Осмый помыслъ, гордостный

О презорьстве же и гордыни что и глаголати? Аще убо и разньству- ють имены, но на единъ разум сходятся, /л. віы*>./ И величаніе, и высоко- сердіе, и кыченіе, и прочаа именуются от отець. Вся же сія преокаан- на суть, Писанію глаголющу: «Господь гордым противится» и «Мръзокъ есть пред Господемъ всякъ высокосердый» и нечистъ именуется. Имея убо съпротивника Бога, и мерзяй Ему, и нечистъ сый пред Ним, когда в чем и где чает обрести кое благо, и от кого помилованъ будет, и кто очистит его? И глаголати о сих бедно есть. Иже сими победивыйся — самъ себе бесъ и ратникъ и все/,ι. w/гда погыбель готову имеет в себе. Того ради подобает нам боятися, трепеща, страсти гордостныа всегда и отбегати еа, сіе помышляа в себе, яко никое же благо может съдея- тися без Божіа помощи[231]. Но аще оставлени будем от Бога, тогда, якоже листъ колеблем или прах ветром възметаем, тако смятени будем діаволом и в поруганіе будем врагу и плач человекомъ. И разумевше сіа, всячьскы въ смиреніи проходим житіе. Сіе же начало сим: имети себе /а. 82об./ под всеми, еже есть грешнейша и худейша себе вменяти всехъ человекъ и скверънейша всех тварей яко въ чрезъестьственых сущу и самех бесовъ горша, яко от них насилуема и побежаема. И синет нас хвалить, или в ум наш прилог помысла тщеславия невидимыми врагами будет принесен, достойными представляя нас чести, величества и высоких престолов как больших, нежели иные, тут же множество и тяжесть наших согрешений в уме своем поскорее вспомним, или какое‑то одно, наихудшее. И, удержав его в уме, скажи: «Разве достойны таковое делающие этих похвал?» И тут же найдем себя недостойными тех похвал человеческих, и бесовские помыслы отбегут, и больше насильно не смутят нас, сказал Никита Стифат.[232] Если же, сказал он, каких‑то злых деяний за тобой нет, тогда о совершенстве заповедей помысли, и найдешь себя недостаточным, как малая купель против величины моря.

И так всегда стараясь, всячески да храним себя от тщеславия. Если же не трезвимся, но надолго принимаем тщеславные помыслы, то вскоре, утвердившись, они порождают высокомерие и гордыню, что есть начало и конец всех зол.

Восьмой помысел, гордостный

О высокомерии же и гордыне что и говорить? Хоть они и различаются именами, но в едином смысле сходятся. И величанием, и надменностью сердца, и кичением, и прочим именуются они у отцов. Все это преокаянно, поскольку Писание говорит: «Господь гордым противится» {Притч. 3, 34; Иак. 4, 6; ср.: 1 Пет. 5, 5) и «Мерзок перед Господом всякий надменный сердцем» (ср.: Притч. 16, 5) и именуется нечистым. Имея ведь противником Бога, будучи мерзок Ему и нечист перед Ним, когда, в чем и где надеется он обрести какое‑то благо, и кем будет помилован, и кто очистит его? И говорить о них неприятно. Побежденный этим сам себе и бес, и враг, и всегда готовую погибель имеет в себе. Потому всегда подобает нам бояться, трепеща, страсти гордостной и избегать ее, помышляя в себе, что никакое добро не может быть сделано без Божией помощи. Но если мы будем оставлены Богом, тогда, как лист колеблемый или прах, ветром взметаемый, так смятены будем дьяволом и станем предметом поругания для врага и оплакивания для людей. И уразумев это, да во всяческом смирении проходим житие. А начало этого таково: ставить себя ниже всех, то есть считать себя грешнейшим и худшим всех людей и сквернейшим всех тварей как в противоестественности сущего и самих бесов горшего, как ими насилуемого и побеждаемого. И так подобает делать: це творити подобает[233]: избирати всегда последнее место и на трапезах, и въ собраніихъ посреде братіи, и худейшаа ризы носити, и без- честнаа дела любити, и предваряти низкым и неразлененым покло- неніемъ въ сретеніихъ братію, и /Л. зз/ молчаніе любити, и не выситися въ беседах, и не любопрепирателну быти въ словесехъ, и не безстуд- ну, и не любоявленну, и не хотети слово свое съставити, аще и добро быти мнится. — Понеже, рекошя отци, яко в новоначялных внутрьній человекъ внешнему съобразуется. «Не съхранному бо въне не веруй вънутрь быти благоустроену», — рече Великый Василіе.

Сим же тщеславіе и гордыни побежается и смиреніе прибывает — еже у/а. моб./коряти себе и глаголати сице, якоже написа Григоріе Сінаит: «Где азъ вемъ опасно человечьскыа грехы, какови и колици суть, яко преходят ли, или сравняются моим беззаконіемъ? И невежь- ства ради, о душе, подо всеми человекы есмы, яко земля и пепелъ подъ ногами ихъ. Како же не имети себе сквернейша всем тварем въ еже по естеству сущим якоже бышя, мне же — ради безмерных безаконій въ еже чрез естьства? Въистину бо и зверіе и скоти чисте/л. «м/йши мене грешнаго суть. И сего ради есмъ подо всеми, яко въ адъ преже смерти низведен, лежу. Кто же не весть в чювстве, яко и бесовъ гор- ши есть грешный яко раб тех и послушникъ и отсуду с ними въ тме бездны затворенъ? Въистину горши бесовъ есть[234] отъ них обладае- мый. И сего ради с ними бездну наследовала еси, душе окааннаа. В земли же и аде и бездне преже смерти живый, како, праведна себе име- нуа, умом льстишися, грешна и скве/л. моб./рнава, яко беса, злыми делы себе сътворивъ! Увы твоего блажненіа и прельсти, злобесный псе, нечистый и всесквернный, въ огнь и тму сих раді отсилаем!»

