). И побывавший в этом не только не хочет выйти из келии, но и в ров, в земле выкопанный, готов быть скрытым, «да там, — сказал он, — выведен будучи вне всякого мира, вижу бессмертного Владыку моего и Создателя».

И еще, с этим соглашаясь, святой Исаак сказал: «Когда у человека снимется покрывало страстей с очей смысла, и узрит он ту славу, тотчас возвышается его мысль в ужасе. И если бы не положил Бог предел в этой жизни таковым вещам, сколько подобало бы оставаться в них? И однако, будь это попущено, всю жизнь человеческую не вышел бы оттуда, из созерцания их дивного».[183] Но делает Бог по милости Своей так, что умаляется у святых благодать на время, да и о братии заботу и попечение они творят словом служения, то есть поучением о благочестии, — как говорит святой Макарий[184] о вступивших в меру совершенства: «Все должно быть принесено в жертву любви и сладости этих чудных видений. И если бы всегда, — сказал он, — так равно имел благодать, невозможно было бы ему ни справиться с тяжестью составления слова, ни слышать что‑либо или говорить о сущем здесь, или об этом хотя бы в малейшей степени позаботиться». И притчу изложил о совершенных благодатью, — что они восходят на двенадцать ступеней. «Однако же ослабевает, — сказал он, — благодать. И, сойдя на одну ступень, на одиннадцатой, так сказать, он стоит, и поэтому мера совершенства не удерживается им, — да имеют время и о братии позаботиться, и заниматься служе^іем слова».

Но что скажем о тех, кто уже в этом мертвенном теле вкусил бессмертной пищи и еще в этом маловременном мире сподобился отчасти той радости, которая приуготовляется в небесном отечестве? Они красным и сладкым мира сего приложатся, ниже скорбных и злолют- ных убоятся, съ апостоломъ бо дръзают глаголати: «Ничтоже нас разлучит от любве Божіа» и прочаа.

Но сіа убо, по словеси святаго Ісаака, онех зрителей бывших и служителей сіа вещи, или наказавшихся от сицевых отець и от устъ их истинну наученныхъ, и в сих и сицевых исканіихъ прешедших жи- тіе свое. Мы же непотребніи, повинни въ мно/,ι. 4і о^./зех гресехъ и исполненіи страстей, того ради недостойно бы нам ни слышати таковых словесъ. Но, уповающе благодати Божіей, дерзнух рещи отчасти сіа святаа писаніа духоносных глаголъ, да познаем поне въмале, коим окаанством обьяти есмы и коему безумію издаем себе, тщащеся къ приобщенію и предспеанію мира сего и приобретающе вещи тленныа, и сих ради в молвы и въ брани входяще и творяще тщету душамъ нашим. И сіе мнимся /л. 42/ благо творяще и в похвалу въменяем себе. «Но горе нам, яко не познаваем душь наших, ни разумеем, въ кое жительство звани быхом, — якоже глаголеть святый Ісаакъ, — и житіе мира сего, или скорби его, или покой его вменяем яко суть что». И от лености же и миролюбіа и небреженіа нашего глаголемъ, яко древним святым сіе подобно бе. нам же не требе, ни възможна суть сіа. Но несть тако, несть! Невъзможна убо самоизволне въметающим себе въ страсти и не /л.42пб/ хотящим истинно покаятися и потщатися о деле Божіи и любящим мира сего неполезнаа попеченіа. А иже тепле кающихся всехъ милует Господь, и благодетельствует, и прославляет — иже съ любовію многою и съ страхом ищущіх Того и къ Тому единому зрящих и творящих заповеди Его. Сице все божественое Писаніе поведует.

Древніи убо отци мнози делатели и учители сим быша и единъ дру- гаго назидаху и укрепляху. Ныне же, /л.4з/ оскудевшим таковым, аще кто потщится въ дело Божіе, наипаче благодать вразумляет и помогает — отныне и до века. А не произволяющих подвизатися, и иных в нераденіе и безнадежіе приводящих, и глаголющих, яко ныне древних дарованій даръ от Бога не бывает — нарицает сих «прелщаемы и прелщающе» иных. Неціи же ни слышати хотят, аще есть благодать въ нынешнее время. Сіи от многаго нечювства и неразуміа и маловеріа омрачени, рече Григоріе Синаитъ. Мы же, /л.43ов./ сіа вся уведевше от ни красотам, ни сладостям мира сего не приложатся, и ни скорбей, ни злой жестокости не убоятся, и с апостолом дерзают говорить: «Ничто не отлучит нас от любви Божией» (ср.: Рим. 8, 39) и прочее.

Но ведь это, по словам святого Исаака,[185] относится к тем, кто был созерцателем и служителем этой вещи, или был наставлен таковыми отцами и из уст их истине научился, и в этих и таковых исканиях прошел свое житие. Мы же, непотребные, повинны во многих грехах и исполнены страстей, потому недостойны мы и слышать‑то таковые слова. Но, уповая на благодать Божию, я дерзнул отчасти пересказать эти святые писания духоносных слов, да познаем хоть немного, каким окаянством объяты мы и какому безумию предаем себя, стремясь к приобщению к миру сему и к преуспеянию в нем, приобретая тленные вещи, и ради них пускаясь в смятения и брани и производя опустошение наших душ. И полагаем, что этим творим добро, и считаем себя заслуживающими похвалы. «Но горе нам, ибо не познаем душ наших и не разумеем, к какому жительству мы были призваны, — как говорит святой Исаак, — и жизнь мира сего, или скорби его, или покой его почитаем за что‑то».[186] И от лености, любви к миру и небрежения нашего говорим, что это подобало древним святым, а нам это не требуется и невозможно. Но не так это, не так! Невозможно это для тех, кто своей волей вметает себя в страсти, не хочет истинно покаяться и постараться ради дела Божия и любит неполезные попечения мира сего. А тех, кто горячо кается, Господь всех милует, и благодетельствует, и прославляет — тех, кто со многою любовию и со страхом ищет Его, на Него одного взирает и творит заповеди Его. Так все божественное Писание повествует.