Се же глаголется о гордыни иночьстей, иже многых ради трудовъ и подвигъ, еже стяжа человекъ, и озлобленій, еже претерпе о добро- детели, прилагается ему помыслъ гордыня ради благоговейна житіа. А еже отъ места имя имети — добрейшя монастыря и множайшей братіи — сіе гордыни мирскых, реко/л. *5/шя отци. Или, по удержавшему ныне обычаю, — отъ стяжаній селъ и притяжаній многих именій, и от предспеаній въ явленых къ миру! И о сих что речемъ?

Суть же неціи ничим же высятся, еже есть доброгласіемъ петіа, или доброречіемъ языка в петіи, и глаголаніи, и чтеніи. Кою бо похвалу от Бога имать человекъ в сих, яже не от произволеніа исправляема избирать всегда последнее место и на трапезах, и на собраниях среди братии, худшую одежду носить, не приносящие чести дела любить, предварять, не ленясь, низким поклоном при встречах братию, и молчание любить, и не заноситься в беседах, и не быть любителем словопрений и не бесстыдным, и не любить выказывать себя, и не желать сказать свое слово, хотя бы оно и казалось хорошим. — Потому, сказали отцы, что у новоначальных внутренний человек сообразуется с внешним. Ибо «не верь, что не сохраняющий себя во внешнем благоустроен внутренне», — сказал Василий Великий.[235]

Тем тщеславие и гордыня побеждаются и смирение прибывает, что укоряешь себя и говоришь так, как написал Григорий Синаит:[236] «Откуда мне в точности знать человеческие грехи, каковы они и сколько их, превосходят ли они мои беззакония, или равняются им? И по причине неведения, о душа, под всеми людьми мы, как земля и пепел под их ногами. Как же не считать себя сквернейшим всех тварей, живущих, как и были созданы, по естеству, мне — из‑за моих безмерных противоестественных беззаконий? Воистину ведь и звери, и скоты чище меня, грешного. И потому я под всеми, словно в ад прежде смерти низведенный, лежу. Кто же не знает чувством, что и бесов хуже грешник, как их раб и послушник, и что за это он с ними во тьме бездны затворен? Воистину хуже бесов ими обладаемый. И потому вместе с ними бездну наследовала ты, душа окаянная. В земле, в аду и в бездне прежде смерти живущий, как ты обманываешься умом, именуя себя праведным, сотворив себя злыми делами грешным и скверным, как бес! Увы твоему соблазну и прельщению, подобно бесу злобный пес, нечистый и всескверный, в огонь и тьму из‑за них отсылаемый!»

Это говорится о гордыне иноческой, когда из‑за многих трудов и подвигов, которые стяжал человек, и болезней, которые претерпел за добродетель, внушается ему помысел гордыни по причине его благоговейного жития. А если иметь горделивое имя по месту — от лучшего монастыря и от большего числа братии, — это свойственно гордыни мирян, сказали отцы. Или, по установившемуся ныне обычаю, — от стяжания сел, от приобретения многих имуществ и от преуспеяния в известности миру! Что и скажем о них?

Есть и некоторые, которые превозносятся ничем, то есть хорошим голосом при пении или ясностью произношения в пении, речи и чтении. Какую же похвалу от Бога имеет человек за то, что не его волей суть, но естествена наричют отци? Иніи же хитростію рукоделіа възем- лются, — и сіе тому же подобно есть. Суть /л.85об / же и сицевіи, иже и симъ кичатся, аще кто от родітелей явленныхъ мира, или сродникы име от преимущих въ славе мира, или сам въ сану коем или въ чести въ миру бе, — и сіа безуміе суть. Сіа бо съкрывати подобает. Аще ли же кто и въ жительстве отреченіа своего славу и честь от человекь пріимал будет, — сіе стыденіе есть. Симъ подобает срамлятися паче, нежели выситися. Иже бо сим славящійся — сих слава студ есть.

Аще же добродетелнаго ради житіа, якоже речеся, /л. 86/ обезсту- дится прилагатися помыслъ тщеславіа и гордыни, ина сицева победа несть, якоже молитися Богу и глаголати: «Господи Владыко, Боже мой, дух тщеславіа и гордыни отжени от мене, духъ же смереніа даруй ми, рабу Своему», — и укоряти себе, якоже убо и преже писано бысть. Глаголет бо Лествичникъ, яко от лица тщеславіа и гордыни: «Аще сам себе пред Господомъ чисте[237] укаряеши, нас яко паучину вменяй». Гордыню же глаголеть святый Ісаакъ «не егда въ смысле сеа преидеть помыслъ, ни же аще кто /л. 86об./ побеждаеться от тоа по времени», «от единого бо, — рече, — движеніа помысла неволнаго не казнит, ни осудит Богъ человека, ни же аще в часъ съгласим ему, и аще въ той же час пободет[238] страсть». Не словополагает, ни истязаеть Господь о таковем нас нераденіи, но — о оном, егоже смыслъ истинною пріемлеть, якоже прикладно и пльзующе его, и не въмени то люто врежающе его. Наипаче же, аще словом и делом въобрази страсть, — съ осудися[239].

Сице и о тщеславіи и коейждо страсти глаголется от отець. /л. 87/

6. Обще о всех помыслех