Многие ведь древние отцы были делателями и учителями этого и один другого назидали и укрепляли. Ныне же, по оскудении таковых, если кто‑то поусердствует в деле Божием, в большей мере благодать вразумляет его и помогает — отныне и до века. А не имеющих воли подвизаться, и иных к нерадению и безнадежности приводящих, и говорящих, что ныне дара древних дарований от Бога не бывает, — апостол называет их «прельщаемыми и прельщающими» иных (ср.: 2 Тим.

3, 13). Некоторые же и слышать не хотят, есть ли благодать в нынешнее время. Эти от многого бесчувствия, неразумия и маловерия омрачены, сказал Григорий Синаит. Мы же, все это познав из святых Пи- святых Писаній, и аще хощем о деле Божій истинно прилежаніе имети, удаляемся преже, елико мощно, от суеты мира сего и потщимся страсти умаляти, еже есть сердце блюсти от лукавых помыслъ, и в сем заповеди навершающе, и съ храненіемъ сердца имеемъ всегда молитву. «Се бо есть первый степень иночскаго възраста, и инако страсти умаляти немощно», — глаголет Сімеонъ Новый Богословъ.

И в нощи убо о деланіи сем наипаче />». 44/ подобно есть тщатися, рекошя отци. Рече бо блаженный Філофей Сінаит, яко «въ нощи наипаче очищатися уму». И святый Ісаакъ глаголеть: «Всяку молитву, юже приносиши въ нощи, всех дневных деаній да будуть въ очію твоею честнейши. Сладость бо, яже въ дне даема постником, от света деланіа нощнаго истекает». И прочіи святіи сему съгласуют. Того ради, рече Лествичникъ: «В нощи множае молитве давай, менше же пенію». И ин- де глаголеть: «Утрудився дела/л. ааоь /тель, въставъ, помолится». Сице и нам подобаеть творити, егда утрудится умъ въ молитве, — попуща- ти его мало въ пеніе, иже кто имат правило: или псалмы, или тропаре кыя, или что ино. «Многословіе бо множицею умъ расточи въ молитве, малословіе же множицею събра», — глаголеть той же Іоаннъ Лествичникъ. «Въ разшествіи же помыслъ чтенію паче прилежати», якоже рече святый Ісаакъ. «Въ время, в неже умъ твой расточенъ, множае молитвы чте/,1. — /5/нію прилежи, или рукоделіе», якоже аггелъ Великому Антонію предасть. Новоначальным бо в нашествіи помыслъ рукоделіе съ молитвою, или служеніе кое зело полезно есть, рекошя отци; наипаче же въ время скорби и уныніа помыслов ключимо есть.

Блаженый же Ісихіе Іерусалимъскый четыре образы полагаеть в деланіи семъ мысленемъ: или «прилогы блюсти, или сердце имети глубоче молчаще от всякого помысла, и молитися, или Господа Ісуса Христа /л.45об./ на помощь призывати, или память смертную имети. Си вси, — рече, — лукаваа помышленіа възбраняют». И в сих въ коемж саний, если хотим иметь истинное прилежание к делу Божию, да удалимся сначала, насколько возможно, от суеты мира сего и постараемся умалять страсти, то есть охранять сердце от лукавых помыслов, этим заповеди исполняя, и наряду с хранением сердца да имеем всегда молитву. «Это — первая ступень иноческого возраста, и иначе страсти умалить невозможно», — говорит Симеон Новый Богослов.

Особенно ночью в делании этом подобает усердствовать, сказали отцы. Ибо, сказал блаженный Филофей Синаит,[187] «ночью наиболее очищается ум». И святой Исаак говорит:[188] «Всякая молитва, которую приносишь ночью, да будет в твоих очах большей, чем все дневные деяния, достойна чести. Ибо сладость, днем даваемая постникам, от света ночного делания истекает». И прочие отцы с этим согласны. Потому, сказал Лествичник:23 «Ночью больше времени молитве давай, меньше же пению». И в другом месте говорит: «Утрудившись, делатель, встав, помолится». Так и нам подобает делать, когда утрудится ум в молитве, — отпускать его немного на пение, — какое кто имеет правило: или псалмы, или тропари какие‑нибудь, или что‑то иное. «Ибо многословие часто рассеивает ум в молитве, малословие же часто собирает», — говорит тот же Иоанн Лествичник.24 «При рассеянности же мыслей лучше прилежать чтению», как сказал святой Исаак.[189] «Во время, когда ум твой рассеян, более, нежели молитве, прилежи чтению или рукоделию», как заповедал ангел Антонию Великому.26 Новоначальным ведь при нашествии помыслов очень полезно рукоделие с молитвой или какое‑то служение, сказали отцы; особенно же подходит во время скорби и при помыслах уныния.